— Мы с вами должны были встретиться еще в августе, но тогда на вас напали в Салехарде — и интервью отложилось. Можете ли рассказать, что тогда произошло?
— Ох, то есть мы начинаем с самого ужасного момента за все съемки «Ревизорро»… Он очень сильно повлиял на мое состояние, я до сих пор прихожу в себя. Конечно, у нас бывали случаи, когда съемкам препятствовали, но это ситуация понятная. Представьте себе бизнесменов во всех этих городах, они молотили деньги вагонами, а тут какая-то белобрысая девочка бегает и закрывает их бизнес. Но то, что случилось в Салехарде, для меня было шоком. Обычно нам пытаются поломать камеру, удалить снятый материал, но в Салехарде хотели покалечить конкретно меня.
Все началось из-за жены хозяина кафе. Мы уже выходили, когда она бросилась на оператора, чтобы разбить камеру. Завязалась драка. Я попросила другого оператора вмешаться, а сама забрала у него камеру и побежала к машине. И тут за мной погналась эта разъяренная женщина с криками «Я тебя, сука, убью!». Я на съемках хожу на каблуках, пыталась убежать, но поняла, что это бесполезно, поэтому скинула туфли и побежала босиком по полю. Все это — с работающей камерой. Самое ужасное было, когда я уже добежала до микроавтобуса, заперлась там, а эта женщина пыталась залезть внутрь. Ее за ноги оттаскивали.
Сильнее всего пострадал мой оператор Валя, который пытался меня защитить, — его били по голове, у него в итоге черепно-мозговая травма. Мне же еще потом угрожали: «Ты из Салехарда не улетишь, а если улетишь — мы в Москве лишим тебя жизни». И я к этим угрозам отношусь очень серьезно. Конечно, мы съездили в полицию, написали заявление, сейчас разбираемся.
Когда я прилетела домой и легла на кровать, то не могла ничем пошевелить. Я никогда не думала, что работа мне принесет такой чудовищный стресс. Для многих я как тот супергерой, который пытается добиться правды, но я осознала в тот момент, что меня запросто могут где-то убить. И никто потом ведь не вспомнит.
— Вы после той драки восстанавливались. Как быстро удалось вернуться к работе?
— Через полтора месяца. Пришлось потом снимать в жутком графике, чтобы наверстать. Знаете, я же два года уже не могу заболеть, со мной ничего не может случиться. Я болела всего два раза. Каждый раз потом приходилось снимать без выходных. Бывает, болит голова или живот, но я все равно иду на съемки. Частенько я просто помираю в кадре, а мне говорят: «Ой, ты какая-то вяленькая». Я говорю: «Ребят, имейте совесть, я три дня не спала, я в некоторых городах вообще не ем, потому что мне страшно это есть, сижу на кефире, на яблоках». Один выпуск программы снимается два-три дня. За неделю мы иногда снимаем два города. Я езжу в несколько командировок в месяц и практически не бываю дома.
— Вы ходите теперь с большим количеством охраны?
— Съемочную группу охраняет по-прежнему два человека, но после Салехарда был выбран новый ЧОП.
— А ваше поведение на съемках после Салехарда как-то изменилось?
— Когда мой мужчина забирал меня из больницы, он попросил меня быть поспокойнее. И я пообещала ему не нарываться. Но к сожалению, у меня такая программа — я не снимаю шоу, где звезды учатся кататься на коньках, я не могу отстраниться и сказать: «Ой, как вы прекрасно прокатились!» Я снимаю, как обманывают по всей стране, и, конечно, не могу оставаться равнодушной. Я уверена, что люди меня любят именно за то, что я с ними честна. Я болею этим делом всей душой, и если я снимаю «Ревизорро», то я снимаю его искренне, со всеми эмоциями, со всеми этими Салехардами.
— Вы ведь попали в «Ревизорро» неожиданно для самой себя?
— Да, это вышло случайно. Я работала продюсером, но давно хотела попробовать себя в кадре. И тут меня позвали на кастинг «Ревизорро», и я его прошла. Потом, когда пришли результаты по фокус-группе, самый низкий показатель у меня был по чувству юмора. Я очень переживала. А сейчас меня на съемках порой никто остановить не может, просто прут шутки.
Первое время продюсеры пытались меня направить то в одно русло, то в другое: будь жестче, будь мягче. Наконец я не выдержала, сказала, давайте уже определимся. Хорошо, будь собой, сказали мне. И я выдохнула. На экране я ничего не играю. Многие считают меня жесткой, но я и в жизни такая бываю. Я работала продюсером, у меня была своя команда — ты попробуй с ними посюсюкайся, они тебе на шею сядут. И в ресторанах я веду себя жестко, потому что я свято верю, что нельзя зарабатывать на здоровье людей.
Или говорят, что я агрессивна. Ну конечно, я забегаю в заведение, потому что мне нужно быстро проникнуть на кухню, и сам по себе этот эффект неожиданности многие воспринимают как агрессию. Но на самом деле я очень миролюбивый человек.
— Правильно ли я понимаю, что вы заходите на кухни как журналист? Ведь простой посетитель кафе не может это себе позволить по закону.
— Не может. Я пользуюсь законом о СМИ, но думаю, и не каждый журналист сможет так заходить на кухни. У нас вообще проработана вся юридическая база, которая позволяет снимать передачу по такому сценарию, с проникновением на кухню, иначе нас бы давно закрыли. Кроме того, у нас есть специальные санитарные книжки и санитарная форма.
— Вы ведь не сразу заходите в заведение? Сначала приходит специальный человек, который все изучает.
— Это наши тайные покупатели. Перед тем как прийти в ресторан, я часа два где-нибудь жду, пока заходят наши люди, смотрят, как обслужили, где располагается кухня, где туалеты. Потому что, если я зайду и буду хлопать глазами в поисках кухни, меня успеют остановить. Например, сдвинуть столы перед входом на кухню или забаррикадировать ее изнутри. У нас очень четкая схема работы: я иногда иронизирую, сравнивая нашу группу с группой захвата.
— На что вы обращаете внимание при проверке? Что самое важное?
— На самом деле моя проверка не очень сложная. Это Роспотребнадзор проверяет на сальмонеллу и прочее. Я же смотрю, в каком виде работают повара, насколько чистая кухня. Но самое главное — холодильник, чтобы в нем продукты были свежие, с наклееными маркировками. Бывает, что не успели помыть пол или повар чумазый, но если продукты хорошие, а он говорит: «Я не успел», я поверю. То же самое с тараканами. Если я вижу, что чистенькое оборудование, что у них для тараканов ловушечки, но по полу вдруг пробежало насекомое, я не буду это засчитывать в минус — я же адекватный человек.
Был случай однажды: наш оператор в нерабочее время как-то покупал блинчик в кафе, а у него на майке надпись «Ревизорро». Кассирша дрожащими руками пробила блинчик, как вдруг выполз таракан, шевеля усами. Оператор пытался отказаться от блинчика и уйти со словами: «У вас здесь таракан». А кассирша ему: «Ой, вы знаете, это не наш». А в другой раз мы покупали сок в ларьке, и продавщица, увидев майку «Ревизорро», закричала: «Я вам ничего не продам! У нас все просроченное, бегите в третий ларек справа, вот у них все свеженькое».
Я очень смеюсь в такие моменты. Порой я только регистрируюсь в гостинице, а по городу уже разносится слух, и все начинают мыться, готовиться. Это тоже маленькая победа, что одна моя фамилия заставляет рестораторов подумать о клиенте.
— До того как вы начали работать в «Ревизорро», вы были такой же требовательной гостьей?
— Всегда. Я могу пожаловаться администратору на работу официантов. Я уважаю себя и молчать не буду. Вот у наших родителей другое сознание — моя мама никогда жаловаться не станет. Поэтому я очень рада, что у программы «Ревизорро» много маленьких последователей — пусть сейчас для них это игра, но у них уже будет другое отношение. Потому что рестораны работают для нас с вами.
— Вы большой энтузиаст чистоты. У вас, наверное, уже в жизни профессиональная деформация в связи с этим случилась?
— Представляете, один раз нашла использованный презерватив в гостинице — вот вам было бы приятно? Или отодвинула в каком-то городе кровать, а там кого-то несколько лет назад вырвало — меня саму чуть не стошнило. Но мне приходится работать и показывать это. Про меня очень часто говорят: «Ой, да что у нее за работа! Подумаешь, она бегает и перчатками проверяет — чисто-грязно». Когда люди так говорят, я вижу, что они ничего не понимают в настоящей журналистике.
— Какое самое распространенное нарушение в российских ресторанах?
— Все, что связано с продуктами. За ними многие не следят. Часто бывает, что замораживают продукт, у которого истекает срок годности, чтобы его не списывать. Это делают процентов 95 всех ресторанов. Замораживают такие вещи! Творог, плов, колбасы.
Конечно, когда я прихожу и спрашиваю: «Это нормально?!» — они говорят: «Нет-нет, не нормально! Это мы случайно!» Иногда я огромными коробками вытаскиваю эту просрочку. И вот это уже называется осознанная реализация. Один кусочек может затеряться на большой кухне, но если я нахожу хотя бы две просрочки, я в этом ресторане уже не ем. Недавно я была в заведении, там стоял повар и лепил котлетки. В чане перед ним было мясо — хорошее и просроченное на месяц. Они его просто перемешивали. Тоже сказали, что случайно.
— Почему «Ревизорро» не ходит по московским ресторанам?
— Проверка в Москве будет, но пока продюсеры не спешат говорить, когда именно.
— По вашим ощущениям, в чем разница между московскими ресторанами и провинциальными?
— Знаете, когда я бываю в московских ресторанах, многие официанты со мной делятся, где тараканы есть, где чего. Так что я много уже информации насобирала. И не думаю, что в плане санитарии московские места отличаются чем-то от мест в других городах.
— А когда вы приходите поесть куда-нибудь с друзьями или со своим молодым человеком, вам не хочется сразу проверить, что там на кухне?
— На самом деле я очень редко ем в ресторанах. А так, у меня появилось уже какое-то шестое чувство: зайдя в кафе, я могу сказать, что происходит на кухне. Иногда бывает ищу-рыщу, даже съемочная группа говорит — да успокойся уже. А я им — нет, здесь у них точно тараканы, я чувствую. Хоп — и нахожу целое гнездо. Потом в конец программы вставляют эти смешные моменты.
— Ну а все-таки, куда вы ходите в Москве, когда все-таки есть время?
— Вы думаете, я вам что-то скажу сейчас? Это же будет звучать как реклама.
Я могу говорить о ресторанах, которые я проверяла, но в Москве не было проверки. Это будет очень нечестно.
— Очень часто после ваших проверок в рестораны и отели приходит Роспотребнадзор. Сколько заведений закрылось по итогам передачи?
— Очень много. Сейчас проверки особенно лютые. Сначала у меня было ощущение, что я делаю за них их работу, но сейчас я понимаю, что у меня такого права нет — закрывать, а у Роспотребнадзора есть, поэтому спасибо им большое. Хотя в каком-то смысле я им не оставила выбора — выглядит так, будто телевидение занимается их работой, а они вроде как в стороне. Но без них не было бы такой социальной важности передачи.
— По вашим оценкам, сколько у нас мест с нарушениями — в процентном соотношении?
— Если по всей России брать, то процентов 80 — плохо, 20 — хорошо. Это если быть оптимистами.
— У вас не опускаются руки от этого? Бегаете два года уже по этим ресторанам, и все равно…
— Когда видишь благодарность зрителей, которые начали выбирать места, в которые ходить, то нет, не опускаются. Или когда рестораны твою наклейку «Проверено «Ревизорро» специально подсвечивают. Любое великое дело делается помаленечку, полегонечку. Я рада, что я его начала.
— Возникает ощущение, что вы свою работу видите как миссию. Такое теперь редко встретишь на телевидении.
— Таких проектов больше нет, кто бы что ни говорил. Меня спросили как-то, в каком еще шоу я хотела бы работать, а я ответила: «Ни в каком». Я веду «Ревизорро», потому что на нашем телевидении нет настолько значимого социального проекта с таким выхлопом.
— Сейчас туристы очень ценят секретные малюсенькие места, какие-нибудь лапшичные, про которые не написано в путеводителях или, наоборот, написано, и туда за аутентичной едой выстраиваются очереди. Такие кафе далеко не всегда следуют санитарным нормам, но в них есть какое-то свое обаяние, и там действительно вкусно. Вот как с ними быть?
— Ради бога, пусть ваша лапшичная будет метр на метр, но там должно быть чистенько. Вы же кормите людей. Я не буду придираться, что у вас нет 500 холодильников, но продукты должны быть свежие, и должно быть чисто. Санитарные нормы для всех. Я проверяла тут один узбекский ресторан — это кошмар, жир везде, еда валяется на полу, зато они очень гордятся, что вкусно. Но я бы никогда не стала там ничего пробовать.
Здоровье важнее вкуса. Я один раз в ресторане отравилась салатом и пять дней лежала дома. До утра в туалете с собакой спала, потом скорую вызывала. Так я заплатила за какое-то сомнительное удовольствие.
—А как вы к уличной еде относитесь?
— Сразу вспомнились мидии в Стамбуле… Не буду врать: ем, но не в России. Вот в Стамбуле, например, рядом с Босфором делают бутерброды с рыбой. Ты понимаешь, что просто не можешь пройти мимо него, это безумно вкусно. И ты видишь, как они прямо при тебе эту рыбу жарят. Мидии тоже хорошие, несмотря на очень большой риск отравиться. Я это ем, но, конечно, как представитель программы «Ревизорро» я не должна рекомендовать такую еду.
— А за границей как вы выбираете рестораны?
— Стараюсь ходить по совету. Я схожу с ума от французских домашних мест, от ресторанов на Амальфитанском побережье. Конечно, там есть и плохие места, но в целом европейцы относятся к этому по-другому. Если они сделали заведение, то понимают, что это их имя. Что если вдруг люди чем-то отравятся, то бизнес пострадает.
У нас же всем по барабану. Давайте говорить начистоту: в маленьких и средних городах самыми известными ресторанами владеют лица далеко не маленького чина. Или их родственники. И к сожалению, очень многие просто зарабатывают деньги, не думая, чем они кормят людей. В Туле я проверяла самый крутой ресторан в городе. Я чуть с ума не сошла: у них там под шкафом таз с мясом стоит — просто гниет. А они смеются. Вот такое у них отношение. Продают все что могут.
— Как в связи с санкциями поменялась ситуация в ресторанах?
— Меня это страшно удивляет. Везде санкции, а у них сыр дор-блю в холодильниках. Причем в глубокой заморозке. Я очень люблю сыры и не могу смотреть на это без боли. Привозят, видимо, откуда-то контрабандным путем и потом замораживают. А потом размораживают. Представляете, что там за жижа уже? И вот из этой жижи готовят.
— Вы считаете хранение запрещенки нарушением?
— Я считаю, что это не мое дело. Я показываю, что запрещенные продукты есть, интересуюсь, откуда они их берут, но дальше пусть этим занимаются соответствующие органы.
— А по-человечески как вы к продуктовым санкциям относитесь?
— Я большой гурман, и я очень болезненно переживаю утрату сыров, потому что люблю французские. Я из Парижа привезла два чемодана сыров.
— Вы думаете, это действительно нанесло большой урон странам-экспортерам?
— Я думаю, что не прогибаться, а ставить свои условия — это уже позиция. Но я не сильна в политике, у меня достаточно обывательское мнение.
— А вам не кажется, что запрет продуктов больше бьет по нам с вами?
— Мне жалко людей всегда. В моем холодильничке нет пармезана, и мне горько. Но если это дело какой-то серьезной политической важности… Повлиять я на это не могу. Я могу поднять качество услуг по стране — и этим я и занимаюсь.
Сайт программы