«Нет человека талантливее Дорожкина»: в соцсетях вспоминают бывшего шеф-редактора Tatler

Он был гением журналистики, уже в 17 лет занимал какие‑то бешеные должности в солидных изданиях, писал в «Русскую жизнь» и дружил с самим Шурой Тимофеевским, считал, что у него, Шуры, лучший русский язык из всех тогда еще живых авторов. Для меня же не было и нет человека талантливее Дорожкина.

Мы познакомились в Tatler. Замглавреда Дорожкин — признан, обожаем, «повсесердно утвержден». В Михайловском театре табличка с его именем приколочена к лучшему в партере креслу. «Франкофил и франкофон», он постоянно летает в Париж и на Лазурку, где русские олигархи вроде как швыряют деньги на ветер, но в Дорожкина не попадает ни купюры; впрочем, он не в обиде. «Вдовы Клико или Моэта благословенное вино в бутылке мерзлой для поэта на стол тотчас принесено» — так и жили. С утра в куплете, вечером — в макете, весь день остроты и шампанское. «В вашем возрасте нельзя знать, что такое тахикардия, — поучал Эдуард младших редакторов. — В вашем возрасте можно только знать, что такое дикий блев, когда бешеное количество пива, вина и шампанского запивается в пятом часу утра глоточком кальвадоса».

(Источник)

Сегодня весь мир глянцевой журналистики вспоминает ушедшего из жизни Эдуарда Дорожкина. Он был шеф-редактором Tatler и L’Officiel, возглавлял газеты «На Рублевке Life» и «На Новой Риге Life». <…> Я читаю тексты-рыдания его бывших коллег по Conde Nast и задаю вопрос, который, конечно же, должен был мелькнуть где‑то у них, но не мелькнул: как же так вышло, что Эдуард, журналист со столь блестящими характеристиками, в свои 46 лет возглавлял не GQ или Tatler, а газету «На Рублевке»? Как же так вышло, что плоть от плоти глянца был этим глянцем не только не вознесен на вершину, а попросту выдавлен на обочину?

Впрочем, в некрологе «Антиглянца» ответ есть — и про драку Дорожкина с Идовым, и про то, что назвал Карину Добротворскую «Карьериной Злотворской с пороховых складов», и про то что умел наживать врагов, и про то, что был неудобен. «Спасибо острому языку» — в этом некрологе ключевое слово. В глянцевой индустрии со временем (примерно с увольнения Долецкой) основным достоинством стал считаться язык шершавый. Что, собственно, индустрию и хоронит.

(Источник)

У меня горят дедлайны, но есть один текст, который должна «сдать» первым. Это текст про Эдуарда Дорожкина, которого сегодня не стало. Сказать, что он был моим Учителем в профессии, будет слишком пафосно. Вдохновением — слишком формально. Ролевой моделью — неверно. Я начала работать в редакции Tatler, где он тогда был замом главреда, в 19 лет. Я всегда считала, что застала там золотые годы. И самыми яркими бликами этого золота были, конечно, непревзойденное перо, обжигающий юмор и рыжая копна волос Эдуарда. На чувствительную студентку он производил неизгладимое и, как выяснилось позднее, абсолютно верное впечатление. В первую очередь он привлекал своим талантом. Его тексты, легкие и искрящиеся, как брызги шампанского, как реинкарнация манеры Фицджеральда, были непревзойденны. Неважно — три предложения или три разворота.

С определенного момента, я имела счастье сдавать ему свои заметки и тексты. Бьюти-тексты. Сначала правок было довольно много. Но он правил нежно. Не унижал, не заставлял переписывать, скорее, переписывал немного за меня сам или оставлял наводящие вопросы. Это был самый действенный метод, потому что на его мастерство безумно хотелось равняться. Через какое‑то время он вернул мне материал без правок. Я помню этот день, помню это ощущение — cам Эдик ничего не поправил! Я переспросила: «Эдуард, вы смотрели?» — «Да, там нечего править. Вы написали хороший текст». Мы всегда с ним оставались на «вы», сначала формальное, потом уже скорее стебное.

(Источник)

Умер Эдик Дорожкин, хам, хулиган и самый стильный чувак целого дома «Индепендент Медиа». Он любил мужчин, балет и шабли. Он мог прийти на празднование Vogue или Mercedes в леопардовых лосинах и шубе из XIX века, но при этом был невероятно умен, остроумен и точен в определениях и врагов, и любимых.

Я часто бывал в «Индепе». Там всегда работало много красивых девушек. Целый лифт наверх, полный красивых девушек. Я ехал, ловил заинтересованные взгляды, наслаждался ароматами. Но всегда, ну почти всегда, на третьем этаже лифт останавливался, и Эдик с восторженным воплем «Паша, я тебя вижу чаще, чем свою маму» кидался обниматься. Дамы конфузились, отворачивались, в общем, опять не то думали.

Дорожкин был невероятным. Ни у кого не было столько энергии, стиля и жажды жизни. Чудовищно несправедлива смерть. Спи спокойно, бро.

(Источник)

Я познакомилась с Эдиком Дорожкиным в нулевые, в пресс-туре по Карибским островам. Он уже давно, несмотря на юный возраст, был обозревателем «Коммерсанта», я была юным дарованием, недавно принятым в младший состав в качестве корреспондента в журнал «Домовой» (его уже нет в природе, а тогда был из лучших журналов). Младший состав редко, но бывало, что премировали такими поездками. И вот мы на Барбадосе.

В самом на тот момент этаком ресторане решили взять лобстера, он был только на двоих и назывался love plate. Я смущалась, ну мы же не пара, как‑то неловко, он быстро купировал мой приступ застенчивости: «Анна, давайте-ка на лобстера вместе, как бы это ни называлось, и в целом, не стоит избегать слова „любовь“, любовь — это прекрасно», — мы долго были на «вы». А я то ли днем перегрелась на пляже, то ли и правда есть такая вещь, как белковое отравление, каковое случается от слишком свежих морепродуктов с высоким содержанием белка, короче, после двух кусков начала сползать по стулу, пошла качаясь в дамскую комнату умыться, но не дошла и по дороге рухнула в обморок.

Эдик прыгал вокруг, прикладывал лед мне на лоб, утешал смешными шутками («роскошь губительно на вас сказывается, Анна, предлагаю перейти обратно на простонародный борщ»), а наутро, когда я проснулась с ужасной слабостью, решила не ездить по экскурсионным спотам и отмокнуть в отеле, сказал, что тоже останется и будет следить, чтобы я больше не вступала в неравный бой с лобстерами, и ловить, если я снова буду падать в обморок. И это было как‑то, ну не знаю, очень по-товарищески.

Как же так, Эдик, ну вот чего ты взял и умер, и даже не от ковида, совесть есть вообще. Покойся с миром, Эдуард Дорожкин.

(Источник)

Скорбные известия настигают без спроса. Вчера не стало одного из самых нестандартных и талантливых журналистов нашего времени — Эдуарда Дорожкина, в прошлом главного редактора газеты «На Рублевке». 46 лет, тромб. R.I.P. Как водится, нахлынули воспоминания. Собираем группу в пресс-тур в Сирию, август 2004 г. Практически у каждого из издателей реакция на приглашение вялая, с оттенком недоумения и апатии: «Дикая, непонятная страна, что я там не видел?! Ладно, подумаю, кого послать». А что же Эдуард Львович? Он отозвался с энтузиазмом, подбадривая свое решение тем, что даже и не помышлял направить свои взоры на земли древней Ассирии, но коль подвернулся случай — так тому и быть.

В итоге по окончании 10-дневного путешествия в аэропорту Дамаска Эдик подытожил: «Впервые побывал в поездке с группой журналистов, где никто ни с кем не переругался. А ведь нас было 12». И сорвал аплодисменты. Глубочайшие соболезнования маме и всем, в чьей памяти Эдуард Дорожкин оставил светлый след.

(Источник)