«Это страшно, это настоящий террор»: за что хотят судить хозяйку кафе «Бейрут»

Я люблю ближневосточную кухню — сочетание овощей, мяса и бобовых кажется мне очень симпатичным, поэтому мы с партнером и решили открыть кафе с такой кухней в Санкт-Петербурге. По специальности я дизайнер, и мне всегда хотелось сделать интерьер не в условной квартире, а в торговом помещении — чтобы был вход с улицы, красивое окно, и я нашла именно такое в центре города, в роскошном доме архитектора Бубыря. Изначально тут был магазин, но известно это место прежде всего тем, что до начала 2000-х здесь располагалось кафе «Эльф» — кондитерская ресторана «Невский», в которой, так же как и в «Сайгоне», собирались члены Ленинградского рок-клуба.

Название «Бейрут» было выбрано из-за стамбульского кафе «Старый Бейрут» — Eski Beyrut — крутого, как бы берлинского бара с громкой рок-музыкой и угарнейшими вечеринками. Правда, мы планировали сделать более взрослое место романтического формата, но название мне показалось со всех сторон подходящим.

Если бы не дом, фасад, окно и история, я бы не вписалась никогда — до нас тут работало довольно мрачное кафе «Кения», и когда я впервые вошла на кухню, то поняла, что предстоящий ремонт потребует гораздо больше сил и средств, чем я себе представляла. В результате пришлось не только делать ремонт самого помещения, но и менять аварийные коммуникации в подвале и укреплять перекрытие пола.

Дизайн интерьера я придумала сама. Открылись мы в конце февраля 2016 года. Поначалу все было замечательно. У нас появились постоянные гости, в том числе и чудесные жители здания, где находится «Бейрут».

В конце июля к нам зашел молодой человек. Администратор Хасан, как обычно, поздоровался, предложил выбрать столик и посмотреть меню. Мужчина грубо ответил, что его интересует только туалет и, ругаясь и толкая стулья, направился в его направлении. Хасан, переживая за комфорт гостей, объяснил ему, что туалетная комната предназначена для посетителей кафе, молодой человек перешел на повышенный тон, стал шумно возмущаться и сослался на закон, по которому якобы в туалет должны пускать всех.

Но такого закона нет и не было. Было постановление, которое в 2004 году вынесла губернатор Валентина Матвиенко в рамках адресной программы по развитию сети общественных туалетов. В нем в предпоследнем пункте значилось следующее: «Рекомендовать руководителям предприятий общественного питания обеспечивать беспрепятственный доступ граждан в туалеты, находящиеся на территории указанных предприятий, на безвозмездной основе».

Это постановление действовало с 2004 по 2007 год. За этот срок все необходимые общественные туалеты в городе, видимо, были построены. А рекомендация в любом случае не является обязательной к исполнению. В 2008 году было принято постановление на следующие 4 года, в котором в одном из пунктов отменялось действие предыдущего документа.

Есть люди, которые говорят, что в Европе все по-другому — в кафе можно зарядить телефон, посидеть в интернете и сходить в туалет и при этом совершенно не обязательно заказывать даже стакан колы. Но мой опыт заграничных поездок говорит об обратном. Многие считают это мелочью — ну почему бы не пустить человека в туалет. Но по-моему, это так же странно, как если бы кто-то зашел в кафе и сказал бармену: «Налейте-ка мне эспрессо, потому что у меня пониженное давление и мне просто нужно его выпить. Вы ведь все равно на работе, у вас есть кофемашина, вам в любом случае придется мыть посуду, и неоплаченная чашка кофе не принесет существенных убытков вашему бизнесу».

С туалетом та же история: человек расходует электроэнергию, салфетки, мыло, а главное — использует труд человека, который этот туалет будет убирать. Дети — другое дело, никаких возражений по поводу посещения туалета детьми у меня нет, я прекрасно понимаю, что они не всегда могут себя контролировать. Но 25-летний следователь не ребенок. И я не вижу никакой проблемы в том, чтобы сходить в туалет, а затем заказать чашку чая или бокал вина, проявив тем самым немного уважения к труду работников кафе.

Но оказалось, что для молодого человека это вопрос принципиальный. Он сказал, что нас всех то ли зароет, то ли закроет, сфотографировал нашу вывеску и убежал. Обо всем этом мне было доложено в ежедневной служебной записке. Впрочем, на этот инцидент я не обратила особого внимания — летом в Санкт-Петербурге это достаточно рядовое событие.

В начале сентября я поехала в отпуск. А седьмого числа мне позвонил администратор и сказал, что у нас проводится проверка. Причем без каких бы то ни было предписаний и бумаг. Просто пять человек зашли на кухню и сказали: «Мы — власть и поэтому будем здесь все смотреть, а вы нам не мешайте». Служебное удостоверение предъявил только старший следователь следственного отдела Центрального района Иван Сергеевич Лялицкий. В нем мои сотрудники узнали молодого человека, который очень хотел посетить наш туалет.

Моего администратора вынуждали подписать, не читая, протокол осмотра, после чего он вызвал полицию. Те приехали, поздоровались с коллегами, спросили: «Работаем?», пожурили моего работника за ложный вызов и уехали.

Я вернулась из отпуска, посмотрела записи, поговорила со всеми, подумала: да нет, так не бывает, припугнули — ну и все. Но 18 сентября, около 4 часов дня, у меня зазвонил телефон. Голос в трубке представился следователем Лялицким и сказал, что хочет немедленно со мной поговорить. Я ответила: «Смогу прийти только в том случае, если он вызовет меня повесткой». На что Лялицкий ответил: «Вы, Елизавета Александровна, не умничайте, а лучше приходите ко мне прямо сейчас, я вас не на кофе приглашаю, так что на вашем месте не ломался бы. Если не желаете ко мне приходить, я сам к вам приду, и не в кафе, а домой, потому что собираюсь возбудить уголовное дело в отношении лично вас по факту оказания услуг ненадлежащего качества».

На тот момент это прозвучало для меня абсолютно дико, поэтому я ответила, что раз ситуация складывается таким образом, то тем более предпочла бы продолжить наше общение исключительно в официальном ключе. Также я сказала, что мне необходима консультация адвоката и что в понедельник, ближе ко второй половине дня, я смогу ответить на все вопросы, лучше представляя себе свои права и статус. И положила трубку.

С самого утра в понедельник господин Лялицкий позвонил мне не менее десяти раз с разных номеров с требованием срочно явиться в Следственный комитет. Каждый раз я отвечала, что по закону мне положена консультация адвоката и поскольку повесткой меня не вызывали, то, собственно, не очень понятно, почему он так настаивает на встрече. Тем не менее я нашла адвоката, и в 6 часов вечера мы с ним перезвонили следователю, но он перенес встречу на следующий день.

Утром мы приехали к следователю, тот вручил нам документ без названия, который начинался со слова «уведомляю». В нем Лялицкий уведомлял меня о том, что в ходе проверки 7 сентября в моем кафе были выявлены чудовищные нарушения в виде отсутствия маркировок на уборочном инвентаре, отсутствия табличек «Курение запрещено» и «При пожаре звонить 101», также в документе было указано, что у персонала кафе нет документов и санитарных книжек (которых у них просто никто не спрашивал, а они у моих сотрудников, естественно, были). Был и интересный момент: сотрудник МЧС выявил отсутствие второго эвакуационного выхода и недостаточную ширину дверей.

На самом же деле именно из этого параграфа, на который ссылался проверяющий, следует, что в помещении такого размера, которое занимает «Бейрут», и с таким количеством потенциальных посетителей не должно обязательно быть ни второго выхода, ни дверей шире наших. Но нам Следственный комитет предъявляет это в качестве основной претензии и настаивает на своем. Абсурд. Ведь устранить проблему, которой нет, особенно сложно.

На следующий день я ответила официальным письмом на бланке нашей организации, что санкнижки имеются, огнетушитель и табличка с номером пожарной службы стоят на самых видных местах, сигнализация функционирует и ежемесячно проверяется, все мелкие придирки исправлены, а замечания от специалиста из МЧС ошибочны — и вот тому доказательства.
Я наивно полагала, что мне просто сделали грубое замечание, после чего мы привели все в идеальный порядок, и теперь все классно.

Но через несколько дней — ровно к открытию кафе и снова без бумаг — к нам явилась следственная группа во главе с Лялицким. Меня в «Бейруте» в этот момент не было, и следователь снова стал мне звонить с требованием, чтобы я немедленно приехала. На что я ему ответила, что, если бы он меня предупредил заранее, я бы весь день ему посвятила, но раз он и его коллеги явились без предписания, то, уж извините, у меня дела. Еще я сказала, что ничем не могу ни помешать, ни помочь его следственной деятельности. И все это ему очень не понравилось.

Он стал изымать в кафе папки, в которых не было ничего интересного: докладные, договоры с поставщиками, оригиналы уставных документов — восстановить их не так сложно, все это есть у меня в электронном виде. Но он забрал и кассу. При этом никакого предписания о том, что я должна прекратить свою деятельность, я не получила, поэтому купила новую кассу, поставила ее на учет в налоговой, завела новые документы. А также написала жалобу в Следственный комитет города Москвы и в прокуратуру РФ. Из СК мне ответили: «Ваше обращение взято под контроль», а в документе из прокуратуры было следующее: «Вы не нарушали законов, ждите дальнейших постановлений». И в это же время следователя Лялицкого отстранили от дела.

Но сразу же появился новый следователь — Людмила Михайловна Степанова, молодая симпатичная девушка со светло-рыжими волосами, у нее красивая шелковая блузка и модный костюм. 9 ноября она появилась в нашем кафе при погонах, с группой коллег и с актом осмотра места происшествия. Она заявила, что пришла не просто так, а по материалам предыдущих проверок, представила своих коллег и приступила к следственным мероприятиям.

Статья мне как юридическому лицу вменялась все та же — «Оказание услуг ненадлежащего качества». Эту же статью в разное время инкриминировали, например, виновным в гибели детей на Сямозере и владельцам бара «Хромая лошадь», где заживо сгорело 111 человек. Теперь в этом списке оказался и «Бейрут».

Степанова ничего не изымала, а просто зафиксировала пять нарушений — три новых, а также два старых — это те, которых нет: недостаточная ширина эвакуационных проходов и запасной выход. Три новые проблемы: на кухне нет бактерицидной лампы в зоне работы с холодными полуфабрикатами, нет дополнительного гигиенического умывальника для рук на кухне и отсутствует возможность для обработки корнеплодов.

Людмила Михайловна вызвала меня на опрос 15 ноября. Два с половиной часа мы с ней разбирали все три комплекта суждений о нарушениях, выявленных в ходе предыдущих трех проверок кафе, договорились, что я все, что могу, исправлю и отчитаюсь о проделанной работе. Все было очень корректно, если не сказать мило. Звоню через несколько дней: «Людмила Михайловна, все готово». Она отвечает: «Сегодня я занята, просто сдайте отчет в канцелярию». Я так и сделала и одновременно приложила ходатайство о том, чтобы нам вернули наше имущество, изъятое 23 сентября, потому что срок этой проверки к тому моменту уже вышел и к выявленным нарушениям это имущество отношения не имеет. Официальный ответ, сказали мне, вы получите в самое ближайшее время.

И я его получила 29 ноября. В 7 часов утра. Я спала дома, раздался адский стук в дверь с криками «Откройте, полиция!». Я спросонья ничего не понимаю. Что, спрашиваю, случилось? Отвечают: «Откройте, узнаете!»

Я выторговала себе три минуты, чтобы одеться. Все это время из-за двери раздавались вопли с угрозами вышибить дверь. Их было четверо: Степанова, сотрудник ОБЭП и двое понятых. Мне дали ознакомиться с постановлением о проведении обыска. Важный момент — оно было выдано на основании решения Куйбышевского районного суда. Из этого постановления мне стало ясно, что теперь уже в отношении меня лично возбуждено уголовное дело по все той же статье 238, часть 1, «Оказание услуг ненадлежащего качества». Якобы я злостно не подчинилась, не устранила нарушения (все те же эвакуационный проход и дверь) и теперь обвиняюсь именно я, так как несу ответственность за деятельность юридического лица кафе «Бейрут».

Следователь Степанова сказала: «Вы имеете право позвонить своему адвокату». «Добро пожаловать в мир американского кино», — подумала я и позвонила. А дальше пользоваться телефоном мне запретили. Затем события стали развиваться стремительно: они открыли шкафы, изучили мои книги. Сотрудник ОБЭПа заглянул в комод с бельем и спросил: «Людмила Михайловна, может, рыться не буду?» Она ответила: «Ну не ройся».

Я спросила, могу ли чем-нибудь им помочь. Мне велели выдать все, что касается «Бейрута». Я подчинилась — а они описали и забрали некоторые бумаги и печать заведения. Под конец мне вручили повестку с требованием явиться уже на допрос. А допрос и опрос — это две разные штуки. Опрос — штука добровольная, а допрос — совсем нет.

В декабре мне были предъявлены три обвинения: два от МЧС и одно от Роспотребнадзора. МЧС — снова якобы недостающий второй эвакуационный выход и недостаточно широкая, по их мнению, дверь. Роспотребнадзор же решил, что «набор и площади помещений не соответствуют мощности организации».

В конце концов МЧС провело расчет коэффициента пожарного риска, который не превысил допустимых значений. И это обвинение сняли, поэтому, чтобы усилить состав преступления, следствие приняло решение включить в обвинение уже исправленные мелкие нарушения, вроде неправильных губок для мытья посуды. И тупик заключается в том, что, несмотря на то что я раз за разом устраняла все мелкие недостатки, к которым придиралось следствие, и приобщала результаты этих исправлений к делу, на это просто не обращают внимания. Я как будто говорю с пустотой.

В процессе расследования дело несколько раз передавалось между Петроградским и Центральным районами. В итоге в Петроградском пришли к выводу, что его нужно прекращать. Но поскольку прекращать — это отрицательная статистика, его вернули обратно в Центральный. А Центральный уперся и решил, что ничего страшного, что пожарной опасности нет, но раз нет крышки на мусорном ведре — это достаточное основание для того, чтобы продолжать процессуальные проверки.

Сейчас у меня новый следователь — девушка, которая еще совсем недавно работала ведущей на кабельном телеканале. Ее помощником работает бывший сотрудник ночного клуба. Это молодые и довольно симпатичные люди. Вообще, всем следователям, которые занимались моим делом, примерно 25 лет. И у них очень много работы…

Если сначала мне казалось, что это прицельный выбор, личная обида, то теперь, полгода спустя, я прекрасно понимаю, что это устоявшаяся городская практика — дел, подобных моему, сотни, просто про это никто не говорит. А это страшно, это настоящий террор.

Штука в том, что уж если уголовное дело возбуждено, то человек должен быть наказан. Признать ошибку — таких прецедентов почти нет. По идее, мой случай уже давно могли бы переквалифицировать в административное нарушение, но делать этого никто не собирается.

Суд — это судимость. А судимость для гражданина России — это совсем не хорошо. Допустим, если я захочу усыновить ребенка, то, вероятно, ничего не получится — из-за судимости. И шансов, что меня не осудят, ничтожно мало. Вариантов сейчас три: штраф, который сам по себе тоже является вариантом судимости, условный срок или, если это будет образцово-показательная казнь, реальный срок до двух лет. Из-за всех этих наших реалий честно заниматься предпринимательской деятельностью в России практически невозможно.

Так или иначе, со временем уголовное дело закроют. А я абсолютно готова к тому, чтобы уехать. Даже если произойдет чудо и будет вынесен оправдательный приговор в суде. Это нереально, но вдруг. В районном суде этого точно не случится. Есть очень маленький шанс, что это может произойти в городском суде. И наверняка можно рассчитывать на Конституционный. Но я просто не хочу тратить на это еще два года жизни.

На этой неделе мне предъявлено окончательное обвинение, а пока мы с моим адвокатом знакомимся с материалами дела. После ознакомления нами будет составлено ходатайство, в удовлетворении которого нам откажут, а следствием — обвинительное заключение, которое должна будет утвердить прокуратура. Если прокуратура его утвердит, дело будет передано в суд.

Кафе «Бейрут» продолжает работу в обычном режиме.