— Что на вас надето?
— Это кофта итальянская, клопы ее съели, и я начал в ней выступать, потому что увидел потом фотографию Дженезиса Пи-Орриджа
Британский музыкант, поэт, перформанс-деятель и оккультист. Участник множества музыкальных проектов, изобретатель музыкального стиля индастриал. психоделическую. На самом деле культура Запада и культура России не должны пересекаться в принципе, это очень важный момент. Pet Shop Boys, например, на … русским людям не нужны. Мы смотрим и мастерски, как диджеи, из этого пространства выдергиваем интересные нам вещи, вот и все. Мы — это я, а я — это всё. Правда за меня говорит, если бы я не выражал отчаянье народа, никто бы меня не звал в президенты.
— А в президенты позвали? Кто?
— Позвали, конечно. Сообщество спонтанно так решило, что я должен быть президентом. Стали действовать в интернете, пытались мне звонить, но эти энтузиасты настолько эмоциональны, что даже не смогли действовать консолидированно. Они даже не могут, например, написать мне письмо. То есть это настолько душевный порыв мощный, спонтанный. И вот это спонтанное — оно первостепенное. Допустим, можно пиво по рецептам варить, а можно вот как-то довериться какому-то стечению обстоятельств, и так по таблице Менделеева рождается новое качество. Монах что-то случайным образом забыл, там раз — и у него грибы выросли, получился новый препарат божественный. Вот это вот происходит, когда нелепая случайность связана с президентскими выборами.
— А если вы объявите себя президентом или соберетесь стать кандидатом, будет ли какая-нибудь своя предвыборная кампания?
— Конечно, ну у меня самый важный постулат — это возвращение к себе и бесконечное зонирование. То есть вообще вам любой историк скажет, что, конечно, все повторяется и вылезает, нахлобучивает. Поэтому президентская кампания у меня достаточно средневековая, и основана она на зонировании. Я предлагаю как раз города зонировать: будут города бандитов, города скрипачей, то есть такая кружковская схема, которая мне очень стала мила, когда я в детстве был в лагере «Ватутинки» от Совета министров. Там были кружки по интересам, и, собственно, это и есть форма свободы. Поэтому зонирование как раз похоже на кружки и коллективные волеизъявления, то есть эти схемы очень хорошо работали и раньше. Вот Новосибирск, который не лучшие времена сейчас переживает, был академгородком.
— В каком городе мы должны будем жить?
— Какой себе выберете сами, естественно. На контрасте можно, например, гомосексуальным юношам погостить в городке дальнобойщиков и проникнуться маскулинными энергиями.
— А где будет Белый дом?
— Я всегда говорю, что я такой серфингист. В этом мой творческий прием, художественный, то есть я всегда прыгаю из одного в другое: то я в одном состоянии мозгов, то в другом! Это и есть прерогатива руководителя. Нужно объезжать вот эти свои интеллектуальные угодья, поэтому, естественно, в город бандитов нужно как-то стилистически подготовиться, там песни Михаила Круга будут звучать и так далее. То есть везде будут свои культурные коды и, соответственно, своя насыщенная жизнь. И это Средневековье, конечно, сейчас в мире есть. В Каире есть район помоечников, где жители структурируют мусор. Это фамильный древний бизнес. То есть зонирование может нас спасти действительно. И спасти не только Россию, но и Землю. А Россия — это главное сейчас на Земле, что нужно учитывать.
— Вот ваша новая передача, которая сейчас на ТВ-3 идет, она как-то связана с президентскими амбициями?
— В этом-то и фишка. И вот как раз мы говорим о президентстве, но я-то всегда мыслю комплексно. Поэтому сейчас я одновременно с этим величием президента России автоматически становлюсь и президентом магов и экстрасенсов России.
— То есть сейчас это часть вашей предвыборной кампании?
— Да. И поэтому моя предвыборная кампания как президентства по стране, так и по мистике, магии и колдовству — это как раз передача «Сверхъестественный отбор». Я всегда совмещаю приятное с полезным, что и вам советую. То есть это комплексное сознание, многоходовочка. То, чего лишены люди нормальные, без фантазии, чья жизнь выстроена в последовательном нарративе привычного. Многие пожилые люди думают: «Вот я сейчас встану, потом попью чай, потом схожу в туалет», линейность прослеживается печальная. А мы вот идем, пьем чай и одновременно писаем. Ну, по-молодежному. Сейчас это везде так — от парикмахерской до салона пластинок.
— Это они вас позвали? ТВ-3?
— А меня вообще всю жизнь зовут. Моя задача — максимально отравить среду, навонять, грубо говоря. Я вообще панк из бедной семьи с постоянным желанием устроить злобный протохайп, который я и изобрел. А это все, кстати, из нищеты идет: вот вы родились в бедной семье, вас никто не знает, вы перхоть подзалупная — и вам нужно все зубами вырывать в жизни. Если у вас мозгов нет учиться, рвите и прорывайтесь. Это нормальный ход истории, ход жизни. И я по этой же схеме радикального панка максимально всегда хулиганил. И вот дохулиганился до потенциального президентства. В принципе, это нормальный путь Брюса Ли. Или вот, например, когда девочка-замарашка на раз-два становится звездой экрана. То есть вот этот момент мечты, радости, чуда очень важен в президентстве. Важно, чтобы пласт надвигающегося чуда попадал в предназначенный для этого чуда временной отрезок.
— Из тех героев, которых вы видели, путешествуя по России, вы бы взяли кого-нибудь в свой предвыборный штаб?
— В чем моя мощнейшая идея — в том, что все эти маги, экстрасенсы России не имеют собственного профсоюза. То есть мы знаем, что существует тайная жизнь России, что ее невозможно объяснить логически, что вся она исполнена глубоких и мощных энергий на огромнейшей территории. В общем такая тайная, мистическая субстанция, а вот нету президента у магов, экстрасенсов, колдунов. И я подумал, что я и есть их президент. Поэтому я всех магов, экстрасенсов, колдунов приглашаю в свой штаб. Будут колдовать на всю страну, как это делали «Аненербе», а для этого мне нужны дополнительные мистические силы.
— А то, что сейчас Ленин находится посередине страны, — это тоже какая-то мистическая, эзотерическая нужда России?
— Да, конечно! Дело в том, что я противник выноса тела, потому что отношусь к этому всему через формулу memento mori. Думать о смерти вообще приятное состояние. Проснулся — да и слава богу, а не проснулся — помер. И когда таких артефактов много, вот этих костяниц итальянских, тем лучше. Особенно если там лежит Ленин. Это же совершенно прекрасно. Вот я считаю, что современное искусство — оно везде проникло, и все, что сильное, все, что хорошее, и есть искусство современное. И Ленин, лежащий на Красной площади, — это, конечно же, мощнейшая инсталляция из жизни.
— Как тематический поезд «Россия, устремленная в будущее», который ездит по Кольцевой линии метро?
— Ну конечно, да. А кто циклы отменял? Никто не отменял, все мы как хомяки по кругу. Поэтому все это очень даже хорошо.
— Но сами эти циклы — они друг от друга хоть чем-то, но должны ж отличаться?
— А сейчас вообще нет четкого состояния «вот я за него», ушло «мы и они» из философии и из реальной жизни. То есть даже нет такого состояния ответственности за какую-то одну идею, хотя бы внутреннюю. Потому что утром ты один человек, а вечером тебе наркотики дали, и у тебя в голове все приехало, и ты вообще другим человеком стал. Или, например, в оперу сходил, тебя там искусством ошпарило, и ты уже другой человек. То есть точка сборки даже в течение дня у человека меняется, он не может быть честно за рабочих или честно за геев. Он с утра за геев, а вечером — за неофашистов, потому что у него двоюродный брат из таких, а это же очень важно. Человеческий фактор еще никто не отменял.
Одна из моих последних сильных любовей, которая говорит нам о том, кто мы и куда катимся, — это, конечно, Виталий Милонов. Я вот его фанат, потому что это действительно очень сложный герой, который на меня похож, а я на него. Потому что этот человек тоже шьет живыми нитками, создает. И он, конечно, человек большого стиля, потому что ему постоянно нужен враг, он в какой-то вечной полемике находится, исполнен остроумия, он заходится в этом и заходится очень органично. Мне вообще нравится такая интеллектуальность, помешанная с хамством, — она рождает очень хорошие рифмы. Как в рэп-баттлах. Это ж плебейство, помноженное на изысканность, такая непонятная окрошка. Успех этого в том, что это и есть метафора бытия.
— Вот вы как смотрите на следующий год? Есть ли какие-нибудь ожидания от него?
— Я вам скажу честно. В каждом году происходит все, что происходило во всех других годах, просто акценты переставлены. Каждый год происходит своя Великая Октябрьская революция, пусть на микроуровне, на уровне воспоминаний, на уровне матриц. То есть мы, конечно, находимся в замкнутой шестеренке, как тот поезд, курсирующий по Кольцевой линии. Поэтому год будущий будет наполнен как говном, так и золотом.
— То есть из этого следует, что и от выборов ничего нового ждать не следует, а от программы хотя бы чего ожидать?
— Конечно, все повторяется, но сменяются картины. Вот в искусстве, например, говорят: «Ну это же уже было», а на самом деле этого же ничего не было. Конечно, по большому счету никаких повторов нет, все уникально. Повторения погружаются в разные декорации, в разную специфику и посыл, а так все ж то же самое: пожрать и поржать. Программа «Сверхъестественный отбор» дает возможность посмотреть на всех этих метафизических бабок с огромными прыщами и бородавками на носу, чтобы зритель мог с удовольствием плюнуть в экран, чтоб пробудилась в нем живая реакция. В России очень крепко сидит душевность, этот бессмысленный немотивированный хохот, интонация смеховая. И я вношу эту смеховую культуру и говорю: вот 2018-й будет год волшебный. Да будет так!