маша шумихина в комментарии сказала очень важную штуку, на самом деле.
когда в юности слышишь конструкцию «в n лет жизнь только начинается», то обычно воспринимаешь ее как успокаивающую мантру. дескать, не переживай, рухлядь, время еще осталось.
и очень часто это, конечно, мантра и есть.
но жизнь действительно начинается не сразу. только с возрастом и опытом ты отваживаешься не общаться с людьми, которые тебе не интересны, не смотреть фильмы, которые тебе не понравятся, бросать скучные книжки, ну и вообще — вести себя так, как считаешь нужным, и говорить то, что считаешь нужным, не особенно переживая, что о тебе подумают.
в двадцать лет мне не пришло бы в голову оценивать мужскую внешность, потому что мы, гетеросексуальные мужчины, этого не делаем. в двадцать лет я обязан был посмотреть arizona dream и обязан был его полюбить, потому что все его полюбили (полюбить не удалось, поэтому я его просто уважал). нельзя было сказать, что einsturzende neubauten — это плохая и скучная группа — проще было сразу выйти на главную площадь с плакатом «у меня нет ни ума, ни сердца» на груди.
стремление принадлежности к группе в юности настолько сильное, а себя ты понимаешь настолько плохо, что ты легко принимаешь ценности близкой тебе группы за свои и пытаешься жить ими. плачешь, колешься, но пытаешься.
ну и, конечно, от идеи, что окружающий мир постоянно тебя оценивает, тоже трудно избавиться. переход от геоцентрической системы мира к гелиоцентрической случается не сразу и с рыданиями.
но с возрастом ценность этих ценностей и ценность принадлежности к чему-то понемногу уходит плюс встроенный булшит-детектор начинает работать чуть лучше. и ты начинаешь позволять себе все больше и больше. и потихонечку, как колумб, открываешь себя.
как и в случае с колумбом, есть, конечно, шанс искать азию, а открыть америку или воронеж, тут уж кому как повезло.
но даже в воронеже по-своему здорово.
перестаешь бояться одиночества и даже находишь в нем удовольствие. и строчки хайяма «уже лучше будь один, чем с кем попало» перестают казаться описанием маленького подвига. наоборот — ты понимаешь, что это путь наименьшего сопротивления.
начинаешь говорить людям, которые тебе нравятся, что они тебе нравятся, — потому что ценность фидбека для тебя сильно снижена, ты его не сильно ждешь и не боишься его услышать. а время, на самом деле, уходит, и ты понимаешь, что если не прямо сейчас сказать людям, которых ты любишь, о любви, то этого прямо сейчас больше никогда не будет, и каждое твое молчание — это упущенный шанс.
перестаешь давать еще один шанс условному майклу бэю или столь же условному фон триеру.
ну, хорошо, с книжками даже мне предстоит поработать, но я их уже бросаю, просто все еще испытываю чувство вины.
последний рухнувший оплот, который я за собой заметил, был довольно забавный. я заметил, что у коллеги на ногах разные носки.
— коллега, — сказал я. — извините, что врываюсь в вашу интимную область, но у вас, кажется, носки разного цвета.
— да, — сказал коллега. — именно так и есть.
— но, — сказал я.
и вдруг понял, что одинаковые носки — это история про «надень шапку немедленно, стыдно ведь, что люди подумают». а люди не особенно обо мне думают. а если думают, то быстро обо мне забывают. и разные носки — это просто еще одна степень внутренней свободы, которой у меня нет.
самое смешное про шапку, что в детстве и юности я поворачивал за угол и срывал ее с головы, потому что мне казалось, что свобода в этом. но на самом деле свобода в том, чтобы надевать шапку, когда тебе холодно, а когда не холодно — не надевать.
так за несколько десятилетий хождения по кругу я наконец снова пришел в ту точку, в которой бабушка была бы счастлива и спокойна.
короче, человек — это как пирог в духовке. и жизнь пирога начинается, только когда его вытаскивают из печи.
и вот этот пирог сидит в шапке и в разных носках. вокруг него валяются недочитанные книжки. людей вокруг нет — одним он слишком часто говорил о любви, а другим — что ему плевать на их мнение.
а иногда он их путал.
пирог хотел быть свободен и счастлив, но выбрать можно что-то одно.
хорошо, что в соседней комнате есть какие-то люди. с ними все будет по-другому, думает пирог. если что, про einsturzende neubauten навру, бог с ним.
— тебе с яблоками? — говорит мужчина.
— да, — говорит женщина.
какие у них приятные голоса, думает пирог. сразу видно, интеллигентные люди, наверняка бросили много книг.
думаю, мы подружимся.
еще прочитал про французского короля, который был уверен, что сделан из стекла и часами сидел неподвижно, чтобы не разбиться.
периоды просветления у него тоже, конечно, были, но ему с ними не очень везло. однажды он поехал на разборки с непослушным герцогом, но по пути встретил бродягу, который крикнул «король, тебя предали», а тут еще и паж возьми и урони копье.
в общем, короля скрутили, но пару человек он зарубить успел.
или в другой день решили устроить бал, нарядились как смешные дикари, а чтобы перья на ткани лучше держались, ткань пропитали воском.
а вокруг четырнадцатый век, никакого электричества, одни факелы. в общем, тоже закончилось плохо.
пришел на дискотеку, десять человек сгорело заживо, любой с ума сойдет.
жена, которую он в периоды помутнения не узнавал, чуть ли не сама нашла ему любовницу от греха подальше. фаворитка даже носила королевскую одежду, чтобы у короля возникало поменьше вопросов.
но когда он умирал, то звал любовницу по имени.
в общем, трогательная история, если не обращать внимания на детали, но кто считает тех пажей, сами виноваты, не надо было копья ронять.
ну и по сравнению с остальными королями он был относительно приличный парень, народ даже расстроился, когда все закончилось.
просто все хорошие люди сделаны из стекла.