«Сахаров был моим героем»: Джон Ле Карре о КГБ, Трампе и новой холодной войне

В сентябре Лондон пышно отпраздновал возвращение из многолетней отставки английского контрразведчика и знатока немецкой литературы Джорджа Смайли — самого известного героя Ле Карре. В редком для себя публичном выступлении автор читал отрывки из новой книги «Наследие шпионов» и много говорил о признаках возрождения фашизма. А еще — о самом Смайли, который для него своего рода отцовская фигура. Настоящий отец Ле Карре тоже был крайне примечательным человеком: вытягивал из пожилых дам их последние сбережения, торговал оружием в Индонезии, где потом — не в первый, кстати, раз — оказался в тюрьме и молил сына его вытащить. А не так давно писатель запросил свое досье из архивов Штази и получил приложенную к нему куда более объемную папку с делом отца: оказывается, им плотно интересовалась восточногерманская разведка.

«Меня несколько удивило, — жалуется Ле Карре в начале нашей встречи, — как все проигнорировали тот факт, что Смайли, по собственному признанию, всю свою жизнь работал ради мечты о Европе». Автор смеется: «Я ожидал оха в аудитории — и ничего». Пройти мимо этих слов, конечно, невозможно. В «Наследии шпионов», написанном от лица Питера Гиллема — другого классического персонажа романов Ле Карре времен холодной войны, — две сюжетные линии. В первой пенсионера Гиллема, живущего в бретонской глуши, внезапно вызывают на разговор в до неузнаваемости изменившийся офис МI5; вторая — флешбэки, уходящие в те времена, когда еще были живы Лиз Голд и Алек Лимас (герои романа «Шпион, пришедший с холода». — Прим. ред.). Обе в итоге сплетаются в вопрос — «Ради чего?». В надежде на то, что Смайли знает ответ, Гиллем в конце романа находит старшего товарища в читальном зале библиотеки Фрайбурга, где тот коротает дни в поисках «вечных истин». Было это все ради мира во всем мире? Конечно. «Но в борьбе за мир, — рассуждает Смайли, — как говорили наши русские друзья, и камня на камне не останется». Во имя капитализма? «Боже упаси». Во имя Бога? «Снова Боже упаси». (Смайли, по Ле Карре, терпеть не может любые формы институализированной религии; духовность — другое дело.) Ради Англии? Наверное, в какой-то степени. Но чьей Англии, какой Англии? «Англии самой по себе, для граждан нигде?» — намекает Ле Карре на печально известную и, по его мнению, необычайно глупую речь Терезы Мей. «Я европеец, Питер, — заявляет Смайли. — Если у меня когда-то и был недосягаемый идеал, то это вывести Европу из тьмы в новый век разума. И это до сих пор так». Если этот монолог и может показаться чуть более патетичным, чем следует, то внутри романа он смотрится неброско и органично — и уж точно кажется совершенно логичным продолжением того Джорджа Смайли, которого мы хорошо знаем по прежним книгам.

«Кто-то спросил меня, всегда ли Смайли так думал. На что я ответил: «Он думает так теперь, — опять смеется Ле Карре. — Конечно, я понятия не имею, о чем Смайли думал тогда, но мне знакомы ощущения людей, которые занимались этой работой. Само собой, все это было направлено против Восточной Европы — нашего поля битвы во время холодной войны. И конечно, с идеалистической точки зрения, которая пусть и редко, но давала о себе знать, было ощущение, что мир стал бы бесконечно лучшим местом, если бы Европе — Восточной и Западной — вернули ее благородное единство. Существовало ли это благородство когда-либо — вопрос спорный, но как мечта о будущем — да. И провал гуманитарных начинаний после холодной войны преследует нас сейчас. Я думаю, это то, за что мы во многом расплачиваемся».

В 2017 году журналист из России в подобной беседе одновременно находится в неудобном и выгодном положении. В то время как, скажем, коллега из Чехии подумает, прежде чем задать вопрос про свою несколько более благополучную страну, а потом еще попросит прощения за его местечковость, про Россию по понятным причинам специально спрашивать почти не приходится. Обращаясь ко мне, Ле Карре продолжает: «По небрежности мы унизили Россию. Не было никакого плана Маршалла, зато было много криков о том, что капитализм победил. Не думаю, что это помогло. Полагаю, что примером искусного правления было бы сказать: сейчас мы поможем России восстановить свое достоинство. Это национальная травма ужасного свойства. И пройдут века, прежде чем Россия сможет взглянуть в лицо своей истории. Мы сами только сейчас повернулись лицом к своему имперскому прошлому. Но то, что мы наблюдаем сейчас, — ресталинизация, возвращение своего рода самодержавия — душераздирающее зрелище для тех, кто мечтал о чем-то ином». По ходу своего монолога Ле Карре вежливо говорит мне: «Вы можете поправить меня в любой момент».

Возвращаясь к Британии и Брекзиту, вполне предсказуемо вызывающему у Ле Карре «чувство отвращения и стыда», он рассуждает о том, как сорок с лишним лет мирного сосуществования только отбросили назад Британию, никогда обеими ногами («а тем более — сердцем») не входившую в ЕС. Виной этому — помимо каких-то более очевидных предпосылок — стало «проклятие победы». «Есть в Британии своего рода шовинистическая кнопка с надписью «Мы выиграли войну». Мы пережили войну на победившей стороне. Мы неохотно боролись, пока наше правительство отчаянно вело переговоры с Гитлером, — но это история, больше не зафиксированная в письменном виде. Не нужно быть историком, чтобы знать, что победу разделили между собой США и СССР. Но тем не менее это британская фантазия. До сих пор. И на эту шовинистическую кнопку надавили брекзитеры. Которые сами по себе самая загадочная компания. Это была революция, осуществленная сверху. Лживый и совершенно ненадежный министр иностранных дел — вы только посмотрите на список его деяний. Все они — политические авантюристы. Не думаю, будто они ожидали, что победят, и уж тем более сомневаюсь, что у них был какой-то план действий. И вряд ли он есть сейчас. Свою роль также сыграло вмешательство этих таинственных сил, которое становится все более очевидным. Cambridge Analytica, с одной стороны. И — прошу прощения (Ле Карре смотрит на меня) — люди, близкие к России, с другой».

При упоминании хакерских атак встает вопрос о том, какое место в новой реальности занимают шпионы. «В холодную войну возникла традиция, в которой шпионы активно формировали внешнюю политику. Они сильно превосходили традиционный иностранный департамент в своем влиянии на правительство. Более сексуальные, интересные, быстрые ребята. А еще они часто несли чепуху — и были совершенно некомпетентны в политике. Дайте шпионам заниматься политикой, и вы получите жуткие вещи — залив Свиней, например (речь о провальной операции ЦРУ по свержению режима Кастро в 1961 году. — Прим. ред.). И это только одна из тех историй, что нам известны. Сегодня степень, в которой мы способны перехватывать сигналы друг друга, — загадка для каждой из сторон. Никто не знает, что известно остальным. И я могу представить, как мы придем к идиотской ситуации, когда люди будут передавать друг другу сообщения на клочках бумаги в страхе, что любой другой способ ненадежен. Я думаю, что в лучшем мире крыло секретных служб будет интегрировано с Госдепартаментом или Министерством иностранных дел. И акцент должен быть на дипломатии и открытости. У нас слишком много секретов, ведется слишком много игр. Для меня это трагедия. Недавно я разговаривал с послом одной европейской страны. Она собиралась покинуть пост и предварительно хотела встретиться со мной. Я спросил ее, в каком состоянии находится американская дипломатическая миссия при Трампе и Тиллерсоне, этом нелепом персонаже (госсекретарь США. — Прим. ред.). И она рассказала о том, какая это печальная картина: почтенные дипломаты, ничуть не радикалы, совершенно растеряны — у них нет никаких инструкций, несколько посольских постов пустуют. Выбросьте дипломатию на ветер — и вы неминуемо передаете карты в руки шпионам. Это огромные организации, гигантская индустрия — не нужно думать о них как о людях в маленьких темных комнатах. Вы только посмотрите на количество людей, с которыми Сноуден делился своей информацией — да еще какой информацией. Как это возможно — управлять закрытой организацией, когда инструменты перехвата и хищения информации такие мощные? Так что, возможно, вызванная этим неспособность беречь секреты приведет к сдвигу в сторону здравомыслия в человеческих отношениях».

Пока же до здравомыслия во всех отношениях далеко. «Куда ни взгляни — на вашу страну, — говорит мне Ле Карре, — или на Запад, в моем представлении истинная либеральная демократия под угрозой. С обеих сторон — и почти в равной степени. Сходство между Путиным (фамилию российского президента Ле Карре произносит на французский манер, с ударением на второй слог) и Трампом идеологического свойства. У них совершенно одинаковый подход к ограничению человеческих свобод. И такое же одинаковое презрение к мягкой либеральной демократии. Которую они считают мусором. Они используют совершенно одинаковый язык в отношении одинаковых тем». «К несчастью, у Путина есть возможность Трампа шантажировать, — хихикает Ле Карре, который уверен, что Россия располагает компроматом на Трампа. — А вот в том, что Трамп может шантажировать Путина, я сомневаюсь. А жаль. Должно быть, это шах».

Ле Карре всегда много расспрашивают о политике, что вполне объяснимо его шпионским прошлым и во многом выросшей из него литературной карьерой. Материал для своих книг автор, подобно своему товарищу и коллеге по службе Грэму Грину, всегда добывал лично — будь то в осажденном красными кхмерами Пномпене, в обществе Ясира Арафата на военной базе ООП в Бейруте или в Москве начала 90-х. Количество удивительных персон, которых писатель успел повстречать за свою жизнь, с трудом укладывается в голове — это и легендарные голливудские режиссеры (те, кто экранизировал его книги, и те, кто очень хотел, но по разным причинам не вышло, — как, например, Стэнли Кубрик и Фрэнсис Форд Коппола), и главы государств и правительств. Например, Евгений Примаков лично пригласил Ле Карре в российское посольство в Лондоне и поделился с автором своим разочарованием из-за того, что не смог предотвратить Войну в Персидском заливе, — а еще считал Смайли своим книжным близнецом. Знаком Ле Карре и с русскими мафиози: реальный бандит Дима был куда менее приятной фигурой, чем персонаж романа «Такой же предатель, как и мы». В надежде услышать очередную историю я интересуюсь, какая встреча запомнилась писателю больше всего. Ле Карре тут же кивает: «Жалко, что не смог упомянуть об этом вчера. С Сахаровым» — и пускается в воспоминания.

«Сахаров был моим героем. И в горбачевские годы, в 1988 году, я организовал встречу с ним. Он только вернулся из своей восьмилетней ссылки в Горьком. Мы обедали вместе с ним и его женой Еленой Боннэр. Сахаров подробно рассказал мне о своей жизни в Горьком. И вот однажды вечером в их дверь постучали. Боннэр говорит: «Не отвечай» — а Сахаров тут же встает и открывает дверь. За дверью два человека, один из них агент КГБ: «Мы пришли установить телефон». «Нужно понимать всю нереальность происходящего, — говорит Сахаров. — Я человек непьющий, но предложить установить телефон в нашем доме — все равно что дать стакан холодной водки посреди Сахары». Так что Елена говорит: «Никакого телефона». А он в ответ: «Устанавливайте». Перед уходом сотрудник КГБ сказал ждать звонка завтра в обед.

Наступил следующий день, звонка все нет. Проголодавшись, Сахаров спускается за хлебом, предварительно уведомив об этом своего надзирателя, а точнее, его затылок — тому не дозволено встречаться с академиком взглядом. Тут же Сахарова окликает Елена: «Тебя к телефону». Он возвращается и проходит через некоторое количество собеседников, пока в трубке не раздается голос Горбачева: «Это Сахаров?» — что по-русски довольно грубо. «Да, Михаил Сергеевич, это Сахаров». «Центральный комитет рассмотрел вашу ситуацию. Возвращайтесь в Москву, к своему месту в жизни как ответственный гражданин. Вы можете вернуться в Академию наук, и ваша квартира вас ожидает», — говорит Горбачев. На что Сахаров отвечает: «В моем представлении ответственный гражданин — это тот, кто не нарушает закон. Там же есть люди, которые никогда не были судимы». И продолжает в том же духе. Горбачев говорит: «Слушайте, мы знаем об этом, мы это поправим, просто возвращайтесь». «Более того, — не останавливается Сахаров, — я отправил вам несколько писем по этому вопросу, и вы не ответили. Это подпадает под ваше определение ответственного гражданина или нет?» Но тут Сахаров ловит взгляд Елены (Ле Карре корчит очень смешное лицо, в котором легко читается что-то вроде «Заткнись, иначе тебе скажут оставаться там, где ты есть») и тут же отключается, даже не попрощавшись. «Я осознал, что в своей первой телефонной беседе за восемь лет я бросил трубку в разговоре с генеральным секретарем Коммунистической партии»».

Ле Карре так и не захотел встретиться с Кимом Филби — наиболее преуспевшим предателем за всю историю британского шпионажа (как писатель узнал впоследствии, Филби хотел, чтобы именно Ле Карре написал его мемуары). В книге Бена Макинтайра «Шпион среди друзей», к которой Ле Карре написал послесловие, главный герой не столько Филби, сколько его коллега и ближайший друг Николас Эллиотт. Макинтайр строит повествование вокруг идеи о том, что британские шпионы были связаны особыми узами и заподозрить лучшего друга в шпионаже и в голову не могло прийти — что, в свою очередь, позволило предательству достичь каких-то невероятных масштабов. По ходу нашей встречи Ле Карре признает, что существует какое-то чувство связи, принадлежности одной профессии среди шпионов разных стран: даже в худшие из времен МI6 и ЦРУ вели переговоры с КГБ по некоторым вопросам. Меня в связи с этим интересует, как одно уживалось с другим.

«Я только закончил свою подготовку в шпионском тренировочном лагере, когда мне сказали, что Джордж Блейк, весьма выдающийся британский разведчик, на самом деле советский агент. В мой второй год в Бонне я узнал, что Ким Филби был завербован НКВД еще до того, как вступил в Секретную службу. Мы очень усердно старались и все еще стараемся компенсировать нанесенный ущерб. Блейка осудили на 42 года. Теоретически — по году за каждого агента, которого он предал. Когда он сбежал в Москву, он сказал, что эта цифра была до смешного маленькой — он предал куда больше коллег.

Предательства были повсюду. Например, ПеньковскийОлег ПеньковскийПолковник Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооружённых Сил СССР. В 1963 году обвинён в шпионаже и в измене Родине, расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Часто называется самым результативным западным агентом, когда-либо работавшим против СССР., которого, возможно, стоит поблагодарить за успешные переговоры Кеннеди и Хрущева по Карибскому кризису. Потому что именно он детально изложил нам расположение советских ракет. И американцы знали, что в случае войны они с легкостью выиграют. И Хрущев это тоже знал, потому что он, в свою очередь, был осведомлен своими двойными агентами. Так что с Пеньковским с одной стороны, и теми ребятами с другой разразился своего рода мир. К 1989 году генералы КГБ уже заключали сделки с ЦРУ. Олег Калугин, генерал КГБ и специалист по контрразведке, сейчас мистическим образом руководит Музеем холодной войны в Вашингтоне. И как только это вышло? Когда они, передовая линия КГБ, увидели, куда дует ветер и что они находятся в более выгодном положении, чем кто-либо, они стали договариваться. Именно таким образом, кстати, была сформирована БНД — немецкая разведывательная служба. Когда генерал Гелен, гитлеровский глава разведки на Восточном фронте, в 1944-м понял, что ничем хорошим дело не кончится, он заключил сделку с американцами и по окончании войны был переправлен в Вашингтон, где встретился с Алленом Даллесом. Даллес решил, что может с ним работать, и знаете, где он дал Гелену открыть свою контору? В бывшем доме Мартина Бормана в Баварии. Они к тому времени уже знали, что Мартину этот дом больше не понадобится».

Когда речь наконец заходит о литературе, Ле Карре признается, что современную прозу не читает совсем — в последнее время он изучает Йозефа Рота. Главный для него писатель, пожалуй, Бальзак, а Толстому он предпочитает Достоевского. Тут у меня поневоле вырывается несколько разочарованное «О нет», и в ответ на растерянный взгляд автора я качаю головой: «Неверный выбор, сэр». Сквозь смех Ле Карре отвечает: «Ну вот, опять. Эти чертовы русские».

«Наследие шпионов» — лебединая песня Смайли, говорит Ле Карре и с присущей ему иронией добавляет: «Надеюсь, что не моя». На вопрос о том, почему он решил вернуться к этому герою, автор отвечает: «Он всегда был где-то рядом. Стучал в дверь». При этом началось все, как выясняется, с предложения его сыновей-продюсеров, вдохновившихся сериалом по «Ночному администратору», взяться за «Шпиона, пришедшего с холода». Но тут же возникло множество вопросов — «Как оформить этот потенциальный фильм-нуар в шесть часов телевидения?» — и Ле Карре стал дорисовывать сюжетные линии. Пока проект заморожен, зато мы получили новый роман про Смайли. К своей следующей книге он приступил, как только закончил эту, и она будет работать с вечнозелеными штампами холодной войны — «это совершенно невозможно игнорировать». На прощание автор пожимает мне руку и, улыбаясь из-под кустистых седых бровей, говорит, что заметил, как мои глаза загорелись при упоминании Сахарова. Пользуясь случаем, я спрашиваю его о другом знакомом диссиденте — «Джозефе» Бродском. Ле Карре отвечает: «Его невозможно было не любить». После нашего разговора писатель отправляется к своим сыновьям обсуждать их новый проект, о котором, по его словам, мы услышим очень скоро.