— Последние годы прошли под знаком победы Трампа и Брексита, с одной стороны, и объединяющих акций вроде женского марша или #MeToo — с другой. На ваш взгляд, мы живем в эпоху разобщенности или, наоборот, объединения?
— Сегодня женщины и их союзники готовы отстаивать свои интересы и поддерживать других людей, давая им, в свою очередь, смелость бороться за наши общие ценности. Чтобы это стало возможным, нужно истинное лидерство, которое в организации сообщества мы определяем так: «принятие на себя ответственности для того, чтобы содействовать другим в достижении общих целей в условиях неопределенности». Это определение сперва может показаться необычным, но оно исходит из того, что принятие решений — результат совместной работы лидерской команды, которая составляет ядро сообщества. Для меня это важная концепция: отождествляя лидерство с актом принятия ответственности, каждый из нас получает возможность стать лидером. Эта концепция сильно отличается от традиционной, которая связывает лидерство с людьми на вершине вертикальной иерархии.
Общие угрозы благополучию и безопасности женщин заставили нас действовать. Я сумела сыграть существенную ролью в этой реакции в качестве одного из координаторов Глобального женского марша, который прошел 21 января 2017 года и теперь превратился в движение.
Отвечая на ваш вопрос: мы определенно живем в эпоху объединения. Технологические и коммуникационные революции последних десятилетий помогают нам объединяться и формировать сообщества, которые могут подарить нашей жизни смысл, а нашим мечтам — крылья.
Я очень рада, что вы упомянули о движении #MeToo, и хочу напомнить о важном онлайн-событии, которое ему предшествовало. Это флешмоб #янебоюсьсказать, который начала в июле 2016 года украинская журналистка Настя Мельниченко и который затем поддержали женщины из России и Белоруссии. Готовность Насти рассказать свою историю и ее призыв к другим жертвам сексуальных домогательств и изнасилований рассказать свои истории стали для многих мощным сигналом о том, что эти преступления встречаются сплошь и рядом. Ее смелость — буквально то, что она не побоялась высказаться, — вдохновила сотни других последовать ее примеру.
— Когда вы занимались организацией женского марша, то как представляли свою аудиторию?
— Позвольте мне сперва обрисовать несколько чисел: в маршах 21 января прошлого года приняли участие больше трех миллионов человек в США и еще миллион — в восьмидесяти четырех странах по всему миру.
С самого начала нашей аудиторией, для которой я хотела бы использовать термин «сообщество», были, конечно, женщины и вообще все, кто разделяет ценности прав женщин как прав человека, равенства, разнообразия, инклюзии и внимания к климату. Именно с ними мы организовывали и проводили женские марши по всему миру. Такой была наша цель: создать поток маршей, который прокатится по земному шару от Новой Зеландии до Гавайев. Очень кстати, что Гавайи — родина Терезы Шук, американской бабушки, которая опубликовала в фейсбуке первую идею женского марша.
— Кто вышел на марш в итоге и что, на ваш взгляд, помогло добиться такого участия и внимания? Мир после этого марша действительно изменился?
— Мы отстаивали свои принципы, и наш пример вдохновлял других организаторов по всему миру. Только сражаясь за то, во что веришь, и находя точки соприкосновения с теми, кто разделяет твои ценности, можно создать основу для позитивного импульса.
Мобилизуя людей, мы использовали принципы организации сообщества — начали рассказывать нашу историю в интернете под хэштегом #whyImarch и лицом к лицу на организационных встречах в разных городах. Мы строили отношения так, чтобы объединить людей и сообщества, которые разделяют ценности и видения, но которые ранее существовали порознь.
У нас собралась команда из семи глобальных координаторов, которые жили в шести разных странах по всему миру. Мы работали вместе онлайн, используя так называемую модель «Снежинки», чтобы найти, привлечь, вдохновить и обучить организаторов по всему миру и охватить как можно больше больших и малых городов. Эти глобальные организаторы, в свою очередь, создавали местные команды для организации маршей.
Мы разработали стратегии достижения действительно глобального охвата, использовали свои методы работы и коммуникации, чтобы гарантировать, что все организаторы и волонтеры выполнят свои обязательства. В итоге получился один из крупнейших глобальных маршей в истории! Сейчас мы видим плоды наших трудов: к примеру, стало гораздо больше женщин-кандидаток на выборах в США — и это лишь один конкретный результат нашей новой солидарности и активизма.
В США теперь шутят, что марши — это новые бранчи: со времени первого женского марша прошло столько новых маршей, что они превратились в традиционные общественные мероприятия.
— На такие акции можно смотреть с двух сторон: с одной — это объединение вокруг общих принципов, с другой — против угрозы этим принципам. Могут ли людей объединять не убеждения, а чувство ненависти? Может ли полноценное сообщество формироваться на такой основе?
— Я хотела бы сделать акцент на том, почему люди чувствуют солидарность. Думаю, на ненависти нельзя строить отношения с другими для формирования сообщества. Ненависть — сильное чувство, которое проходит как буря. Ненависть не объединяет, она разделяет. Ненависть не созидает, она разрушает.
Но сообщество может объединиться перед лицом общей угрозы — или предполагаемой угрозы. В случае с женскими маршами причиной стал рост уровня женоненавистничества, сексизма, расизма и ксенофобии, а также пренебрежение к здоровью нашей планеты. И причиной стали не только результаты президентских выборов в США, но и похожие тенденции во многих других странах.
— В Москве женского марша не было. Почему?
— У меня нет конкретных сведений о потенциальных организаторах в Москве, но могу сказать, что у нас было очень короткое окно — всего десять недель. В некоторых странах это создавало административные проблемы с получением разрешения на марш.
А может быть, это риторический вопрос? Я бы тоже задала его москвичам.
— Есть ли в современной России успешные примеры самоорганизации, о которой вы рассказываете?
— 27 апреля мы запустили онлайн-курс «Как организовать сообщество», который был создан в рамках совместного проекта онлайн-школы института «Стрелка» Vector и «Рыбаков Фонда». В нем мы рассказываем о двадцати российских организаторах, которые успешно работают с сообществами для достижения своих общих целей.
При подготовке курса я провела несколько воркшопов и познакомилась там с российскими организаторами — они участвуют в курсе. Для меня как для человека, который работает также в Европе и в США, российские организаторы отличаются готовностью к экспериментам и открытостью, гибкостью, любопытством и креативностью. Их не смущает, если сроки резко изменяются в последний момент, они готовы ко всему. Они не жалуются. Мне кажется, что эти качества очень ценны. Не могу объяснить, почему именно в России подход такой гибкий и динамичный, но мне очень приятно работать с ними.
Какие сферы они охватывают? Есть женщина, которая собирает жителей больших городов на полезные каникулы в регионах, где они участвуют в местных проектах, это называется «Альтуризм». Есть организатор тьюторской ассоциации, с которым я работала, есть представитель ассоциации выпускников — там речь идет о том, как соединить тьюторов и выпускников в единое сообщество, которое готово представлять и защищать интересы своих членов. Есть люди, которые организуют фестивали — фестиваль восстановления исторической среды в городах, фестиваль уличного кино. Есть те, кто занимается охраной окружающей среды. Одна женщина в Краснодаре борется за то, чтобы город оставался зеленым.
Есть женщина, ведущая театральный танцевальный проект «Взаимодействие», который работает с молодыми людьми с синдромом Дауна. Мне этот проект был очень интересен и близок, потому что я была соорганизатором «Театральной перспективы» в Москве в 2012 году. Там молодые люди с ограниченными возможностями учатся искусству драматургии у профессиональных драматургов в летнем лагере — а потом их пьесы ставят профессиональные режиссеры в московских театрах. Выпускникам этого проекта было от двенадцати до шестнадцати лет, и шесть лет спустя некоторые из них учатся в театральных вузах, другие выступают на конференциях или играют в телесериалах; мы видим, как их уверенность в самовыражении растет после участия в инклюзивной программе. За последние шесть лет в проекте приняли участие тридцать молодых драматургов, двадцать режиссеров, двести актеров и 2500 зрителей.
— А расскажете о курсе? Из чего он состоит?
— Я могу поделиться знаниями о том, как организовываются сообщества, нашим определением лидерства, которое я озвучила выше. Любой человек может стать лидером, если он или она просто готовы действовать. Эта идея принятия ответственности очень важна. Чтобы достичь общих целей, нужно начать со своих ценностей и рассказать о них другим. Поэтому есть пять главных практик, которые мы глубоко анализируем и прорабатываем в курсе.
Первая практика — это сторителлинг, умение выстроить нарратив, историю о себе и своих ценностях. Нам нужно глубоко понять наши собственные мотивации и ценности, понять, как они сформировались, какие люди и события повлияли на нас. Когда мы находимся перед вызовом, нужно делать выбор. Реакция приводит к действию. В наших рассказах мы обращаемся не только к нашей собственной истории, но и к истории нашего сообщества и тому, почему нужно действовать вместе именно сейчас. Через эти нарративы мы можем привлечь единомышленников.
Дальше речь идет о том, как строить отношения между людьми, чтобы не только создать прочную базу для сообщества, но и понять: могу ли я работать с этим человеком? действительно ли у нас есть почва для сотрудничества? Если нет — то не нужно дальше вместе идти, это очень важный принцип.
Затем мы рассматриваем вопрос структурирования лидерства; другими словами — как построить успешную взаимозависимую команду. Какие нужны принципы, как ясно распределить роли и ответственность.
После этого мы переходим к определению стратегии: чем она отличается от тактики, как найти стратегическую цель и организовать взаимодействие в кампании. Мы считаем время самым ценным ресурсом и стараемся понять, как оптимально его использовать.
Чаще всего мы работаем на волонтерских началах, и возникает очень важный вопрос: как получить обязательства от волонтеров и как обеспечить их мотивацию. Пятая практика, о которой мы говорим, — это получение обязательств.
Еще в курсе мы рассказываем об онлайн-организации, фандрайзинге, оценке кампании и расширении сообщества — в том числе рассматривая вопрос о том, нужно ли формировать НКО. Идея в том, что студент получит все нужные инструменты и знания, чтобы самостоятельно организовать сообщество или кампанию. Это курс, основанный на действии.
— В России популярен пессимистичный взгляд: люди ничего не решают, дергаться бесполезно, а может, и вредно. Есть ли у вас довод, который может переубедить такого человека?
— Если кто-то, столкнувшись с проблемой, игнорирует ее, пока кто-то другой ее не решит, или просто старается перетерпеть, я настоятельно рекомендую им пройти наш онлайн-курс. Они узнают, как принимать на себя ответственность, как формулировать свои ценности, рассказывать свою историю и строить отношения с единомышленниками. Научатся формировать сообщество, найти силы и ресурсы, чтобы решить поставленные задачи — или хотя бы начать путь к решению.
Конечно, обобщать трудно. Но двигать людей от эмоций, которые мешают действовать — страха и апатии, — к эмоциям, которые побуждают к действию — надежде и чувству солидарности, — это фундаментальный принцип организации сообщества. Я призываю ваших читателей пройти курс Vector, чтобы узнать, как сделать первый шаг.
— Сейчас все внимание обращено на поколение миллениалов. Какие ценности отличают новые поколения, как на них влияют интернет и социальные сети?
— Отличные вопросы. Я не компетентна говорить от лица миллениалов — но, поработав с ними на организации женских маршей и других проектах, сформировала личное впечатление о них.
Не думаю, что разница между поколениями сводится к ценностям, — скорее миллениалы отличаются взглядом на мир, в котором на протяжении всей их жизни технический прогресс сближает людей, товары и услуги. Так что они не уклоняются от вызова, а находят инструменты для решения. Это поколение «мы можем» — по крайней мере те миллениалы, которых я встретила на своем пути в качестве организатора.
Я очень верю в их и в нашу способность создавать новые сообщества и находить новые ресурсы, чтобы вместе разбираться с мировыми угрозами. Миллениалов, с которыми я знакома, гораздо меньше интересуют различия между людьми — им интересны люди, а не ярлыки, которые можно на них навесить.
Сравнивая их с поколением моих родителей, которые участвовали в движении за гражданские права в США в шестидесятые, или с моим собственным поколением, взрослевшим в девяностые, я бы сказала, что миллениалы обладают более смелым видением и более мощными технологическими и коммуникационными инструментами, чтобы воплотить это видение в реальность. А еще они могут извлечь уроки как из наших побед, так и из наших ошибок.
И похоже, что они очень заинтересованы в решении самых насущных проблем. В США восемьсот тысяч человек в Вашингтоне и еще сорок тысяч по всей стране вышли на «Марш за наши жизни», требуя усилить контроль над огнестрельным оружием. Поводом стала эпидемия вооруженного насилия и, в частности, стрельба в школе Паркленда в феврале этого года. Юные женщины и мужчины из Паркленда не намерены ждать, пока кто-то еще решит проблему, — эти старшеклассники, многие из которых даже голосовать еще не имеют права, взяли дело в свои руки и организовали национальные марши. Теперь они работают со сторонниками и организациями по контролю над оружием в США, чтобы перевести поддержку и энергию маршей в поддержку кандидата на грядущих выборах конгресса, которые помогут воплотить эти идеи, приняв законы о контроле над оружием.
— Вы упомянули своих родителей — их участие в гражданских кампаниях повлияло на то, чем вы занимаетесь?
— В Америке XX века есть одна великая традиция — это развод. Мои родители развелись, когда мне было три года, и с папой я познакомилась только в возрасте тридцати лет. Когда ему было восемнадцать, он часто спорил с родителями, и однажды сердито сказал: будете мне мешать — я брошу все и уйду в армию. Потом он ушел гулять, а когда вернулся, то дома его ждал рекрутер: родители поймали его на слове. Папа был гордым человеком, пошел в морскую пехоту — слава богу, это было после Кореи, но перед Вьетнамом. После нескольких лет службы он вернулся в Калифорнию и стал выступать против войны во Вьетнаме. В шестидесятые, в разгар антивоенного движения, он участвовал в организации антивоенных шествий.
Моя мама тоже занималась гражданской активностью. Когда я была маленькой, она работала волонтером во время президентской кампании и за ужином часто разговаривала со мной и моей сестрой о политике и о социальной справедливости.
Пример родителей научил меня тому, что можно и нужно реагировать. Если ты чем-то возмущен, не надо просто жаловаться или чувствовать себя жертвой ситуации — нужно приступать к делу.