Выгуливал на поводке Олега Кулика, вызывал на кулачный бой Бориса Ельцина и рисовал на картине Малевича знак доллара. Его книга «Жития убиенных художников» (2016) вошла в шорт-лист «Нацбеста».
Я видел одного художника с боттичеллиевскими жестами. Имя его — Дэвид Бирн.
В звуках его струн, в бумбуме его барабанов померещился мне возврат весеннего, ветреного ритуала.
Давно это было…
В 1994 году Бирн — уже без Talking Heads — приехал с концертом в Москву, в ДК Горбунова.
Толпа восхищенных ребят ждала своего кумира, но сначала на сцене полоскал сытое горло Борис Гребенщиков. Мальчишкам надоело: «Хватит! Проваливай! Хотим Бирна!»
И вот он явился: тощий, с длинными волосами и мохнатыми бакенбардами, во всем черном, с поблескивающей пряжкой ремня:
Откинув докучную маску,
Не чувствуя уз бытия,
В какую волшебную сказку
Вольется свободное я!
Бирн уже догадался, что прибыл в нищий город, где беспризорные дети нюхают в канализации клей.
И он не осрамился — был экстатичен и строг.
В двух словах: это был экстракласс и транс.
Песни разбивались о наши головы, словно мощные, пенные волны, обдавая брызгами сердца и мозги.
Какая-то девчонка на вершине упоения запрыгнула на сцену и попыталась прикоснуться к Бирну, как Магдалина — к Христу.
Охранник схватил и стащил ее вниз.
Бирн оторвался от микрофона и, бросив озабоченный взгляд на девчонку, крикнул:
— ARE YOU OKAY?!
Это был лучший концерт в моей жизни.
Я Бирна и сейчас уважаю: он — художник.
Второе мое соприкосновение с ним произошло в богатом городе Стокгольме уже в тошнотворном двадцать первом веке. Как это у Саши Черного:
Все в штанах, скроенных одинаково,
При усах, в пальто и котелках.
Я похож на улице на всякого
И совсем теряюсь на углах…
И вдруг узнаю, что в том самом выставочном зале, где я лет десять назад, еще будучи московским художником, разнес в пух и прах международную выставку «Интерпол», намечается очередной вернисаж.
Сразу решил пойти туда и встретиться с куратором Яном Оманом, который когда-то обозвал меня футбольным хулиганом.
И вот мы уже на вернисаже — мелком и жалком.
Проклинаю культуру! Срываю подтяжки!
Растопчу котелок! Растерзаю пиджак!
Я завидую каждой отдельной букашке,
Я живу как последний дурак…
В отвращении спустились с Барбарой в бар, где и застали всю честную компанию с куратором Оманом во главе. Они там пили под музычку пиво и шевелили бедрами.
А мы тут же залезли на стойку бара и стали плясать.
В лес! К озерам и девственным елям!
Буду лазить, как рысь, по шершавым стволам.
Надоело ходить по шаблонным панелям
И смотреть на подкрашенных дам!
Танцуя, мы еще и разделись.
Я — никудышный Нижинский, но это было чертовски весело — гарцевать, как кентавр, на пару с любимой в подлой художественной институции, где я когда-то учинил грандиозный скандал: разрушил бездарную инсталляцию.
Все взоры были на нас, танцующих.
Тут, однако, вмешался этот самый Ян Оман, кураторишка. Он стал вопить, чтоб мы слезли с его бара.
Крики сводились к следующему: ты, Бренер, — ничевок, никто, ничтожество.
Черта с два: я — всек!
Поэтому мы с Варварой продолжили неприличие. Появился лакей Омана и стал стаскивать нас с бара. Запутавшись в спущенных штанах, мы чуть носы не расквасили. Они нас вытолкали из помещения.
И вот мы уже во дворе — хохоча, уходим.
Но тут кто-то: «Бренер!»
Оказалось, молодой человек из Чехии, работает здесь ассистентом.
И вот что он нам говорит:
— Вы здорово танцевали, правда. Но я хочу сказать другое… Тут два месяца назад проходила выставка Дэвида Бирна… И он после открытия тоже танцевал на стойке! Только ему они, конечно, разрешили. А вас выгнали… И поэтому, клянусь, мне ваш танец вдвойне понравился!
Тут он нас расцеловал.
Нужно ли говорить, что его слова согрели нам душу?
О, Дэвид, мы танцевали с тобой на одной дерьмовой стойке!
Are you okay, Дэвид?
ARE YOU OKAY, брат?
Женщины, любящие мое мясо, и эта
девушка, смотрящая на меня как на брата,
закидайте улыбками меня, поэта, —
я цветами нашью их на кофту фата!
В последний раз я видел Бирна в Лондоне — в концертном зале под названием Southbank Centre.
Билеты на его представление мы купить не могли — слишком дорого.
Но нас в зал пропустила добрая билетерша — случается и такое.
Бирн исполнял свои старые песни, но главное заключалось в зрелище: седой Дэвид был одет во все белое, как настоящее привидение.
И его музыканты тоже — белоснежные призраки.
И его балетная труппа — меловая фантазия.
Они все выглядели как алебастровые фантомы, белые-пребелые выходцы из могил.
И песни исполнялись в той же тональности.
То есть великолепный артист прошлого века Дэвид Бирн преподнес себя публике двадцать первого века в качестве галлюцинации.
Разве это не здорово?
И он, кстати, действительно постарел.
Музыка буйствовала, седой Бирн, отстраняясь от микрофона, приседал, а белоснежные балерины прыгали через него, как древнеегипетские акробатки.
Тут я не выдержал и сиганул к ним на сцену.
Никто меня не останавливал.
Я успел сделать несколько кувырков и схватился за светозарную штанину Бирна.
Халды-балды!
Музыка громыхала.
Я был уже вне себя, как в присутствии ангела.
У него были нежные черты лица, густейшие брови и шевелюра белее облака.
Он взглянул на меня озабоченно:
— Are you okay?
И еще раз, у самого уха:
— ARE YOU OKAY?
Издательство
«Все свободны», Санкт-Петербург, 2017