— Вы были на шествии в поддержку Голунова. Почему на несанкционированную акцию при согласованной вышло столько людей? Почему эта история так всех задела?
Николай Костылев: Прежде всего, здорово, что люди вообще вышли, несмотря на всю путаницу и безумие [c шествиями и митингами]. Все разногласия, которые сформировались внутри одного так называемого лагеря, гораздо менее важны, чем все то, что происходит на большой арене. Менее важны всех тех заключенных, которые сидят по [228-й] статье. Все эти споры мелочны, надо говорить о том, что действительно произошло и что делать дальше.
Анастасия Креслина: Ситуация с задержанием Ивана [Голунова] всех дико возмутила. Потому что это блестящий журналист, совершенно невиновный ни в чем. Наступила точка кипения. Этому предшествовали другие истории — с теми же музыкантами. Они подготавливали почву.
Это дело получило гигантский резонанс, потому что он медийная личность, но подобное (неправомерные задержания и фальсификации. — Прим. ред.) происходит постоянно и с обычными людьми. Все об этом знают, но никто об этом громко не заявляет. Пора уже положить этому конец или хотя бы начать что‑то делать.
(Звучат громкие хлопки. Музыканты и наш корреспондент недоумевают. «Это фейерверки. День России же!» — догадывается журналист «Афиши Daily».)
Еще вся эта история с задержанием была сделана так грубо и нелепо, настолько абсурдно и неуважительно по отношению к людям. Как будто мы слепые, глухие…
Костылев: Нормально сфабриковать не могут уже, реально!
Креслина: Да, будто считают: «Они настолько тупые, что мы даже не будем стараться». Этим людям кажется, что они неприкасаемые супергерои, им ничего за это не будет. Конечно, подобное будоражит, и происходят такие волнения.
— Вы сталкивались с беспределом органов до того, как на вас стали давить, как на музыкантов?
Костылев: Да, конечно! Мне кажется, любой человек сталкивается с этим. Кто за рулем — сталкивается с гаишниками, которые пытаются содрать бабки. Кто не ездит на машине — сталкивается с совершенно противоконституционными досмотрами, когда тебе могут залезть в трусы и посмотреть, что у тебя там находится. Это просто часть нашей жизни.
Креслина: Идя в поликлинику или куда‑то за справкой, бумагой, часто сталкиваемся с какими‑то маленькими подобными вещами. Это становится нормой, будто мы на все должны спрашивать разрешения и все время чувствовать себя в чем‑то виноватыми. Базовые человеческие права не соблюдаются каждый день, но мы к этому уже совершенно привыкли.
Я редко сталкивалась с беспределом именно со стороны органов, просто потому что я девочка, а это тоже здесь работает, потому что это патриархальная такая система. Сколько раз нас задерживали и осматривали кого‑то из ребят, которые были с нами, — меня никогда. Ну, конечно, чтобы произвести [мой] досмотр, нужна женщина-полицейский, но с тобой в принципе так общаются, будто ты априори несешь с собой вес или еще что‑то.
— Органы по-прежнему притесняют вас как музыкантов?
Костылев: Нет, у нас на самом деле похожая ситуация с Иваном, только в том смысле, что огласка помогла нам добиться каких‑то изменений. Как только все сплотились, начали об этом кричать, от нас везде отстали. Была смешная ситуация, когда журналисты со всего мира приехали на наш концерт в Краснодар…
Креслина: В самую горячую точку, как известно.
Костылев: Все стоят с камерами, ждут ментов, а концерт проходит нормально, потому что им уже позвонили сверху и сказали, мол, останавливаем это дело и даем провести концерт. В общем, все остальные выступления прошли нормально. Кроме Минска, но это другая страна.
Креслина: Более того, в последние наших концертов нам, наоборот, звонили и говорили: «Все будет окей, все будет нормально! Проводите концерт». То есть они просто не хотели шумихи и боялись огласки.
— То есть единственное, что им мешает, — огласка?
Креслина: Да, конечно. Они боятся прозрачности.
— Шумиха последних дней как‑то поможет другим людям?
Костылев: Мы надеемся, что она повлияет как‑то на законодательном уровне. И если не по прямой непосредственно, то по касательной по-любому. Все люди, которые сейчас здесь, которые ходили на шествие [в поддержку Голунова], которые просто связаны с ситуацией [полицейского произвола], увидели, что их слышат. Немного через глухую стену, но слышат. Увидели, что действительно можно что‑то менять посредством голоса.
Креслина: Главное — не бояться просто вообще что‑то говорить! Мне кажется, наше поколение уже меньше боится сказать что‑то вслух. Прошло достаточно времени после репрессий и 90-х, мы выросли в свободном интернете.
Мне в голову не приходит [мысли], что я не могу о чем‑то говорить. В интернете ты можешь рассказывать о чем угодно и как угодно — и это совершенно нормально. Это меняет сознание не только наше, но и старших поколений. Они, как мне кажется, тоже вдохновляются. Поэтому перемены возможны.
— А что нам делать, чтобы реально изменить картину?
Костылев: Голосовать на каких‑то муниципальных выборах, естественно. Обязательно писать, звонить депутатам по своему району хотя бы. Отправлять запросы в инстанции. Выходить на митинги. Говорить об этом в сети. Проводить какие‑то акции. Все, что подразумевает под собой гражданское общество.
Креслина: Не нужно замалчивать никакие проблемы. Если ты сталкиваешься с какой‑то несправедливостью и несоблюдением законов, об этом обязательно нужно докладывать.
При этом людям не хватает правовой образованности. Они не знают, что делать, куда идти, как составлять какую‑то форму. Есть ресурсы, на которых все это можно узнать. Нужно целенаправленно заниматься самообразованием, чтобы при случае знать, что ты должен сделать. Менты-то этим и пользуются: они знают, что ты ничего не знаешь, а ведь это не освобождает тебя от ответственности. Они могут что угодно и как угодно составить, ты ничего не поймешь; и в итоге — все, идешь по статье.
— У вас есть надежда, что ситуация изменится в ближайшем будущем?
Креслина: Ну, надежда умирает последней! (Cмеется.)
Костылев: Нет, ну надежда есть, конечно. Но скорее не надежда, а вера в себя появилась.
Когда выпустили Ивана, изменилась какая‑то фундаментальная вещь: мы теперь действительно можем что‑то менять, и надо думать, как это делать.
Креслина: Да, сейчас действительно есть вера, и она на высокой ноте. Но это сложный вопрос, потому что это глубинный момент.
Наше государство образуется вокруг институтов бывшего КГБ. Это корень, который все держит вокруг себя. Нужно, чтобы не только мы пытались что‑то изменить, но и чтобы они тоже посмотрели на ситуацию по-другому. Если люди, которые сейчас стоят у власти, хотят ее сохранить, они должны понимать, что нужно что‑то менять, иначе общественность их принимать не будет. Тут уже вопрос диалога и реформ, которые должны быть проведены, чтобы все начало нормально работать, по-человечески.
Костылев: Да, всегда есть шанс, что мы хорошо и весело заживем.
