Этот материал вышел 2 марта 2021 года
Григорий Явлинский
Основатель партии «Яблоко»
Горбачев подарил России свободу. Свободу, которой мы не сумели воспользоваться. И это наша ответственность.
Горбачев дал возможность советским гражданам, десятилетиями боявшимся открыть рот, свободно говорить то, что они думают, не опасаясь расстрела, тюрьмы, увольнения с работы и даже исключения из партии. И это явление не просто свобода слова как одна из демократических свобод, но освобождение от страха.
За эту подаренную свободу абсолютному большинству не пришлось бороться — жертвовали собой единицы. Полное осознание достигнутого так и не пришло. Россия не справилась с этой свободой: не научилась жить без страха, не воспользовалась свободой для творчества, не сохранила, не защитила, не приумножила и в итоге потеряла ее.
(Источник)
Дмитрий Гудков
Политик
Детские воспоминания: какой‑то бубнеж в телевизоре, аплодисменты, много непонятных слов, длинные речи. Горбачев, да. Это уже потом станет понятно, что так умирала самая большая страна в мире, подготовленная к этому не взрыву, но всхлипу всей историей своего существования. И Горбачев стал кем? Ее могильщиком? Акушером новой России? Да нет. Все гораздо проще, без пафоса: человеком, который, к счастью, оказался просто человеком. Справился, как сумел: кто может — пусть попробует лучше.
(Источник)
Борис Межуев
Политолог, кандидат философских наук
Для нашего поколения и для нашего слоя Михаил Сергеевич был добрым волшебником, который в течение трех лет последовательно выполнял все наши пожелания. Я помню разговоры на родительской кухне в 1980-е годы, какой должна быть новая власть. Горбачев реализовал все интеллигентские пожелания, и даже с переизбытком. Кроме одного, одного не смог — продуктов при нем стало не больше, а меньше. В остальном мы — я имею в виду интеллектуальный класс и людей моего возраста — получили все, что хотели. Хотели пластинки Биттлз — получили пластинки «Битлз», хотели напечатанного Гумилева — получили Гумилева, хотели Бердяева — получили Бердяева, хотели, в общем, не идти в армию — не пошли в армию, хотели поездок на Запад — повалили на Запад. Поэтому я ненавижу проклятия в адрес Горбачева: если уж ругать, то надо ругать самих себя.
(Источник)
Юлия Галямина
Депутат муниципального округа Тимирязевский
С приходом к власти Михаила Сергеевича мы почувствовали, что что‑то изменилось. Страна рвалась к свободе, к открытости, даже к бунту. И этот бунт был во многом подростковым. Много позже я узнала, что мой подростковый возраст, начавшийся с разочарования в советском строе в очереди за хлебом, совпал с подростковым возрастом страны. И тогда мне это казалось вполне естественным. И только намного позже я поняла, что хотя наступление политических изменений неизбежно, то, как и когда они пройдут, зависит от конкретных людей, и прежде всего — политиков.
Сегодня, став сама политиком, я поняла, насколько огромную ответственность взял на себя Горбачев, начав перестройку. Насколько в тяжелое положение он попадал. Он не мог положиться ни на старую номенклатуру, которая хотела заниматься только имитацией перемен, ни на большинство, которое не понимало сложных идей, смотревшихся как очередная начальственная придурь, ни на интеллигенцию, которая была достаточно максималисткой и не прощала Горбачеву ни одной ошибки. Опираться он мог только на лидеров перемен, людей, которые не просто хотели получить изменения сверху, а которые пользовались любой возможностью, чтобы самим менять мир вокруг себя.
(Источник)
Виктор Шендерович
Писатель, журналист
Позвонил Игорь Иртеньев (это было году в 1986-м).
— Ты слышал, что он сказал?
— Кто?
— Горбачев!
— Когда?
— Сегодня! Он сказал о приоритете общечеловеческих ценностей!
Помню, чуть не переспросил у Иртеньева, что это. Потому что услышал словосочетание в первый раз. Про диктатуру пролетариата, надо заметить, я знал к тому времени довольно подробно, а вот про общечеловеческие ценности слышать как‑то не доводилось…
В особенности от Генсеков ЦК КПСС.
(Источник)
Виктор Матизен
Кинокритик
Поздравляя Михаила Сергеевича Горбачева с 90-летием и желая ему пережить гнусные годы России, вспоминаю свое изумленное восклицание в тот момент, когда впервые его увидел и услышал: «*** [Черт возьми], не верю своим глазам — коммунист с человеческим лицом!» Нечто подобное, думаю, сказали себе или близким еще тысячи людей, не чаявших дождаться конца советского лагеря. А лет через двадцать я, уже будучи президентом Гильдии кинокритиков, был приглашен на юбилейное заседание клуба «Свободное слово», и его ведущий Валентин Толстых подвел меня к Горбачеву, шутливо представив как президента экс-президенту. «Значит, вы — главный критик Советского Союза?» — не без иронии спросил Горбачев, протягивая мне руку и, похоже, на секунду забыв, что СССР больше десяти лет как откинул копыта. «Нет, Михаил Сергеевич, главный критик Советского Союза — это вы», — возразил я, намекая, что лишь его критика старого режима была действенной.
(Источник)
Борис Вишневский
Депутат в Законодательном собрании Санкт-Петербурга
Я помню ту давнюю весну 1985-го, когда Михаил Горбачев приехал в Ленинград и, выйдя из машины, говорил с обступившими его людьми (попробуйте представить себе в такой ситуации Путина — разве что толпу будут имитировать сотрудники ФСО). Именно тогда он произнес знаменитое «нам всем надо перестраиваться», и именно тогда появилось слово «перестройка».
Когда Горбачев был президентом, я, как и другие, его критиковал. И было за что: за полуправду о Чернобыле и заявления о происках «антиперестроечных» и «деструктивных» сил, за гонения на Ельцина и «наезд» на Сахарова, за прикрытие виновников тбилисской трагедии в апреле 1989-го и «фигуру умолчания» после января 1991-го в Вильнюсе, за отказ от программы «500 дней» и отказ поддержать самоопределение армян Карабаха…
Все это — было. Но все же, все же, все же: свобода слова и демократия, рыночная экономика и частная собственность, конкурентные выборы и многопартийность, ослабление цензуры и освобождение политзаключенных, открытие границ и прекращение гонки вооружений, падение Берлинской стены и уход из Афганистана, публикация ранее запрещенных книг и появление на экране ранее упрятанных на полку фильмов — все это мы получили благодаря Горбачеву. И именно при нем и благодаря ему впервые за долгие годы несогласие с властью перестало считаться преступлением.
(Источник)
Кирилл Рогов
Политолог, кандидат филологических наук
Чем больше мы удалялись от ошеломительного «поражения Горбачева», тем яснее становился его исторический смысл. Это поражение и стало результатом главного устремления и главного усилия его политической деятельности — того демонтажа структур насилия, которое (в отличие от экономической реформы) больше занимало его ум и эмоции и которое ему действительно удалось. Выпущенные им на волю политические силы смели его. Иными словами, поражение Горбачева и было результатом его усилий, оно и было самой успешной «реформой Горбачева». Это было Великое Поражение. То есть победа, попутной жертвой которой он сам и стал.
Своим поражением-победой Горбачев представил нам одну из основных дилемм свободы, которую, впрочем, мы, кажется, не очень осознали: свобода есть не состояние, а возможность. И Горбачев, и большинство советских людей были уверены, что освобождение от тирании и есть момент перехода к демократии. Так, наверное, человек, никогда не видевший моря и никогда не плававший, оказавшись на пляже, проникается убеждением, что для того, чтобы поплыть, надо просто раздеться до трусов и прыгнуть в воду. И хотя это не так, чтобы это понять, нужно в какой‑то момент оказаться в воде.
(Источник)
