«Нам надо что‑то делать с монополией джинсов»: монологи мужчин, которые носят юбки

У меня сейчас три юбки, но в России я их ношу редко. К сожалению, голова на плечах у меня есть, чтобы понимать, в какой стране я живу. Выйти в юбке на улицу даже в Москве опасно. Я надевал ее, например, на работе в посольстве Швеции, из общественных мест — на выставке Faces & Laces в парке Горького прошлым летом.

Однажды меня и еще одного художника попросили надеть юбки на вернисаж выставки в Центре современного искусства в Воронеже — кажется, мы где‑то провинились, и нам придумали такую аскезу. Надел ее я уже внутри: ехать в маршрутке из Юго-Западного района в юбке было бы самоубийством. На выставке люди удивлялись и обращали внимание, но с улыбкой, а вот когда мы вышли на улицу, чтобы встретить подругу, и прошлись мимо «Макдоналдса», сразу услышали вызывающие окрики в свою сторону. Мы не стали реагировать и просто прошли мимо.

Когда я буду весить не 65 кг, а хотя бы 85, то позволю себе ходить в юбках и по улицам в России. В Европе в этом плане проще, хотя не стоит обобщать и идеализировать. Взгляды на себе я ловлю довольно часто, и это заводит: возникает ощущение, будто дерзишь обществу и дразнишь его.

Летом 2016 года я волонтерил на юге Италии и жил в культурном центре, где проходила арт-резиденция. Туда приехали художники, исследователи, активисты и кураторы из Белоруссии, Бразилии, Украины, США, Канады, Австрии, Хорватии, России, Мексики. Они делились своими практиками и подходами на темы иммиграции, интеграции, инклюзии, квир-сообщества и телесности. Там был Коля Олейников из школы вовлеченного искусства «Что делать?». На одном из воркшопов я заметил, что он в юбке. И охренел, как это круто смотрелось.

Через пару недель я пошел с подругой на барахолку и купил ярко-красную юбку за один евро. Первые два-три раза ходить в ней по улице было неуютно: впитанные в детстве установки мешали расслабиться и чувствовать себя уверенно, но я довольно быстро привык. Во-первых, потому что мне самому понравилось, как я выгляжу. Во-вторых, я понимал, на чем основан мой дискомфорт, и мне хотелось его перебороть — какие‑то зажимы в себе я пробую снимать вот так, насильно, просто повторяя неудобное действие. И часто получается.

Через год в Италии я купил вторую юбку, третью — еще через год в Будапеште. Все — на барахолках. С того момента уже прошло почти три года, и я, конечно, больше не рассуждаю про мужественность или немужественность в ношении юбки. Мне кажется, вопрос выбора одежды должен уйти максимально далеко от гендерных или даже более широких культурных рамок.

Иногда я вижу платья на подругах и подмечаю, какие неплохо могли бы смотреться на мне. Если что‑то подобное найдется на барахолках — может, и куплю. Главное — найти размер, на мой рост 187 см это не так‑то просто.

Это настоящий шотландский килт, мне его привезла подруга из Великобритании 10 лет назад — тогда я панковал, поэтому решил носить его в институт. Надевал с черными кедами сантиметров 20 в высоту и белыми гетрами. Жил я у тети за городом, до универа добирался почти час, ездил с несколькими пересадками, но никаких проблем из‑за этого килта у меня не было. В университете ни один преподаватель не делал мне замечания.

Тогда это было необычно, больше никто у нас не ходил в килте — ни в универе, ни в городе, — так что я притягивал к себе взгляды и чувствовал, что вызываю интерес. Но никто не подходил и ничего не говорил — ни хорошего, ни плохого: народ у нас не очень коммуникабельный. Я носил его какое‑то время, а потом перестал — вырос, наверное. Я перестал этим килтом удивлять людей, и мне стало грустно.

Уже много лет я бегаю полумарафон в Минске — он международный, и со временем у некоторых участников появилась традиция надевать костюмы. Мой знакомый с самого первого Минского полумарафона бегает в костюме штурмовика из «Звездных войн». В прошлом году я тоже решил привнести немного необычного в свою жизнь и жизнь окружающих — и надел килт.

Бежать в килте было удобнее, чем в спортивных шортах, которые гораздо сильнее облегают. Он не тяжелый, в нем не жарко и не холодно. После марафона меня увидели английские или шотландские бегуны, и один прямо ринулся ко мне с распростертыми объятиями — решил, что я его соотечественник. Обменялись любезностями и разошлись.

Сейчас в Минске можно время от времени увидеть ребят в килтах — например, на встречах или выставках, организованных британским посольством. Еще я знаю команду, которая участвует в килтах в гонке с препятствиями (в России есть такая же «Гонка героев»): они и бегают в юбках, и в воду ныряют, и по грязи ползут.

Недавно мне попалась статья о том, что дизайнеры стали выпускать мужские платья, и я к этому отношусь отрицательно. Не к одежде, а к отмене разделения на женскую и мужскую одежду. Мы же физиологически разные, по-разному думаем.

Килт — это традиционная мужская одежда, это же не просто юбка, она носится в составе костюма. Женщины в джинсах меня не смущают, хотя в свое время женщины в брюках вызывали отрицание общества. Возможно, то же самое и сейчас происходит с мужской одеждой, и через 10 лет это будет нормально, но сейчас для меня это не нормально. Я никого не осуждаю, но я достаточно традиционный человек. Конечно, если я увижу на улице мужчину в платье, я никаким образом не буду проявлять свое отношение. Недавно я ехал в поезде из Москвы с группой мальчиков в женской одежде. Стоял с ними в очереди в туалет — и нет, меня не стошнило. Конечно, я не буду их обвинять или показывать пальцем. Пока это не касается моей свободы, мне все равно, кто что носит.

Три года назад в свой день рождения я был дома один. Жена предупредила, что придет пакет, и сказала, чтобы я не удивлялся. Приходит пакет, открываю, смотрю, «5.11» — о, марка знакомая, видимо, что‑то тактическое, черный цвет, ткань рипстоп. Достаю и долго не могу понять, что же это и как это надеть. Прикидывал так и эдак, пока до меня не дошло, что это килт. Минут пять у меня был безостановочный смех. До этого я встречал килты на неформалах из панк-тусовки, и то, что «5.11» производит килты, для меня оказалось шоком («5.11 Tactical» выпускает обмундирование для правоохранительных органов; килты они запустили в 2012 году как первоапрельскую шутку, но желающих их купить оказалось так много, что марка ввела килты в регулярный ассортимент. — Прим. ред.).

Конечно же, я его примерил, посмотрел на себя в зеркало, ощущения были озорные. Правда, в тот день я на улицу в нем не пошел — был декабрь, и я решил подождать лета. Сначала меня приколола сама идея. А потом я рассказал товарищам из частей национальной гвардии, а они мне ответили: «Да, у меня тоже есть килт», «Да, у меня два», «Да, в них так классно стрелять летом». И пошло-поехало.

Надеваю его по настроению и по погоде. Настроение для килта — небольшой задор, немножко весело-агрессивный.

Я хожу в нем с друзьями на стрельбище, но могу и просто по городу гулять. Если здесь кого‑то это и удивляет, то они держат свое удивление при себе.

У нас в Швеции килты с некоторых пор полюбили водители автобусов, а еще монтеры, электрики. Есть даже марки, которые выпускают рабочие килты — от обычных они отличаются поясом с большим количеством навесных карманов, куда удобно положить молотки и отвертки.

В Сёдермальме, одном из центральных районов Стокгольма, увидеть в килтах прогуливающихся по улицам людей (не водителей и электромонтеров) можно достаточно часто. Этот район не то что богемный, но он как московский Арбат 1980-х, там порог странности сильно завышен. В спальных районах мужчин в юбках почти не встретишь, разве что в национальных вариантах вроде индийского саронга.

Меня с детства завораживали шотландские юбки, особенно в сочетании с волынкой. Я вырос в Средней Азии, но с 18 лет живу в Швеции. На родине давно не был. Думаю, там ходить в килте можно только до первого поста милиции. Я в юности был в панк-тусовке, ходил с длинными волосами, в кожаной косухе, заправлял джинсы в берцы — этого уже было достаточно, чтобы милиционеры начинали докапываться. Сейчас там стало все еще хуже.

Что носить — личное дело каждого человека. Но своему сыну бальное платье я покупать не буду. Если сейчас сын (он ходит в детский сад) сам попросит килт, как у меня, куплю, но только если пойму, что он действительно способен и готов (как физически, так и морально) постоять за себя. Дети часто бывают намного более жестокими, чем взрослые.

Килт — предмет мужского гардероба. С платьем же ситуация иная. В вопросах гендерного воспитания я весьма консервативен. Я к очень многому отношусь спокойно, но не считаю правильным, когда мальчиков начинают наряжать феями. Есть вопросы, решение по которым человек должен принимать во взрослом возрасте. И вопрос о платье относится к таким.

Я ношу лунги — бирманскую традиционную юбку, — и летом я собираюсь проехать в ней автостопом по России от Владивостока до Байкала. Никакой идейности, но в моем гардеробе нет ни одних штанов. Сейчас я в Индонезии, в середине июня из Южной Кореи полечу во Владивосток, оттуда планирую добраться до Байкала.

Я путешествую по Юго-Восточной Азии с 2010 года. Сначала это была Индия, потом Шри-Ланка, Непал. Во всех этих странах считается нормальным, когда мужчины носят набедренные повязки. Где‑то их надевают в ритуальных целях — как, скажем, индусы высшей касты браминов.

Первые разы я просто путешествовал по Индии как турист, но в 2012 году в Ришикеше (город в северной Индии. — Прим. ред.) у меня закончились деньги, и я пошел ночевать на берег Ганга. Когда это случилось, я понял, что до этого момента многое упускал. Ночевать на берегу Ганга в предгорьях Гималаев, где вода еще чистая и питьевая, — что может быть лучше и естественней? Я нашел учителя, Мартанда, мы с ним проехали большую часть Гималаев вместе. Он помог мне снять психологические блоки, которые заложены в нас обществом (например, что спать на улице — ненормально). Тогда же я надел лунги.

С собой у меня трое белых лунги. Стирать, конечно, неудобно, но мне нравится белый — символ светлого, цвет, несущий позитив. Что касается верха, то могу надеть толстовку, футболку. Но в Индии чаще [хожу] без футболок, жарко там.

В нашем обществе (СНГ) сложно находиться в лунги — собственно, там я их и не ношу. Был один раз. Я прилетел из Индии в Алма-Ату, меня встречали друзья на машине. По пути мы остановились, и я зашел в супермаркет, как был, в лунги. Ничего не произошло, но смотрели на меня с негодованием. Это от того, что народ диковатый и агрессивный зачастую. Поэтому пока размышляю, стоит ли ехать до Байкала в лунги — наверное, постараюсь купить какие‑нибудь штаны: посмотрим, как получится.

Почему‑то у нас юбка на мужчине ассоциируется с гомосексуальностью, а гомосексуальность вызывает агрессию. И то и другое одинаково мерзко.

У меня около пяти женских юбок. Некоторым уже по 10 лет, и я ношу их постоянно. Есть относительно новые. Обычно я покупаю юбки в секонд-хендах, но две самые крутые — кооператива «Швемы» (проект петербургских художниц и феминисток. — Прим. ред.).

Для меня не существует специфически женской или мужской моды: у меня есть майки, рубашки из женских отделов и Dr. Martens на высоком каблуке. На концертах какое‑то время назад выступал в лифчиках. Женская мода ярче, интереснее. Хотя время от времени я ношу бомбер, джинсы с подворотами и высокие Dr. Martens. Я не против маскулинной моды, она не претит моему стилю: спущенные подтяжки, типичные стилистические маркеры для  антифа-стиля — это тоже декларация.

Юбки я начал носить в 1997–98 годах, когда уже был самостоятельным художником. Причин было много, и одна из них — необходимость заявить о том, что бинарная оппозиция мужчины и женщины, особенно в повседневном костюме, это довольно примитивно. Женщины начали носить брюки раньше, чем мужчины юбки, и я ориентировался на них.

Тогда я жил в Нижнем Новгороде и носил полуюбки — брюки с задними фартуками. Мне их шила моя первая жена Ольга Слепнева, потому что у меня было желание одеваться экстравагантно. Жена работала в творческой мастерской альтернативной моды, и впервые в настоящей юбке я вышел на их показ в качестве модели. Для меня это было органично, а для публики — нет. Мне стало понятно, что этот вызов — один из тех, что я хотел бы продолжать поддерживать.
Сначала я носил юбки на открытия вернисажей, показы, премьеры, но очень быстро понял, что если радикализовать этот опыт, то надо появляться в них и в общественном транспорте, в кафе — везде. Потому что люди искусства — так сказать, «богема» — довольно быстро адаптируются к таким жестам и мягко их принимают.

За 20 лет юбка стала для меня и вызовом, и удобством, и частью повседневности — например, сейчас я дома сижу в юбке. Это как на уровне языка: нельзя же сказать, что человек, который говорит на русском языке, в какой‑то момент сказал на нем все и закончил.

Когда тебе в вагоне поезда предъявляют, что ты, возможно, пидор, ты начинаешь говорить с человеком, что, во-первых, это не его дело, а во-вторых, добавляешь, что вообще-то нет (я цисгендерный мужчина), а почему вы так решили? «Ну как, бабы носят юбки!» — «Ну ничего страшного, что женщины носят юбки, но они же носят и брюки, и начали делать этот еще сто лет назад, — говорю я. — Подождите еще лет 15–20, и вас это уже не будет удивлять. Возможно».

Хотя я уже подождал эти 20 лет. С конца 90-х, когда ездил в юбках в общественном транспорте Нижнего Новгорода, и по сегодняшний день в реакции людей большой динамики нет. Общество консервативно не только в России. За границей часто спрашивают, не шотландец ли я. Когда кто‑то отвечает за меня, что я из России, уточняют, традиционно ли это для России. Люди пытаются примерить какие‑то клише — мол, для иностранцев это возможно.

Однажды в Вене у группы «Что делать» открывалась выставка в парке в центре города, и я услышал за спиной, как мой вид комментируют на русском: «Смотри-ка, как в Вене ходят». Пришлось повернуться и рассказать им, что я так и в Питере хожу.

В Москве года три назад пришлось подраться. После съемок клипа я сидел в кафе на «Чистых прудах» с моей взрослой дочерью (ей было 20) и бывшей женой. Вокруг нашего столика сильно подвыпивший человек стал наворачивать круги, как акула. Пришлось вывести его на улицу, и у нас была драка. Руку об него повредил. Вообще, драки я стараюсь не затевать, но иногда люди в споре от разговора на повышенных тонах переходят к более активной атаке, и в таких случаях, я считаю, необходимо быть готовым ******* [ударить]. Закончилось все тем, что выбежала моя дочь и прогнала этого человека пинками.

Что удобнее носить и определять степень риска может только сам человек, потому что в нашем обществе юбка — это определенный риск. Но тут не запретишь и не навяжешь. Если мой ребенок, пока он еще ребенок, захочет платье, я запрещать ему не буду. Когда мой пятилетний сын требует, чтобы ему накрасили ногти на ногах, как у мамы, — ему красят ногти.

Первая юбка у меня появилась около четырех-пяти лет назад. Я путешествовал по Мьянме по регионам с очень напряженной обстановкой и очень хотел попасть в буддистский монастырь. Когда я туда вписался среди ночи, меня встретил старый монах, отправил мыться и дал юбку переодеться — их там все носят. Я ее надел, а через час за мной приехал наряд полиции и конвоировал меня в участок — потому что там запрещено ночевать не в одобренном правительством месте без разрешения. Юбка осталась, я привез ее домой и привык к ней. Носил какое‑то время — правда, она потом сгнила и стала рваться, так что теперь она на пенсии, лежит на полке как воспоминание. На ней даже пятно от позолоченной краски сохранилось — вероятно, монах до меня что‑то в ней красил.

Потом я просил других путешественников привозить мне из Мьянмы юбки, но носил только дома, потому что они были не прикольные. Мне нравятся длиной до лодыжки, а эти были чуть коротковаты и неярких расцветок. Это удобно — быстро надевается: просто накинул кусок ткани и завязал. Яйца под ней проветриваются.

Недавно три юбки мне привезла из Мьянмы жена, и мне страшно захотелось в них выйти куда‑то, потому что они очень красивые. Мы сходили в торговый центр, потом погоняли на самокатах в центре и поужинали в ресторане в стиле 90-х. Я там отлично смотрелся.

С одной стороны, из‑за принта и того, как она сидит, она немного похожа на штаны, с другой — определенно юбка. И у людей возникает когнитивный диссонанс. Как реагируют? Ну, смотрят, но не очень напряжно. Примерно как если я накрашу глаза. Есть мысль, что где‑нибудь могут навалять, но скорее подсознательная. Так‑то пока даже никто не приставал.

Был в плену у военных на Ориноко, плыл неделю на лодке с индейцами-контрабандистами, 200 км пешком по Монголии прошел. В студенчестве я занимался альпинизмом и несколько раз чуть не сдох в горах.

Сколько стран я посетил — не считал, но много. И это в основном страны третьего мира. Я люблю истории и людей, а также реально отдаленные от цивилизации места. Это желание попасть в параллельную вселенную, которая живет совсем не так, как наша. И местные необычные наряды тоже люблю.

Юбки, которые были на мужских показах в этом году, я бы носить не стал. Не потому что это юбки — вопрос скорее в том, как они смотрятся. То, в чем я хожу, — это легкая, приятная и практичная одежда, а на подиуме я видел темные длинные кожаные. Я бы точно не надевал прозрачные, розовые, в сеточку — просто мне не нравится, в таких вещах себя некомфортно чувствую. Мне и майку носить не очень приятно. Возможно, надо подкачаться, но я не фанат спортзала.

Я во многом консервативен в одежде и люблю сдержанность. Например, черная футболка без принта и синие джинсы regular — огонь. Но я был бы рад видеть людей в разнообразной одежде на улицах. Нам серьезно надо что‑то делать с монополией джинсов, которые однажды победили монополию брюк. Сейчас легче обмениваться идеями с миром и перенимать образы других стран, чтобы интегрировать их в моду. Консерваторы пусть побузят и привыкнут.

Разнообразие в одежде еще и круто сказывается на ежедневной психологии и индивидуальности. Чтобы приучить людей к толерантности и избавить их от национализма, хорошо начать с чего‑то малого — например, с юбок. И, наверное, лучшее, что я могу сделать, — это появиться в юбке, которая смотрится достойно.