«Научил мечтать, страдать, любить и восхищаться»: киноиндустрия прощается с Аленом Делоном

«Мне было лет пять, когда я посмотрел „Черный тюльпан“ и не смог заснуть. Он стал моим героем. Я представлял себя им, говорил его фразами, фехтовал палками, сделанными из веток и заточенными домашним ножом. Чуть не попал в глаз мальчику из соседнего двора, его мама пришла жаловаться моей, но до меня не дошло — в голове был лишь граф Гийом де Сен-Пре, скрывающийся за маской…

„Искатели приключений“ свели меня с ума. Настоящая дружба изобретательного механика Ролана в обличье великого Лино Вентуры с отчаянным пилотом Маню (это был он!), их какая‑то бескорыстная, лишенная конкуренции влюбленность в Летицию (ох, эта Летиция, проникшая в мое сердце и овладевшая моими мечтами), невероятная музыка, оставшаяся на всю жизнь, подводный клад, перестрелки, смерть Маню — где сейчас такие фильмы…

Потом я посмотрел „Рокко и его братья“ (мама считала, что я должен смотреть взрослое кино, безусловно верила в его силу влияния). Я понял далеко не все, но в мою жизнь навсегда вошел Рокко, отказывающийся от любимой в пользу брата, слабака и подонка, Рокко, который бьется на ринге лишь для того, чтобы не согрешить, Рокко, выглядящий как истинный аристократ, знающий себе цену.

Позже я посмотрел и „На ярком солнце“, и „Самурай“, и „Двое в городе“, и „Леопард“, и „Борсалино“, и „Бассейн“… Я видел все его фильмы. Я прожил жизни его героев. Но он всегда был недоступным, особым, далеким. Он был чудом кино. Нездешним человеком. Посланцем из другой жизни.

Когда у меня появилась возможность, я пригласил его в Киев, обедал и ужинал с ним, задавал много вопросов, внимательно слушал ответы, но не был в состоянии сказать, что значил он для меня. Что он сделал со мной в детстве и юности. Как он научил меня мечтать, страдать, плакать, любить и восхищаться.

Ему это и не было особо интересно. Таких, как я, были миллионы. Он это хорошо знал».

«В дверь вошли два баскетболиста — сначала охранник, а потом Делон. „Бонжур“, — сказал Делон басом. Все детские представления от французского кино разлетелись на куски, как разбившаяся фарфоровая чашка. Делон был не тонкокостный, не маленький и не тенор.

Когда интервью закончилось, мы сидели с ним на полу в задней комнате его офиса, он выгребал из шкафа фотографии и раскладывал их там же на полу, камер уже не было, а он все никак не мог остановиться.

Он показывал мне лица друзей, женщин и наконец нашел черно-белую фотографию, где ему было столько лет, сколько мне. Он так ее и подписал: „Здесь мне столько, сколько тебе“. Эту фотографию я никак не могу найти. Потом он подписал мне еще одну фотографию, не знаю зачем, и она у меня сохранилась.

Когда я вернулся в гостиницу, я положил фотографию на стойку и попросил ключ. Лицо портье вытянулось, он что‑то шикнул, прибежал весь персонал, все стояли и смотрели на фотографию с автографом, а потом на меня, и мне стало неловко, потому что на меня постепенно переходила невероятная слава этого человека.

Мы собирались снимать кино, где хотели играть вдвоем, нам написали семь сценариев, и они все не получились, тогда я впервые подумал, что мне надо начинать сочинять самому. Я отправлял ему эти сценарии, ко мне приезжали какие‑то его друзья, он слал мне бесконечные факсы, которые обязательно начинались „Мон шер ами, Серж“. Прощай, дорогой друг. Самый красивый человек на земле…»

«У меня дома висит каннский постер с кадром из фильма „На ярком солнце“, но на самом деле любимое кино с Аленом Делоном — „Прощай, друг“. Это самурайский нуар с Делоном и Чарльзом Бронсоном, который свел с ума Францию в 1968-м, а в Италии вышел под красноречивым названием „Два грязных подонка“.

Это кино про схватку, и Делон, впервые встретивший непобедимого соперника, нашел способ в ней не проиграть. Так что если вам сегодня захочется посмотреть на почти 33-летнего бога, то выбирайте этот фильм».

«Канны, 2019 год. Ален Делон проходил к журналистам, а я никак не могла пробиться, чтобы его хотя бы сфотографировать. Роста я, как вы знаете, небольшого. Ни протолкнуться, ни дотянуться, ни поднырнуть. Можно смотреть трансляцию в пресс-центре, но это же другое…

Расстроенная, пошла на очередной фильм. И вдруг! На меня со свитой выходит сам Ален Делон!!! Впереди секьюрити расчищает пространство. Но я успела сделать несколько кадров, потому что вот он — прямо рядом.

Не так уж много актеров, чье имя становится нарицательным. Потому что это имя выходит далеко за пределы кинематографа. Делона знал даже тот, кто не посмотрел в жизни ни одного фильма. Ну а в России даже ханыги и бомжи знали, что некто Ален Делон не пьет одеколон и говорит по-французски.

Когда учила французский, Делон незримо мне помогал, потому что представляла, как говорит он. В детстве, как и все девчонки, была влюблена в Зорро и Рокко. В пожилом возрасте Делон, как пишут, укрылся от людей — очень, видимо, доставали. Можно его понять… И, конечно же, именно в таких случаях говорят: „Ушла эпоха…“»

«Просто новость в Le Monde. А за ней целая жизнь, которая была и частью нашей жизни. А теперь перестала. Но нет. Она навсегда останется нашей частью, красивым кусочком нашей души».

«Он умер, и кажется, что умерла сама кинопоэпоха, на смену которой приходит что‑то другое. Его нечеловеческая красота поначалу отпугивала продюсеров („Вы слишком хороши собой, карьеры не будет“). Но более чуткие режиссеры почувствовали в нем внутреннюю пластичность, способность к мимикрии.

Сначала он стал романтическим героем, который пришел на смену герою плаща и шпаги Жерару Филиппу. Потом порвал амплуа и романтического героя, и героя-любовника, как тесный костюм. Начал играть психологически сложных, запутанных персонажей без дна.

Что никак не помешало ему оставаться иконой, самым красивым мужчиной мирового кино. У него не было актерского образования. Он учился профессии на съемочной площадке. И у него были великие учителя.

В „На ярком солнце“ — в лучшей, по мнению критиков, картине Рене Клемана — он сыграет мелкого беса в обличье ангела мистера Рипли, амбивалентного героя с двойным дном. „Актер с таким редким слухом — благодать для режиссера. Многие актеры усваивают лишь то, что их устраивает. Делон всегда был готов выполнить самые невероятные вещи, а ведь именно невероятные вещи способствуют развитию драмы“, — напишет Клеман.

Мировая известность пришла с шедевром Лукино Висконти „Рокко и его братья“, в котором Делон — сама гармония, чистый благородный мир князя Мышкина, в идеальном облике внутренняя красота, романтик, совершающий жертвоприношение. И при этом двойственная натура с почти физически ощутимым внутренним надломом.

А в „Затмении“ Антониони Делон снова неузнаваем. Это какое‑то кафкианское превращение: внешне привлекательное, но полое, бездушное существо — биржевой маклер с атрофированными чувствами, не способный любить. 

В шедевре „Леопард“ Лукино Висконти о крахе итальянской аристократии Делон — молодой оппортунист и холодный циник князь Танкреди с пиратской черной повязкой, закрывающей глаз. И если бы „Леопард“ состоял только из сорокапятиминутной сцены бала, где по зеркальной галерее палаццо Ганджи под музыку Верди кружатся, сжимая друг друга в объятиях, Делон с Кардинале, фильм хотелось бы смотреть и пересматривать без конца. 

„Нет более глубокого одиночества, чем одиночество самурая, разве что, может быть, одиночество тигра в джунглях“. Этот эпиграф, будто бы взятый из Кодекса самурая, Мельвиль выдумает для своего образцового неонуара „Самурай“. Жеф Костелло Делона — идеальный убийца, о котором слагают легенды: скрытое очками невозмутимо спокойное лицо, светлый плащ с поднятым воротником и железобетонное алиби. Мельвиль говорил, что это „фильм о шизофренике, снятый параноиком“, в нем продуман-придуман каждый жест, каждый взгляд. Мы смотрели на этого киллера… и сочувствовали ему. А в миг, когда в его револьвере не обнаруживалось патронов, внутренне аплодировали. Мы в нем не разочаровались.

Рассказывают, что Жан-Пьер Мельвиль пришел домой к Делону уговаривать его сниматься. Режиссер читал вслух собственноручно написанный сценарий, Делон сидел, опустив голову и закрыв лицо руками. В какой‑то момент актер прервал Мельвиля: „Вы читаете уже семь с половиной минут, и до сих пор нет и намека на диалог. Достаточно. Я играю в этом фильме“. 

Рене Клеман, Микеланджело Антониони, Лукино Висконти, Жан-Пьер Мельвиль, Джозеф Лоузи, Луи Маль… Теперь он снова с вами».

* Александр Роднянский внесен Минюстом в реестр иноагентов.