— Расскажите о своем интеллектуальном бэкграунде — как вы вообще пришли в науку?
— Парадоксальным образом я заинтересовался физикой, потому что моя мама хотела, чтобы я стал доктором. Она просчиталась, сказав мне, что доктора — это ученые. Так все и началось: примерно в 11 или 12 лет я прочитал книгу о Галилее, и она очень на меня повлияла. Ну и работы Эйнштейна. Эти книги — причина, по которой я сам стал писать, потому что так я могу помочь молодому поколению. Я уже не молод, поэтому встречаю людей, которые, прочитав меня в молодости, сами решили стать учеными.
— Эйнштейна вы тоже в 12 лет прочитали?
— Ну, понимать его работы я начал уже в колледже. Все книги, прочитанные там, окончательно повлияли на мое решение стать физиком, а не доктором. Добавьте к этому передачи с участием ученых на ТВ и научную фантастику. В целом мне казалось, что природа реальности и тайны Вселенной — это самые сексуальные темы.
— В своей последней книге «Вселенная из ничего» вы пытаетесь объяснить, как что-то — то есть наша реальность — смогло произойти из ничего. Как нам — широкой публике — следует понимать природу этого ничего?
— Если вдуматься, природа ничего крайне сложна. Понимание ничего изменилось, и это многих не устраивает. Есть разные формы ничего — для кого-то это, например, пустое пространство. В Библии мы имеем дело с огромной и бесконечной пустотой. Но в действительности пустое пространство не пустое: квантовая механика говорит нам о том, что в нем бурлят виртуальные частицы. Но может быть, что ничего — это отсутствие и времени, и пространства, и законов. Я много говорил о том, как они могут образоваться естественным образом. Наша Вселенная состоит из ста миллиардов галактик, которые, в свою очередь, состоят из ста миллиардов звезд, но сама она могла образоваться из отсутствия чего-либо — безо всяких сверхъестественных махинаций, просто за счет законов физики, и это невероятно. То, что мы считали пустым пространством, оказалось гораздо более интересным. Одна из причин, по которой я написал последнюю книгу, — это то, что мы обнаружили кое-что странное: пустое пространство на самом деле имеет вес. Если убрать из пространства вообще все, оно все равно будет что-то весить. И мы не понимаем, почему. Это невероятный факт!
— И сколько весит это пространство?
— Это главенствующий вес во Вселенной. Он не особо значим для нас в данный момент, так как мы окружены множеством вещей. Но на уровне всей Вселенной дела обстоят иначе. 70 процентов всей энергии Вселенной скоплены в пустом пространстве. Остальные примерно 30 процентов — это темная материя. А то, из чего состоим мы с вами, — это дай бог один процент всего того, из чего состоит Вселенная. Мы — это просто небольшое космическое загрязнение в мире темной материи и темной энергии. Так что идея о том, что Вселенная создана для нас, в этом смысле весьма глупа.
— А как эта темная энергия связана с рождением Вселенной из ничего?
— Оказалось, что пустое пространство более динамично, чем мы думали. Мы должны быть более восприимчивыми к тому, как законы квантовой механики соотносятся с пространством и временем — и к тому факту, что ничто на самом есть нечто. Различие между ничто и что-то не такое радикальное, как мы думали.
— То есть в данном случае мы можем забыть о законах формальной логики?
— Вселенной плевать, что нам нравится и что имеет для нас смысл. Если что-то нам кажется разумным, но Вселенная ведет себя по-другому, то это говорит лишь о том, что картина, нарисованная нашим разумом, неверна. Нам нужно пересмотреть свои понятия о разумном в соответствии с тем, что мы узнаем. Главная фишка науки в том, что она заставляет тебя поверить в то, что соответствует реальности. По другую сторону баррикад находится религия — когда ты хочешь, чтобы мир соответствовал твоим представлениям.
— Когда мы говорим о ничто, то все равно подразумеваем наличие каких-то законов. Как они появились?
— Насколько мы можем судить, законы постоянны. Другое дело, что законы появились вместе с нашей Вселенной — и может оказаться, что они действуют только в ней.
— А что насчет популярного понятия мультивселенной? Насколько оно умозрительно?
— Конечно, понятие мультивселенной спекулятивно, но это хорошо мотивированная спекуляция. То, что мы знаем о ранних стадиях развития Вселенной, показывает: наша Вселенная на самом деле не уникальна. Однажды мы, возможно, сможем проверить эту идею и перейти от метафизики к физике. Если мы измерим гравитационные волны в начале времени, то сможем лучше понять, как наша Вселенная была создана. В таком случае у нас получится разобраться с тем, что называется инфляцией. Инфляция — это своего рода старая вселенная, которая производит свойства той Вселенной, которую мы видим. Наша Вселенная расширилась с огромной силой в ничтожный промежуток времени. Такого рода расширение продолжается до сих пор, и только в отдельных областях оно останавливается, и происходит Большой взрыв. Возможно, прямо сейчас где-то происходит другой Большой взрыв, а завтра произойдет еще один. И этот процесс продолжается все время. Измерив гравитационные волны, мы поймем, существует ли инфляция и, соответственно, другие вселенные.
— В какую вообще сторону физика как наука движется сегодня?
— За последние двадцать лет многое изменилось. Сорок лет назад о существовании других вселенных и других законов нельзя было и помыслить. Мы думаем, что в некоторым смысле природа четырех сил вселенной, которые мы измеряем, может изменяться в других вселенных. Такая картина сегодня определенно превалирует. Возможно, новые инструменты — тот же Большой адронный коллайдер — приведут к новым прорывам, потому что физика в конечном итоге развивается за счет экспериментов, а не теории.
— В одной из лекций вы упомянули, что без знания современной физики мы бы никогда не запустили систему GPS. Какие технологии получат развитие за счет того, над чем физики работают сегодня?
— Одно из основных направлений — это использование на микроскопическом уровне квантовой механики при создании новых материалов и технологий: от сверхпроводимости материи до квантовых компьютеров. С помощью законов квантовой механики мы можем создать совершенно новые компьютерные, коммуникационные и материальные системы. Исследования того, как можно контролировать квантовые процессы в крупном масштабе, двигают инновации и позволяют создавать новые материалы — и в это можно инвестировать.
— Вы довольно критично высказывались в адрес философии науки, что многих смутило: Томас Кун и Карл Поппер, как ни крути, очень влиятельные фигуры. Можете прояснить свою позицию?
— Я критиковал не философию, как многие подумали, а лишь некоторых философов. Что касается Куна и Поппера, то эти фигуры, безусловно, влиятельны в философии, но не в науке. Философы пытаются описать то, каким образом происходит научный процесс, но не всегда делают это удачно. Идея научных революций Куна в некоторым смысле наивная. Важно, что все эти концепции не влияют на собственно физику. Есть научные области, где философия по-настоящему важна и позволяет формулировать важные вопросы. Это хорошо заметно в исследованиях сознания — на ум сразу приходит имя Дэниела Деннета. Но с физикой все по-другому. Это ни плохо, ни хорошо — просто констатация факта. Физики в каком-то смысле сами занимаются философией, но никто не читает Куна и Поппера и потом — бам! — узнает, как сделать научное открытие. Философия — это рефлексия над знанием, но само знание производят ученые. Я не думаю, что есть какое-либо знание кроме эмпирического.
— В статье для The New Yorker вы отметили «бесцельность» нашего существования. Что вы имели в виду?
— Мы всегда будем думать о смысле жизни. Я же говорю о том, что нет никаких доказательств космического замысла. Если взглянуть на Вселенную, то отсутствие этого замысла становится очевидным: в ней все происходит довольно случайным образом. Так что если нет доказательств замысла, то зачем его выдумывать? Мы просто космические наблюдатели, созданные из материи, которая не имеет особого значения для остальной Вселенной. Одно из косвенных доказательств отсутствия замысла — это то, что Вселенная крайне враждебна по отношению к нам, она хочет убить нас каждую секунду. Жизнь зародилась только благодаря случаю, Вселенная в целом здесь не при делах. Все, что мы наблюдаем во Вселенной, не было создано для нас. В космическом смысле мы не имеем значения, что делает нашу жизнь только увлекательней, ведь мы можем обозначить замысел сами для себя.
— Замысел в каком смысле? Разузнать, как и почему все появилось в этом мире?
— Когда в науке мы спрашиваем «почему», то мы имеем в виду «как». Вопрос «почему» уже подразумевает наличие определенного ответа. Вопрос «как», с другой стороны, позволяет действительно объяснять вещи. И мы видим, что нет никаких свидетельств того, что существует какой-то замысел. Более того, специфический замысел, описанный в Библии, определенно неверен. Библию писали люди, которые даже не знали, что Земля вращается вокруг Cолнца — зачем верить в их рассуждения о природе Вселенной?
— Почему тогда религия вернулась — причем довольно агрессивно? Участники «Монти Пайтон» сказали, что сегодня они бы вряд ли сняли «Житие Брайана».
— А вот не знаю: Эрик Айдл — мой хороший друг, и уж он точно снял бы еще один такой фильм. «Житие Брайана», на мой взгляд, самое точное изображение происхождения христианства, которое идеально описывает то, какой чушью является сильная религиозность. Что касается возвращения религии, то я думаю, что люди попросту привязаны к вере, чему есть легкое объяснение с точки зрения эволюции. Для людей в саванне было естественно предполагать, что листьями движет какая-то сила, потому что за теми же листьями может скрываться лев. И это работало в течение долгого времени. Религия совершенно точно была полезна для построения сообществ, для определения того, кто с нами, а кто нет. Кроме того, религия лежала в основе науки, однако хорошие новости в том, что наука переросла религию. Так дети перерастают родителей.
— Но как все-таки объяснить религиозный и антинаучный поворот, который мы наблюдаем сегодня, скажем, в администрации Трампа?
— Очень печально, что в XXI веке религия продолжает играть такую роль в геополитике. Но это и неудивительно: она давно стала институцией, сосредоточившей в своих руках много власти, которую она хочет сохранить. Плюс — и это одна из главных проблем — у религии есть доступ к детям, и она может промывать им мозги.
— В уже упомянутой статье для The New Yorker вы заявляли, что ученые должны быть «воинствующими атеистами». Как это следует понимать?
— В каком-то смысле я высмеивал современную ситуацию в Штатах: если там вы публично задаете вопрос о существовании Бога, вас тут же называют воинствующим атеистом. Это просто смешно. Оспаривание всего что угодно — это норма в демократическом обществе. В науке ничто не может быть священным, и если простое вопрошание превращает тебя в воинствующего атеиста, тогда все ученые должны быть воинствующими атеистами. В демократиях должно быть позволено высмеивать все что угодно.
— Я представляю себе как раз условного нью-йоркского либерала, который возмутится, если услышит прямую критику ислама как религии, а не просто исламизма.
— Нужно не бояться критиковать как ислам, так и христианство, и я занимался и тем и другим. У меня был эфир на «Аль-Джазире», посвященный исламу и атеизму, в ходе которого я сказал, что ислам нелеп. Но христианство и иудаизм точно так же нелепы и неразумны. Сегодня ислам является самой жестокой религией, но на протяжении истории христианство и иудаизм были не менее жестокими. Все священные книги таковы — взгляните на Ветхий Завет. Разница лишь в том, что люди давно перестали трактовать Ветхий Завет дословно. Люди не забивают камнями детей за непослушание. Проблема в том, что ислам более молод, и Коран трактуется дословно.
— Но Коран — это прямое слово Бога, а не его пересказ, как в Библии.
— Люди думали, что и Библия — непосредственное слово Бога. Сегодня мы переросли это, поэтому те, кто называет себя религиозными, берут в Библии только то, что им нравится, игнорируя все остальное. Они не похищают чужих жен, не насилуют дочерей и не забивают детей камнями. На фундаментальном уровне Библия — это аморальная и отвратительная книга. И Коран точно такой же. Можно понять в исторической перспективе, как эти книги появились на свет и как их использовали для контроля общества — чтобы не было беспорядка и соблюдался закон. К сожалению, обе книги оказались крайне женоненавистническими, что проявляется во всех авраамических религиях.
— Некоторые могут возразить, что религия сегодня служит просто неким этическим компасом — не более того.
— Но что это за такой этический компас, если он основан на доктринах, которые совершенно точно неэтичны? Разве вы убьете своего соседа, если вы перестанете верить в Бога? Я думаю, большинство людей не станут убивать своих соседей независимо от того, верят они в Бога или нет. Бог здесь используется как отговорка.
— Вы сказали, что наука позволяет нам понять и осознать нашу незначительность по сравнению со Вселенной. В этом явно угадываются этические нотки. Может ли наука научить нас некоторой умеренности, смирению, что ли?
— Религия — это противоположность умеренности, потому что она учит, что мир был создан для нас. Это самая солипсистическая мысль, которую я только слышал. Наука же как раз учит умеренности. Многие говорят, что наука высокомерна, но дело обстоит ровно наоборот — это религия высокомерна! Наука говорит, что Земля развивается по своим законам и, хотя мы и можем на нее воздействовать, она не была предназначена для нашего господства. И если сегодня мы впервые в истории контролируем фундаментальные процессы в окружающей среде, нам следует быть очень аккуратными: вместе с большой властью приходит и большая ответственность.