Можно ли было сохранить СССР: вспоминает Михаил Горбачев

Этот материал впервые опубликован 20 сентября 2017 года,

В годы перестройки мы пришли к обоснованному выводу, что возникли противоречия, и что старая форма Союза уже не отвечает потребностям страны. У центра не хватало возможностей следить за всем и все самим делать и указывать: у республик появился свой народно-хозяйственный комплекс, выросли свои элиты. Вот тут-то и обнаружился перекос. Мы понимали, что без реформы и модернизации как экономической, так и политической системы, и системы управления дальше развиваться не сможем. Я был уверен, что у центра должны остаться только те полномочия, которые союзный уровень реально мог потянуть. Значит, Союз надо было реформировать, децентрализовать… Но не разрушать!

Мы понимали, что нас поджимает время, мы готовили новый Союзный договор, но и его противники понимали, что завтра будет поздно. С одной стороны, нельзя было допустить, чтобы демократия превратилась в «раздрай». Огромных усилий потребовала подготовка экономической антикризисной программы, ее разрабатывали не несколько десятков «умников», а ученые многих НИИ, и главное — представители всех республик, в том числе на уровне зампредсовмина. Только дураки могли все это сорвать. Был готов и проект договора, и антикризисная программа, которую поддерживали все республики, подчеркиваю — все республики, в том числе и прибалтийские. Я был уверен, что никто не полезет ломать все это. Но…

Конечно, сорвать процесс демократизации пытались и раньше, и свалить Горбачева не один раз пытались. Я видел эти попытки, и все сделал для того, чтобы они провалились. Для меня было полной неожиданностью, когда в декабре 1990 года на съезде народных депутатов председательствующий Анатолий Лукьянов дал слово не известному никому ранее депутату Сажи Умалатовой, причем сразу после открытия съезда, и она поставила вопрос о недоверии Горбачеву. Съезд даже не поставил вопрос в повестку дня, но я понял, что была попытка дать открытый бой. Затем в апреле 1991 года на пленуме ЦК один за другим стали поднимать вопрос, причем в этом участвовали и люди из моего окружения, о недоверии Горбачеву. Тогда я сказал: я ухожу с поста генсека. Они рты раскрыли от удивления, часа три совещались, но голосовать за отставку не стали. Моя сила была в твердом убеждении, что кому надоела демократия, кто против обновления страны, тот должен уходить, и я был уверен, что смогу «дать по зубам» всем, кто против изменений и перестройки. Еще раз повторю, что моя уверенность переросла в самоуверенность. Когда определились с задачами, надо было действовать без промедления. Но мы потеряли время, а те, кто испугался изменений, решили действовать без промедления.

Путч ГКЧП провалился, но он ослабил мои позиции как президента СССР, подстегнул сепаратистские силы. Республики стали одна за другой принимать декларации о суверенитете, Ельцин выпускал указы «общесоюзного значения».

Но все-таки нельзя было сдаваться. За мной стоял референдум 17 марта, на котором большинство граждан высказались за сохранение и обновление Союза. Меня особенно ободрили данные опросов жителей Москвы, Киева, Алма-Аты, Красноярска, проведенные в начале октября. Они показали, что за полгода настроения в поддержку Союза не ослабли.

Словом, не было сомнений в том, что народ не хочет разрушения страны. Но ключи к решению вопроса находились в руках элит и политических лидеров. А здесь дело обстояло сложнее.

5 сентября 1991 года Съезд народных депутатов по предложению Президента страны и руководителей республик принял решение о создании Союза суверенных государств и ускоренной подготовке отредактированного проекта Договора. Появились основания считать, что ново-огаревский процесс удалось реанимировать. Руководители восьми республик, включая Украину, согласовали проект договора об экономическом сообществе.

Но когда по поручению Госсовета мы с Ельциным начали готовить обновленный проект Союзного договора, его команда попыталась положить в основу свой текст. Достаточно было беглого прочтения, чтобы понять, что речь в нем не идет ни о федеративном, ни даже о конфедеративном государстве. Дело вели к образованию сообщества типа ЕС, но с еще более ослабленными функциями центральных органов.

Дискуссии о судьбе Союза были острыми, тяжелыми, но к середине ноября новый проект Договора о Союзе Суверенных Государств был готов. Но какой кровью он дался! Я один раз не выдержал, просто прекратил переговоры и ушел. Я говорил: я иду с вами до тех пор, пока вы не отрицаете необходимость создания обновленного, учитывающего самостоятельность республик, но все же Союзного государства. Я был твердо за Союз как конфедеративное государство. А они — за аморфный союз республик.

При этом Ельцин давил на всех. А вот Нурсултан Назарбаев был решительным сторонником сохранения Союза как государства. Он ведь и не поехал на подписание Беловежских соглашений8 декабря 1991 года президенты России и Украины Борис Ельцин и Леонид Кравчук, а также председатель Верховного Совета Белоруссии Станислав Шушкевич в правительственной резиденции «Вискули» в Беловежской пуще (Белоруссия) подписали Соглашение, в котором заявили о прекращении существования СССР и провозгласили создание Содружества Независимых Государств., когда я ему сказал, в чем там замысел, какая там каша заваривается…

14 ноября 1991 года Ельцин перед телевизионными камерами сказал, что Союз будет, что он — за Союз. Я сознательно сделал так, чтобы он сказал об этом публично. Но и это ситуацию не спасло. Почему? Потому, что со мной они говорили одно, а за моей спиной делали другое. Я имею в виду, прежде всего, Ельцина.

Он меня предал! И это самое худшее предательство! Вот мы сидим с ним, разговариваем, договариваемся, а потом он уходит и за спиной делает другое. Это был игрок, авантюрист! Ельцин из кожи вон лез, чтобы ничего не получилось.

Свое отношение к беловежскому соглашению я выразил в Заявлении президента СССР, опубликованном 10 декабря:

«Судьба многонационального государства не может быть определена волей руководителей трех республик. Вопрос этот должен решаться только конституционным путем с участием всех суверенных государств и учетом воли их народов. Неправомерно и опасно также заявление о прекращении действия общесоюзных правовых норм, что может лишь усилить хаос и анархию в обществе. Вызывает недоумение скоропалительность появления документа. Он не был обсужден ни населением, ни Верховными Советами республик, от имени которых подписан. Тем более это произошло в тот момент, когда в парламентах республик обсуждается проект Договора о Союзе Суверенных Государств, разработанный Государственным Советом СССР».

Но это уже невозможно было сделать. Республики — Россия, Украина, Белоруссия — отозвали своих депутатов из Верховного Совета СССР, разрушили то, что можно было еще спасти. Шла уже другая игра. Верховные Советы республик почти поголовно проголосовали за развал СССР. Особенно цинично вели себя коммунисты. Депутат Севастьянов заявил: «Да за что угодно проголосуем, лишь бы избавиться от Горбачева!» Не осудило распад Союза и общественное мнение.

Я был потрясен.

Мне до сих пор задают вопрос: «Вы уверены, что после Беловежья использовали все полномочия президента для сохранения Союза?»

Да, решительно все — политические. Почему не применил силу, не арестовал участников Беловежского сговора? Может, стоило в тот момент «стать Сталиным» и решить все, как говорится, одним махом? Нет, такое не могло прийти мне в голову. Цепляться за власть ценой гражданской войны и большой крови — это был бы уже не Горбачев.

Меня все время подталкивали к применению силы. Баку, Тбилиси, Вильнюс, Рига — все-таки пролилась кровь. Пожалуй, в Вильнюсе была самая напряженная ситуация. Там люди стояли друг против друга. Если бы это было в другом месте, то ситуация могла бы сорваться и дойти до кровопролития. Но там, в Литве, противостояние было мирным — все-таки была другая культура, другая манера поведения. И тогда мы направили туда делегацию во главе с председателем Верховного Совета Белоруссии, чтобы провести переговоры. Делегация остановилась на ночевку в Минске. Я подозреваю, что их убедительно попросили задержаться в Минске. А ночью произошло то, что произошло. Я спрашивал у министра обороны СССР Язова: «Что такое? Откуда? Что? Почему?» Он — мне: «Нас подвел начальник гарнизона». Но потом-то ребята из «Альфы» мне принесли свою книжку, в которой описали, как все было на самом деле. Как все делалось за моей спиной. Вот в какой ситуации мы уже жили.

После встречи руководителей республик в Алма-Ате стало ясно, что история СССР закончилась. Там все единогласно проголосовали за Беловежские соглашения. Странно и удивительно: как будто в декабре 91-го Союз был нужен только президенту! Ну, а сейчас, оказывается, большинство людей сожалеют о распаде СССР. Людям стало ясно, что совершили! Для меня и тогда было все ясно, и я об этом не раз говорил согражданам.

25 декабря 1991 года я заявил о прекращении своей деятельности на посту Президента СССР и подписал указ о передаче управления стратегическим ядерным оружием Президенту России Борису Ельцину.

Никакого указа о моей отставке не было, я принял это решение самостоятельно, после того как Верховные Советы республик утвердили Беловежское соглашение. В такой ситуации я понимал, что должен пойти на такой шаг.

Получилось, что ГКЧП подорвал мои позиции, и это открыло возможности для Ельцина.

25 декабря я выступил по телевидению с речью, в которой объявил об уходе с поста Президента СССР. Я сказал:

«Дорогие соотечественники, сограждане. В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества независимых государств я прекращаю свою деятельность на посту Президента СССР. Принимаю это решение по принципиальным соображениям… Я твердо выступал за самостоятельность, независимость народов, за суверенитет республик. Но одновременно и за сохранение союзного государства, целостности страны. События пошли по другому пути. Возобладала линия на расчленение страны и разъединение государства, с чем я не могу согласиться. Я покидаю свой пост с тревогой, но и с надеждой.

С верой в вас, в вашу мудрость и силу духа. Желаю всем вам самого доброго».

***

Уже после отставки, 26 декабря, мне надо было заехать на работу, чтобы разобрать бумаги и личные вещи. Прежде всего, меня интересовали поступающие отклики из разных краев страны на заявление об уходе с поста президента. Просмотрел газеты, корреспонденцию, телеграммы граждан. Большинство — доброжелательные и сочувственные. Были и другие. Уже заработала машина клеветы и наветов — о «вкладах в швейцарских банках», «дачах за рубежом». Я подумал: многие еще не поняли, что теряют страну.

Были и обвинения в развале страны, экономической разрухе. Писали об отсутствии на местах неделями хлеба, молока, других продуктов питания, о многочасовых очередях в магазинах, о плохой подготовке к зиме, перебоях в снабжении электроэнергией, топливом, теплом, о холоде в квартирах. Кричащие просьбы о необходимых лекарствах, жалобы на их нехватку. Писали о необходимости срочно обратить внимание на статус войск в бывших союзных республиках, на проблему социальной защиты военнослужащих. Ряд авторов призывали обратиться за поддержкой к армии, которая должна стоять «на защите не только государства, но и жизни всего народа».

Подписал несколько фотографий для своих ближайших сотрудников. Общий смысл: «Мы начинали, жизнь продолжается, ошибаются те, кто считает, будто эпоха Горбачева кончилась. Все только начинается».

Ельцину не терпелось оказаться в президентском кабинете, и он его занял уже на следующий день, в восемь утра, зная, что я приеду в десять. Получилось так, что 27 декабря я ехал к себе в кабинет, чтобы дать интервью японским журналистам. Я решил последний раз провести его в кремлевском кабинете. Они уже ждали.

При подъезде к Кремлю мне по телефону в автомобиль сообщили: «В вашем кабинете с утра сидят Ельцин, Полторанин, Бурбулис, Хасбулатов. Распили бутылку. Гуляют…»

Президентский кабинет посвященные в кремлевские дела называли «высотой». Не дождавшись трех дней до 30 декабря, Ельцин со своей «компанией» взял «высоту» досрочно. Устроили победный междусобойчик под виски — те, кто два года спустя будут стрелять друг в друга при разгроме парламента! Перед их нетерпеливым появлением последние личные вещи Президента СССР срочно вывезли куда‑то на тележке. С тех пор я в этом кабинете не появлялся…

СССР окончательно перестал существовать 26 декабря 1991 года. Но я категорически утверждаю, между распадом Союза и перестройкой нет знака равенства. Распад Советского Союза не произошел в результате развития перестройки в стране — так думать было бы крупной исторической ошибкой. В результате перестройки страна встала на путь свободы и демократии. Он оказался трудным. Труднее, чем мы думали в начале пути. Но он, я остаюсь в этом уверен, был необратим.

Люди перестали бояться. Они получили шанс влиять на судьбу страны, ее развитие. Они ошибались, но они преодолели апатию, они учились принимать решения и отвечать за их последствия. И, несмотря на все ошибки и даже разочарования, несмотря на критику перестройки и ее инициаторов, отказаться от ее достижений нельзя.

Я не снимаю с себя долю ответственности. Но моя совесть чиста. Я отстаивал Союз до конца. Реформировать, обновить Союз было возможно и необходимо. Остаюсь на своей позиции: Союз можно было сохранить. Обновленный Союз был нужен республикам. А те, кто его разрушал, не представляли себе последствий.

Мы проиграли потому, что вовремя не взялись за национальные проблемы. Мы все были убеждены в незыблемости Союза. Никто в мире не ожидал, что Союз вот-вот может развалиться. Никто. А уже тем более мы. Мы считали, что, как говорил Андропов на 60-летии СССР, национальный вопрос, оставленный нам царизмом, решен. Сколько выпили всяких напитков, более крепких и менее крепких, за здравие нерушимого Союза! Вера в него сидела в нас крепко. И психологически это объясняет, почему мы упустили процессы, которые шли исподволь.

Инициаторы распада Союза утверждали: порознь все заживут лучше. Но прошедшие годы опровергли этот тезис. На практике подтвердилось, что никакие экономические методы не могут быть эффективными в условиях развала целостных систем — транспортной, энергетической, связи и информации, здравоохранения, образования, социального обеспечения. Всему этому был нанесен гигантский ущерб. Даже Россия, обладающая наиболее мощным экономическим потенциалом и природными ресурсами, не смогла уберечься от невиданного в мирное время падения производства и упадка буквально всех сфер жизнедеятельности.

Прекращение существования Советского Союза — большая драма, и я пережил ее как трагическое событие. Четверть века назад я заявил об уходе с поста Президента СССР. Сохранить Союз не удалось. Ослабленный ударами реакционеров-путчистов и радикальных националистических сил, он прекратил свое существование. Сейчас по этому поводу появилось много недобросовестных спекуляций и домыслов. Но я уверен: большинство людей искренне хотели бы разобраться в том, что тогда произошло, понять причины, найти ответы, которые касаются не только прошлого, но и настоящего и будущего.