— Все пресс-релизы начинаются с упоминания твоего происхождения, действительно весьма неожиданного для местной сцены. Начнем вот с Осло и Норвегии в целом и твоего к ней текущего отношения.
— Я родилась не в Осло, а в поселении Фагернес. В Осло мы тоже некоторое время жили, но вообще, у нас своя семейная долина в горах. Мама у меня русская, она родилась в Ленинграде, я переехала к ней в возрасте 5–6 лет, потому что мои родители поссорились, и нас с родным братом разделили.
— Брат не знает русского языка?
— Нет. И отец не знает. И живут они по-прежнему там.
— Ты при этом знаешь норвежский?
— Я его полностью понимаю, но говорю на нем плохо. При этом в раннем детстве я знала только норвежские слова — переучилась. Я жила в Санкт-Петербурге до 11 лет, а потом переехала в Челябинск. Там я прожила три года и переехала в Москву. Помотало меня, в общем. Я еще постоянно меняла локации в самих городах. Сменила восемь школ, например. Так что я весьма социально подготовленный человек.
К Норвегии отношусь крайне умиротворенно. Я чувствую, что это моя родина, меня туда тянет, но жить бы я там не хотела. Как говорит моя мама, «От скуки начинаешь разговаривать с лосями», — делать там и правда нечего. Представляете, горы — один жилой дом, рядом еще пара, но они тоже принадлежат нам, и вокруг — никого. К соседям доехать можно только на машине — у каждого своя территория. В общем, тяжело. Особенно когда ты ребенок. Хочется общения с людьми, со сверстниками.
— Там даже нет школ?
— Школа есть, причем очень даже хорошая. Я тогда еще маленькая совсем была, ходила в садик, но меня оттуда выгнали за плохое поведение. Я была не самым послушным ребенком… (Смеется.) Когда мы с ребятами снимали клип на «Яд», то все заснятое в клипе — это как раз долина нашей семьи, она называется Lundmoen. [В кадре] собранный отцом «мерседес», знак долины, коровы, наша ферма.
К слову, когда кто‑то пишет, что мой папа — фермер, это совсем не так. Мой папа — бизнесмен, у нас есть семейная автоматизированная ферма. Специально через моих родственников мы находили трактора для съемки — у моего двоюродного брата есть прикольный трактор, похожий на черного жука с глазами, японский, какой‑то очень крутой, а у сводного брата — веселенький такой трактор, но обычный. У нас была целая семейная драма, потому что сводный брат очень хотел, чтобы сняли именно его трактор, и пытался на этом настоять, хотя трактор двоюродного брата в кадре смотрелся красивее.
Потом мы поехали на ферму, мы засунули в трактор много разных неоновых подсветок, я на нем прыгала, было очень здорово. И вся моя семья, которую я не видела долгое время, стояла и смотрела на меня, как на сумасшедшую. По-русски они не понимают, а в это время стояли возгласы на съемочной площадке: «Двигайся! Маши головой! Нужны классные движения! Пой! Нужна эмоция на лице!»
В деревню приехала большая съемочная группа, такое количество творческих людей. Коровы были в шоке, а потом еще стало темно, а в темноте они плохо видят, так что для них съемки, еще и в такое время, — это сильный стресс. Пока сняли трактор, уже стемнело. Смешно, что я договорилась, что сниму коров, но в павильоне в итоге делать это было нельзя, потому как там все стерильно и автоматизировано. И Роман [Варнин, режиссер клипа и участник группы «Мальбэк»] говорит: «Как это мы не снимем коров? Мы ради них сюда и приехали!»
Мы в итоге выгнали ночью на улицу 70 коров. Роды одной из них, кстати, я принимала пару лет назад, и ее зовут Эрика. (Смеется.) А коровы еще лижутся, языки у них слизкие, а я в ботинках Сюзанны и Роминой футболке бегаю по грязи. Они, видимо, чувствовали, что я своя, начали меня обступать, лизать. У меня глаза испуганные, мне было так страшно, но я попривыкла, потом даже начала с ними туда-сюда бегать. А мои братья смотрели на все это и смеялись.
— «Городские приехали!»
— Да-да, они прямо так и говорили. Они посмотрели, и им действительно понравился клип, потому что там было показано все, что связано с нашей семьей и моим детством.
Коровы — это не какая‑то аллегория, а просто я хотела показать свое детство таким, каким его помню я. И там мой отец в клипе есть даже. Я очень хотела запечатлеть этот момент, потому что когда так редко видишь близкого человека…
Он долгое время был в тюрьме, благо, в норвежских местах лишения свободы условия хорошие: у него был свой дом, он там занимался резьбой по дереву. Он сидел в тюрьмах для мошенников. Там, насколько я понимаю, есть разделение исходя из степени тяжести — при некоторых статьях у заключенных даже своя лужайка есть, а если ты маньяк-убийца, то у тебя камера. Насколько я знаю, даже там, где Брейвик сидит, есть музыкальные инструменты, работа какая‑то, тренировочный зал. Насколько я читала про тюрьмы… А я читала весьма увлеченно, потому что мне было интересно, где проводит свое время отец.
Еще у меня очень крутые братья, я хорошо познакомилась с ними тогда вновь — все механики, все рукастые. Не была в Норвегии 11 лет, но у меня хорошая память: я вспомнила все наши места. У моего отца такой бизнес: он строит дорогие дома в горах, где много разных газов в почве. Я не хотела все время сидеть дома и наблюдать за природой, поэтому он меня сразу отправил заниматься делом. Отпустил всех своих рабочих, сказал, что приехала русская «дочка-мафия» из России, а у них эти стереотипы работают достаточно сильно, они честно думали, что я вместо воды пью водку.
Я вырезала изоляцию, прокладывала пол, выводила эти трубы с газом, а в них не должно быть никаких зазоров. Дома стоят по несколько миллионов долларов, и если где‑то в изоляциях есть брешь и происходит испарение, и специальный прибор это показывает, то дом надо сносить и строить заново. В общем, я ему все сделала по кайфу. (Улыбается.) А еще мой брат научил меня водить трактор.
— Ты водишь машину?
— Это мое хобби, активно вожу пятый год, как только права получила. Очень люблю машины, хорошо в них разбираюсь и прокачиваю свое авто.
— Что ты слушала, когда ехала сюда?
— Unkle. У меня есть любимая песня «When Things Explode», она настолько прекрасна и драматична, что я всегда своим друзьям говорю, что хочу, чтобы меня под нее похоронили. Потом (смотрит в смартфон): M People, Арета Франклин, Дрейк, Моби, Queen, Men at Work, Miyagi & Эндшпиль, Гарри Стайлз, Мак Миллер… Очень расстроилась, когда узнала о его смерти, это для меня было настоящей неожиданностью.
— Следом за Lil Peep и XXXTentacion, честно говоря, уже не так шокирующе было, хотя все равно очень грустно.
— Ну вот, если что, я свою песню [для похорон] уже выбрала. Надеюсь, она прозвучит еще ой как нескоро.
— Помимо постоянного упоминания происхождения, тебя везде обозначают как «хип-хоп-диву». В первых синглах были трэповые «трещотки», которые на альбоме практически исчезли, но в остальном — не очень понимаю и не разделяю такого позиционирования.
— Ну я сама себя так не называла. И мне бы не хотелось свое имя связывать как с этим, так и с любым другим жанром. Я вот, например, активно думаю о рок-альбоме, я воспитана во многом именно на роке.
— Ты играла на гитаре?
— Да, не зная нот причем.
— Ты не знала музыкальной грамоты?
— До того, как поступила в эстрадно-джазовый колледж при Гнесинке, — да. Его я закончила, сейчас я учусь на продюсерском факультете. Мой педагог по игре на гитаре просто сразу понял, что не надо меня пичкать нотами и заставлять играть гаммы, чтобы не отбить с ходу любовь к инструменту. Я была буйным ребенком еще к тому же. Поэтому я даже аккордов не учила — мы просто разбирали соло-партии на песнях Led Zeppelin, приемы разнообразные, техникой занимались. Я не скажу, что прямо умею играть на гитаре, но пару песен на концерте исполнить вполне смогу, и на альбоме некоторые партии тоже исполнила я.
— Ввиду упоминаний тебя в качестве хип-хоп-артистки хотел спросить, как ты относишься к, например, Alyona Alyona?
— Я слушала, это качает. Но вопрос в том, насколько это от нее, насколько навсегда. Если она реально это все сама делает и придумывает, — то это круто, вопросов нет. А если это продюсерский проект, то не знаю.
— Так и тебя тогда можно назвать проектом лейбла MLBC.
— Нет, мы работаем с MLBC и решения относительно моего творчества принимаем совместно.
— Кстати, про продакшен. С вокальной частью понятно: тексты и голос твои. А как готовилась музыкальная часть пластинки?
— Я писала альбом год, было сделано очень много материала, многое не попало в пластинку и, возможно, будет выходить дальше синглами. Я активно участвовала в записи аранжировок, кроме треков с [продюсером и сонграйтером] Артемом Shumno: там есть какие‑то мои мысли, несомненно, но продакшен все-таки его.
А [если взять] музыку, которую мы делали с Сашей Пьяных [из «Мальбэка»], то у меня, скажем так, мозг творческий, а у него — технический. Если я говорю ему (напевает): «пам-пам-пам», то он понимает, как это реализовать и что я имела в виду.
Работа [над музыкой] шла непросто. Сначала я делала музыку сама, но все, что было сделано после «Яда», создано вместе с ребятами из MLBC. Мне было сложно кому‑то творчески довериться, но в итоге на альбом попали даже стихи Романа. Я единоличник, но ребята меня смогли как‑то убедить, что круче, когда больше народу участвует в записи, добавляют идеи. Я себя в этом преодолела. Но дальше хотелось бы все-таки побольше делать все самой, такой характер у меня.
— Национальные норвежские музыкальные герои на тебя как‑то повлияли?
— a-ha дали мне возможность петь фальцетом. Ну то есть фистульным петь, так как у женщин по терминологии фальцет отсутствует. В любом случае этот переход из звуков горловых в головные (напевает припев «Summer Moved On»), и на первых порах, когда я пыталась писать песни, я любила вставить эти резкие вокальные переходы. Но вообще, я очень люблю этнику — неважно, скандинавскую или, например, африканскую. Меня цепляет исток, природа, так я лучше понимаю музыку, откуда она произрастает и идет. Например, на альбоме [есть] песня «Крыльями»: это по песенной форме африканская колыбельная.
— В смысле это прямо реальная колыбельная или трек ей вдохновлен?
— Просто моя версия такой колыбельной. Я очень боюсь плагиата, не переживу, если меня в нем обвинят. У меня была история с песней «Без тебя спать»: в минусе использовали семпл, и через какое‑то время мне начали кидать люди песню Miyagi и Эндшпиль «Самая», в которой был тот же семпл, хоть и использованный по-другому. Так я эту песню резко разлюбила, хотя она мне казалось моей лучшей на тот момент.
— На альбоме есть фит с Рем Диггой, весьма неожиданный. Как он возник? Ты его прежде слушала и хотела совместку?
— Честно говоря, когда он мне написал, то я даже не знала, кто это. Начала поиск, вышла на песню «На юг» и вспомнила, что ее мне показывала подруга несколько лет назад, и мне она тогда понравилась. Мы не то чтобы сразу договорились делать фит. Мы пообщались, и я поняла, что это очень добрый человек, а когда поняла его отношение к себе, к музыке и жизненную позицию в целом, мне стало интересно с ним поработать. Мне неинтересно работать с людьми, которые из себя ничего не представляют. Ему есть, что сказать, и для меня это было важно. Но в целом я не очень люблю фиты, и интересных мне вокально артистов для этого в стране совсем мало. И с ними мне работать еще рано. Вообще, не хочется размениваться на необдуманные шаги, чтобы потом пытаться почистить свою историю. Не хочется глупых ошибок.
— Было ли во время записи альбома у тебя ощущение, что пазл складывается и альбом принял задуманную форму?
— Да, в процессе работы мы поехали на неделю дописывать вокал и делать финальное сведение пластинки. Мы приехали за город на дачу и только и делали, что записывали и слушали. Была весьма сконцентрированная работа без отвлекающих моментов. Мне было вообще запрещено уезжать в Москву, хотя у меня там была куча проблем и дел. И ближе к концу сессии я поняла, что складывается тот самый «Источник», который я хотела получить: разные культуры, разные воспоминания, каждая песня — она для кого‑то, у меня нет [песен] просто так.
Был еще момент, я вспомнила про свою песню «Я так слаба», показала ее Shumno, и он сразу сказал, что это такая крутая вещь, которая обязана срезонировать во многих сердцах, ее обязательно нужно делать для альбома. И я съездила домой в ночи только для того, чтобы отправить ребятам черновик песни, вернуться и сразу же начать над ней работать.
— После успеха «Яда» не было мыслей, что надо тиражировать получившийся рецепт хита и копировать эту формулу во всех возможных вариациях?
— Конечно, были. Более того, у меня есть еще несколько уже записанных подобных песен. Но не хочется стать артистом одного хита, хочется показать, что ты разнообразный музыкант.
— У меня еще после прослушивания альбома было ощущение, что местами вокальные партии были будто бы намеренно усложнены. Ради демонстрации диапазона ли или чего‑либо еще, сказать сложно тем не менее.
— Когда идет запись, я честно импровизирую. У меня есть текст, я пою, это все получается не специально. Ну, возможно, я немного вокально выпендрежница. (Смеется.) Я импровизировала, и лучшее осталось в записи.
— Отдельная в этом плане история — это «Интро», очень странная композиция.
— Это да. Мне предложил это сделать Роман. Он слышал, когда мы были в Норвегии, как я стояла в горах и просто горланила. Он сказал: «Представь, как будет круто, если такой трек мы сделаем в альбоме, просто так, чтобы показать твою природу». Выключается свет, включается микрофон, и все, что идет дальше, — одна дорожка, цельный тейк. Мы его оставили в исходном виде. Когда Shumno доделал музыку, очень красивую, и показал результат, у меня в голове начали рождаться образы, и я попросила подложить звук стреляющего автомата.
— Ты играешь концерты сейчас одна, при этом говоришь о рок-альбоме.
— Я надеюсь на бэнд, несомненно. Репетиции, джемы — в этом же суть и душа музыки. И я когда‑то точно к этому приду. Очень бы хотелось на концертах устраивать живые импровизации, менять песни на ходу.
— Неудивительно, раз ты росла на Led Zeppellin, у которых на концертах были 15-минутные джемы внутри хитов.
— У меня есть мечта — я написала сама интро концертное, которое было на недавних концертах, где есть сольная гитарная партия. Я очень хотела его сыграть сама и с этого начать шоу, но Рома мне сказал, что у публики это может вызвать сильный диссонанс. Но когда‑то я это точно сделаю, мне кажется это очень крутым и сексуальным.
— Тебе еще долго осталось учиться?
— Четыре года.
— А как же ты собираешься совмещать карьеру гастролирующей суперзвезды с учебой?
— Педагоги весьма [ко мне] благосклонны, я их всегда заранее предупреждаю. Плюс есть такая вещь, как индивидуальный план: если будет совсем плохо, его будут рассматривать. Ну и еще я — платница. Не так уж и много в России людей, готовых платить за образование столько денег. Хотя я поступила на бюджет: просто побоялась поставить галочку в заявлении, потому что не верила, что на бюджет реально поступить. А по баллам я в итоге была вторая в общем зачете.
— Помогает ли тебе получаемое образование в текущих делах?
— Вот у меня как раз начинается «Авторское право»…
— О-о-о, самое интересное в реалиях шоу-бизнеса.
— Да, надеюсь, что мне это поможет. Хотя я уже начала ознакомление [до учебы]: когда «стрельнул» «Яд», на меня посыпались контракты отовсюду, только ленивый мне их не прислал. Но я всем отказала: пример многих друзей, подписавших такие бумаги, показывает, что это может сильно навредить. Да и время сейчас такое, что разделение между артистом и продюсером не очевидное, при определенных навыках менеджмента и знаниях артист сам вполне способен окружить себя нужными людьми.
