— Ваш новый альбом интересен тем, что впервые за долгое время у вас нет известных приглашенных вокалистов на треках. Почему так произошло?
— Мы начали работать с Aurora (норвежская певица. — Прим. ред.), которая поет в трех треках на альбоме, мы поняли, что у нас уже есть три цельных композиции. Вокруг них мы решили выстраивать альбом. Еще у нас было много вокальных семплов, которые мы использовали на диджейских сетах: например, [те, которые в итоге оказались на композициях] «Free Yourself» и «People Making Me High».
Мы могли бы позвать кучу вокалистов, как мы делали раньше. Но у нас уже была Aurora, и у нас было стремление к более глубокому сотрудничеству. И мы поняли, что нам уже не нужно связываться с кем‑то еще. Нам хотелось чего‑то нового. Мы хотели вернуться к тому, с чего начинали, к семплированию, к контекстуализации найденных вокальных семплов.
— Тут еще важно, что у вас прямо ретрозапись по звуку получилась: это и инструментарий с первого альбома, и отголоски техно и электропопа. Откуда такая ностальгия?
— Ну для нас это не то чтобы ностальгия. Это наш звук. Это то, что нам нравится в музыке: мощные, скрипучие звуки, хорошие биты. Мы не собирались делать запись, которая должна была бы звучать как в девяностые. Это просто эпоха, откуда мы пришли, когда мы прошли обряд посвящения через музыку. Это не возвращение назад. Танцевальная музыка, электронная музыка — она всегда с нами. При этом мы использовали наше старое оборудование. Сейчас звук стал слишком чистый. Мы не хотели использовать семплы и лупы, придуманные кем‑то еще. Нам всегда хотелось создавать свой звук.
— Почему вообще инноваторы из девяностых вроде вас стали все чаще обращаться к своим старым записям, старым методам записи?
— Хороший вопрос, дайте подумать… Ну, мы хотим поделиться своим опытом, поделиться памятью о своем опыте, обновить его. Когда мы играем на концертах старые треки, мы получаем эмоциональный резонанс. Люди вспоминают, когда они услышали, скажем, «Block Rockin' Beats». Это важно и для нас, когда мы играем, например, «Chemical Beats», первую запись, которую мы сделали вместе, это ностальгия для нас двоих.
— Из всех треков, записанных вами в девяностые, какой ваш самый любимый?
— Наверное, «Chemical Beats». Это грубый звук, грубая сила. Он агрессивен, он позволяет людям отпустить себя.
— Если говорить о раннем рейве, что было самым ярким и важным впечатлением, натолкнувшим вас на занятия музыкой?
— Я был в Австралии в 1988 году. Я там был между школой и университетом. Вернулся в Лондон, все друзья носят розовые футболки и банданы. Мне кажется, первым треком, который меня по-настоящему заинтересовал, был «Strings of Life» Деррика Мэя. Я был на рейве, ярко светили лазеры, тысячи людей кричали, танцевали. Мне кажется, этот трек стал первым, который напоминает о тех временах.
— Вы были одними из первых, кто стер границы между роком и танцевальной культурой. У вас был «Грэмми» за лучший рок-инструментал.
— Я не думаю, что это что‑то новое. В любой музыке был грув. Это не была наша идея. Это был продукт нашего времени. Когда нам было 16–17 лет, нам нравились группы типа My Bloody Valentine и Jesus and Mary Chain. А потом мы стали ходить на рейвы. И это было абсолютно естественно для нас — не разделять стили, не проводить между ними четкие границы. Это еще с постпанка пошло: там использовали драм-машины, которые были важным способом самовыражения, таким же, как и гитары. Но должен заметить, что хоть мы и рады тому, что получили «Грэмми» за лучший рок-инструментал, мне кажется, наша миссия — заставить людей танцевать.
— А современная танцевальная культура вам как? Все эти карибские ритмы, EDM.
— Я был на нескольких EDM-концертах в США, и, кажется, это не для меня. Но люди наслаждаются всем этим, танцуют, они живые во всем этом. В общем, удачи всем вовлеченным в процесс!
— Поговорим о ваших видео. Создается впечатление, что два основных мотива у вас в клипах — человеческое тело и технологии как нечто опасное.
— Ну, прежде всего, надо понимать, что наша музыка и музыка вообще про то, чтобы заставить тело двигаться. Что же до роботов, то мы, к примеру, долгое время использовали для визуализации такого робота в стилистике 1950-х. И в какой‑то момент режиссеры клипов взяли тему роботов на вооружение. При этом мне кажется, что будущее, связанное с роботами, нами до конца не осознано. Оно не настолько светлое.
Что же до режиссеров, то мы доверяем их выбору. Мы позволяем им делать то, что они хотят, с момента, как они приходят к нам с идеей. Вот, к примеру, самый последний [на конец апреля] видеоклип был про собаку, которая летит на Луну. Я рад, что кто‑то послушал нашу музыку, и ему пришла в голову такая идея. Это круто. Видео — хороший способ донести нашу музыку до людей до того, как мы выйдем на сцену.
— Вы боитесь будущего с роботами?
— Да, немного. Люди должны что‑то делать. Говорят, что через пятнадцать лет они начнут выполнять за нас всю работу. Меня беспокоит, как мы будем проводить свое время. Нам обещают время досуга, любви и счастья. Но я подозреваю, что это просто будет для богатых людей новый способ разбогатеть еще больше.
— А что думаете по поводу того, как прогресс повлиял на создание музыки?
— Хорошо, когда люди могут быть креативными. Они могут делать музыку и получать от нее удовольствие без необходимости долго учиться этому. Мир изменился. То, что мы делали на первом альбоме, легко можно сделать при помощи телефона. Но при этом вам все равно нужно воображение, потому что технологии упростили только сам способ производства музыки. Воображение, желание — для этого все равно нужны люди. Люди прежде всего!
The Chemical Brothers выступят 6 июня в Петербурге (СК «Юбилейный») и 7 июня в Москве («ВТБ-арена»).