«Андрея Анатольевича еще при жизни называли великим лингвистом, называли заслуженно и как-то обыденно: всем было понятно, что это правда, и не только спорить тут не с чем, но даже и соглашаться не обязательно. Мы же не соглашаемся и не спорим с тем, что Луна вращается вокруг Земли, наше мнение по этому поводу ничего не изменит.
Его вклад в науку мы будем осмыслять еще долго, но уже сейчас понятно: он брался за часто совершенно далекие друг от друга области, занимался ими очень основательно и в каждой добивался по-настоящему прорывных результатов. Простое перечисление уже впечатляет: это история русского ударения, загадки берестяных грамот, системное описание русского словоизменения, критика дилетантской лингвистики, изобретение жанра лингвистической задачи, множество локальных языковедческих этюдов — от механизмов экспрессивности в языке до грамматики дорожных знаков — и, конечно, ключевое для престижа русской культуры решение проблемы подлинности «Слова о полку Игореве». Всякий раз это было ново, неожиданно и фундаментально.
При этом он был эталоном поведения ученого: занимался своим делом, никогда не ввязывался в скандалы, никого не подсиживал и не играл в аппаратные игры. Его книги и статьи — образец научного стиля, а его риторическое мастерство за кафедрой, к счастью, останется с нами — в интернете есть видеозаписи его выступлений, достаточно посмотреть хотя бы одну (любую!), чтобы это осознать, но вряд ли можно не увлечься и остановиться на одной».
«Андрей Анатольевич соединил в себе две вещи, которые сочетаются не так часто. Во-первых, он был по-настоящему гениальным ученым: он системно описал русскую морфологию, изучил язык берестяных грамот и историю русского ударения (и это далеко не полный список). А во-вторых, он был недостижимым моральным и интеллектуальным ориентиром для многих поколений российских лингвистов — не зря на его ежегодные лекции собирались почти что стадионы. И, хотя на лекциях он казался всезнающим небожителем, после лекции оказывалось, что можно подойти к нему с вопросом — и перед тобой стоял внимательный человек, готовый увлеченно и притом на равных поговорить на любые лингвистические темы».
«Понимаете, Андрей Анатольевич был совершенно уникальным явлением. Он не просто блестящий исследователь, великий ученый — в конце концов, в нашей области (теоретическая лингвистика) есть некоторое количество очень хороших профессионалов, есть сильная школа (во многом, кстати, именно благодаря Зализняку, у которого практически все современные лингвисты так или иначе учились). Но Зализняк демонстрировал, если можно так выразиться, высшие возможности человеческого интеллекта; он показывал, каким в принципе может быть человек, каких высот он может достигать. Да, такие люди рождаются раз в сто лет, но если их существование возможно в нашем мире, то, наверное, не все для человечества потеряно. По складу своему он соединял два типа ученых. С одной стороны, он был филигранно точен в своих рассуждениях («всесильный бог деталей», как писал поэт) и умел замечать то, мимо чего проходили другие, — такое ощущение, что он обладал во много раз более мощным зрением, чем простые смертные. Но с другой стороны, он умел подниматься до таких обобщений и заглядывать в такие глубины, что от изумления просто захватывало дух. Как это могло сочетаться в одном человеке?
Ведь знаете ли вы, что мы сейчас свободно пользуемся поиском в «Яндексе» и не задумываемся, что компьютер понимает человеческую речь, потому что 50 лет назад Зализняк предложил сверхточные алгоритмы описания русской грамматической системы — именно такие, которые оказались необходимы для компьютерного моделирования (о котором тогда не имели понятия); знаменитый «Грамматический словарь русского языка» лежал на столе у каждого программиста и космически ускорил создание программного обеспечения для русского языка в 90-е годы. Одного этого хватило бы для славы и признания, но для Зализняка это было лишь ранним эпизодом его научной биографии. Он сумел разобраться в таком невероятном хаосе, как русское ударение, представив его как стройную, хотя и чрезвычайно сложную систему, полную смысла.
Вообще, вносить рациональный смысл в то, что всем остальным кажется хаосом, — это подлинная стихия Зализняка, его фирменный почерк. Потом он каким-то чудом перевоплотился в древнего новгородца и прочитал берестяные грамоты почти тысячелетней давности так, как если бы стоял за плечом у пишущих и знал их мысли. Впрочем, он их действительно каким-то образом знал — потому что это был Зализняк. Ну, всем известно, что еще он доказал подлинность «Слова о полку Игореве» (именно доказал — насколько в лингвистике вообще возможны рациональные доказательства), но это лишь вытекало из его безграничных знаний о древнерусской эпохе.
А его преподавание, завораживавшее студентов в течение 50 с лишним лет? Да, на его публичные лекции приходили толпы (не хватало никаких аудиторий), но не меньшим успехом пользовались и его семестровые курсы — по истории русского языка или по введению в строй языков экзотических. Грамматику санскрита или классического арабского Зализняк обычно объяснял за три занятия: первое — вводное, второе — склонение и спряжение, третье — синтаксис, «Ну а письменность вы уж сами», — добавлял он обычно. И самое поразительное — что сведений, сообщенных на этих вводных занятиях, действительно было достаточно для того, чтобы самостоятельно разбирать тексты на этих языках (хотя, конечно, Зализняк был рядом и подсказывал, но всегда было ясно, что студент мог бы догадаться до правильного решения и сам).
Счастье, что он был с нами, что мы его видели и знали. Невозможно представить, что больше не будет его лекций, его открытий, его книг. Его самого».
«Дело в том, что я не лингвист и его работу знаю, что называется, в лучшем случае по верхам. Но я знаю, что это один из самых мощных и живых умов нашего времени, и готов повторить это вместе со всеми, кто говорит, читает и мыслит по-русски. И помимо его уникального вклада в лингвистику и культуру мне отдельно близка и дорога эта его глубоко этическая, целомудренная строгость по отношению к любительской науке — при полном отсутствии у него элитизма, снобизма и птичьего языка. Для него наука — это не забава, а труд, вдохновляемый любовью, и премудрость, над которой приходится корпеть, как он выразился однажды. И этой премудростью, и этой любовью он делится с нами. Светлая память ему».
«Узнав сегодня днем о смерти Андрея Анатольевича Зализняка, я временно потерял способность разумно мыслить. «Это не лезло ни в какие ворота. То есть до такой степени не лезло, что не имело смысла ни говорить, ни кричать, ни молчать. Собственно, строго говоря, в этой ситуации следовало бы попросту проснуться» — наверное, вот этими словами Стругацких можно описать мое ощущение. Возраст здесь не имеет никакого значения. Андрей Анатольевич — тот человек, к кому это понятие было неприменимо: казалось, с каждым годом он становится лишь бодрее, как еще один герой Стругацких.
Все последние годы я видел Андрея Анатольевича по крайней мере три раза в год: на его ежегодном выступлении в Московском университете с рассказом о новгородских берестяных грамотах, на наших Летних лингвистических школах, куда он приезжал читать лекцию школьникам, и на поэтических вечерах в доме общих друзей.
Рассказы о грамотах — главное лингвистическое событие осени, и с каждым годом количество их слушателей только прибывало: в последние два года они переместились в самую большую аудиторию МГУ и люди все равно стояли в проходах, свешивались с балконов и устраивались прямо под ногами у лектора. Это был верный способ встретить всех своих друзей и знакомых в одно время и в одном месте. Андрей Анатольевич живо интересовался списками слушателей, которые он составлял, изучал их и как-то даже перед началом лекции рассказал о своих наблюдениях над эволюцией имен, почерков и названий организаций в этих списках. Нельзя было не провести мысленной параллели между этими перечнями фамилий и теми, что так часто встречаются в берестяных грамотах и служат источником лингвистических открытий. Казалось, и то и другое для него исторические документы, которые он изучает с равным интересом, возвышаясь в вечности на недосягаемой высоте — и над новгородцами XI века, и над нами.
И одновременно Андрей Анатольевич не только не был недосягаем, но был абсолютно доступен для любого слушателя. На Летних лингвистических школах к нему выстраивалась очередь из школьников, и он с неподдельным интересом отвечал на их вопросы и обсуждал их идеи. Как-то один шестиклассник задал вопрос о том, какого рода слово «тапки». «Не помню! — ответил Андрей Анатольевич. — Откройте мой «Грамматический словарь», как там написано, так и есть». Что признается нормой, кажется, Зализняка не интересовало. Ему было важно знать не как правильно, а почему так говорят. Школьники с удивлением узнавали на его лекциях, что ударение «зво́нит» — не ошибка, за которую снижают оценку, а проявление мощнейшей языковой тенденции: на лекциях он демонстрировал собственноручно составленные таблицы глаголов с таким же переносом ударения и временем с точностью до десятилетия, когда этот переход в них произошел. Темы лекций Зализняка на Летних лингвистических школах ни разу не повторялись: он рассказывал о берестяных грамотах, о русском ударении, о механизмах экспрессивности в языке, о происхождении слов, об устройстве арабского языка… На последней лекции, в 2017 году, Андрей Анатольевич провел эксперимент со школьниками: попросил у них списки самых модных и современных слов из их лексикона и тут же демонстрировал принципы постановки ударения в этих словах, светясь радостью: «Во всех листочках, что вы мне сдали, было замечательное слово «хайп» с ударением всегда только «хáйпа», а не «хайпá» — и совершенно ясно почему!»
Мой собственный путь в лингвистику начался с традиционных лингвистических олимпиад, которые появились благодаря идеям Зализняка о самодостаточных лингвистических задачах — это тот тип задач, которого не придумал до него никто во всем мире. Олимпиада с такими задачами, впервые проведенная в Москве, сегодня распространилась по десяткам стран, проводится и международная лингвистическая олимпиада. С задачи Зализняка, которая позволяет любому неподготовленному человеку прочесть целый текст на санскрите, я начинаю любой цикл семинаров по введению в лингвистику и затем упоминаю имя Зализняка на каждой лекции и каждом семинаре — идет ли речь о лингвистических задачах, об истории русского языка, об ударении, о словоизменении, об определении падежа, о согласовательных классах, о нецензурной лексике, о словарях…
Коллеги в «Яндексе» и в Школе анализа данных знают, что именно благодаря Зализняку «Яндекс» понимает русские слова независимо от той формы, в которой они стоят, — именно его «Грамматический словарь» лег в основу компьютерной морфологии, на которой работают и «Яндекс», и многие другие системы автоматической обработки естественного языка. Но, описывая систему русского словоизменения, Зализняк, конечно, и не предполагал, что его работа будет встроена в миллионы компьютеров и телефонов. Как и не думал, занимаясь анализом древнерусских клитик (коротких безударных слов), что этот анализ позволит поставить точку в подлинности «Слова о полку Игореве». Главным для него был поиск истины, а не пути ее дальнейшего применения. Потому, что интересно именно это. И этим интересом он заражал своих современников — всем нам хотелось слушать Зализняка и говорить с ним.
Недавно после очередного спора об ударении в одном русском слове я подумал, что надо узнать мнение Андрея Анатольевича об истории этого слова и причинах вариативности его произношения — но не успел подойти к нему после лекции. Читая сейчас воспоминания коллег, я вижу, что почти каждый восклицает: «Да ведь мы только что с ним говорили! Но ведь я вчера получил от него письмо! Мы же не закончили обсуждение лингвистической задачи!..» Невозможность с сегодняшнего дня это сделать действительно не лезет ни в какие ворота, и хочется проснуться и продолжить жить в предыдущей эпохе — эпохе Зализняка.
Прощайте, Андрей Анатольевич».