Тот случай, когда уточнения — «детский писатель», «автор «Крокодила Гены», «лауреат такой‑то премии» — не нужны. «Умер Успенский» — и всем все понятно.
По популярности Успенский мог сравниться разве что с Астрид Линдгрен. Впрочем, даже слово «популярность» здесь не очень уместно: Успенский вместе с Чебурашкой, дядей Федором и братьями Колобками просто существует в нашем общем культурном пространстве как что‑то, чего не быть не может. Вы помните, когда впервые увидели «Каникулы в Простоквашино» или прочитали «Дядя Федор, пес и кот»? Вот и я не помню, в моем мире они были всегда.
Разумеется, дело тут не только в книгах Успенского, но и в том, что им всегда очень везло на экранизации. Аркадий Шер, которого Успенский пережил всего на неделю, нарисовал Простоквашино и его обитателей. Вообще-то был еще перекладной мультфильм Моисеева, но он до сих пор проходит по части курьезов, а вот версию Шера до сих пор эксплуатируют производители кефира и «Союзмультфильм».
Другой пример: говорим «Успенский», подразумеваем «Чебурашка», над мультфильмами про которого вообще работала сборная лучших людей — Василий Ливанов пел песни на музыку Шаинского, а одним из аниматоров был тридцатилетний Норштейн.
Дальше был Татарский с его восхитительно безумной серией «Следствие ведут Колобки», которая после распада СССР продолжилась полдюжиной сиквелов и охапкой компьютерных игр разной степени вменяемости. Татарский же горел идеей экранизировать «Гарантийных человечков»: сейчас они известны детям под именем «Фиксиков».
Секрет, который помог Успенскому стать не просто заслуженным классиком, а любимым автором, прост. Он не только писал сплошными афоризмами — панчлайн за панчлайном, — но и был мастером сюжета. Обычная бесформенность детской литературы его бесила невероятно: Успенский не переваривал михалковского «Дядю Степу» за бессюжетность и бесхарактерность («Он длинный — а это не черта характера»), стихи Маршака называл дурью, Чуковского — графоманией. Все это принято списывать на стариковское ворчание, но ведь, если вдуматься, Успенский был прав. Еще в самом начале карьеры он брал дурацкие песенки про Антошку и Рыжего-Конопатого — и вытягивал из нескольких строк сюжет для мультфильма. В прибаутке вдруг обнаруживались яркие персонажи, конфликт, антагонисты; даже дети, зовущие Антошку копать картошку, становились едва ли не античным хором.
Стихи Чуковского невозможно оторвать от стиля, от языка, которым они написаны, — а с Успенским этот трюк проходит легко. Его «Чебурашка», совершенно универсальная история об одиночестве, дружбе, инаковости, стал неожиданно популярен в Японии, стране с сильнейшей анимационной традицией.
Чуть сложнее оказалось с переводом историй Успенского на язык нового времени. Над книгами с названиями вроде «Бизнес крокодила Гены», «Нэнси из Интернета в Простоквашино» или даже «Кислотный дождь в Простоквашино и другие веселые истории» не подтрунивал только ленивый. Но в девяностые у любой более или менее известной детской франшизы от «Приключений Незнайки» до «Волшебника Изумрудного города» выходили продолжения такого толка (обычно не вполне легальные), о которых двадцать лет спустя не помнит никто — а «Бизнес крокодила Гены» худо-бедно, но все же работал. Это видно и по новым мультфильмам о Простоквашино, где Шарик заводит блог, а Матроскин поет песни Сукачева: смотреть их неловко, но приходится признать, что мир, созданный Успенским, отказывается рассыпаться на части и превращаться в месиво из неуклюжих шуток и отсылок.
За конфликт с «Союзмультфильмом» над Успенским много смеялись: мол, вот старик не угомонится, сутяжничает. Он представал эдаким скрягой, который чахнет над златом и хочет загрести себе еще больше денег. Все сходились на том, что Успенский написал лучшие детские книги, а «Союзмультфильм» пытается заработать денег на его труде, но отчего‑то желание писателя получить то, что ему справедливо полагается, списывали на жадность. И будут списывать: иные издания уже наверняка начали подсчитывать, сколько у Успенского было недвижимости, кому из детей от разных жен что завещано, сколько стоят права на его книги и сценарии.
Кажется, характер у писателя и впрямь был веселый, но непростой: не колбасно-угощательный и не венико-выгонятельный, а где‑то посередине. Но правда в том, что Успенский для всех нас много сделал — и не требовал чужого, только по-хозяйски, по-матроскински отстаивал свое. В конце концов, он познакомил нас с Чебурашкой и научил правильно есть бутерброды — и мы все за это перед ним в долгу.