Мы ввязались в долгую позиционную войну, боевые действия идут по разным направлениям. Мы еще не проиграли апелляцию по поводу лицензии, но, возможно, мы ее проиграем: наши оппоненты, как правило, выигрывают в судах Мы надеемся на лучшее и на то, что аргументы здравого смысла возобладают. Рособрнадзор как проверяющее ведомство заточен на то, чтобы отфильтровывать неэффективные вузы, фабрики дипломов, где тем, кто платит деньги, штампуют корочки. Образование — это бизнес, таких заведений довольно много. ЕУ на фоне всего этого выглядит белой вороной: образование у нас формально платное, но подавляющее большинство студентов получают стипендии, которые превышают плату за обучение. Государственный проверяющий орган не может понять, как это возможно.
Есть большой тяжелый паровоз, который создали, для того чтобы раздавить все плохие вузы. Сейчас его направили на нас — попросили Милонова, написали эти сообщения от лица возмущенной общественности. К вам пришла проверка. Она не может уйти с пустыми руками, иначе проверяющие плохо работают, зря едят свой хлеб. Это как акула, у которой зубы повернуты в одну сторону: если она уже начала вас заглатывать, то вылезти без потерь невозможно. Остановить этот локомотив не удается даже высоким начальникам. Как вы знаете, у нас есть поддержка со стороны правительства и президента. Получается, что и они не могут справиться с чиновниками низкого уровня. Им отвечают: мы бы хотели, но, вы знаете, по закону у нас есть процедуры. Эти процедуры базируются на совершенно неоднозначной трактовке бесконечного количества норм, которые зачастую противоречат друг другу. Или же выясняется, что просто нет четкого определения «политологов-практиков»Главная претензия Рособрнадзора — недостаток политологов-практиков на соответствующих программах..
Суд встает на сторону наших оппонентов. На заседании предъявлялось официальное январское письмо от Рособрнадзора, где было написано, что у ведомства на данный момент претензий к нам нет. Представители Рособрнадзора, ничтоже сумняшеся, сказали, что это не документ, что письмо ни о чем не свидетельствует. Все это напоминает розыгрыш кафкианского процесса, но в реальной жизни. Мы живем в такой ролевой игре. Другое дело, что просто так нас не раздавишь.
Что касается здания 27 декабря 2016 года администрация города отменила договор аренды особняка Кушелева-Безбородко, в котором ЕУ располагается с момента своего основания в 1994 году. — мы тихо-мирно в нем существовали, градостроительная комиссия уже одобрила проект реновации. Исторических интерьеров здесь осталось немного. Остальная часть особняка мало приспособлена, для того чтобы служить местом расположения университета. Здесь большие площади, большие объемы, местами высокие потолки, но полезного места мало. Если использовать это здание как-то осмысленно, то не исторические части нужно было как-то переделывать. Был объявлен открытый конкурс. Выиграл действительно очень хороший проект Жан-Мишеля Вильмотта. Мы собирались вложить довольно крупную сумму и уже, кстати говоря, вложили. И тут в какой-то момент выясняется, что все это нужно приостановить под, в общем, надуманным предлогом — все прекрасно знали, что тут в свое время сделал Институт охраны труда. Это свидетельствует, на мой взгляд, о том, что местные власти либо не контролируют ситуацию, либо способствуют тому, что можно назвать рейдерским захватом.
Наш приоритет сейчас — сделать так, чтобы люди, которые пришли к нам учиться, не только закончили семестр, но и получили дипломы, на которые они рассчитывали. Резолюция Путина на документе, который был ему представлен членами нашего попечительского совета, как раз об этом — обеспечить непрерывность учебного процесса. Если у нас отнимут лицензию по суду, мы не сможем осуществлять учебную деятельность. Нам придется отменить занятия и экзамены, что само по себе не разрушит ЕУ. Все-таки университет — это не бумажка лицензии с печатью, а сообщество людей, занимающихся общим делом. Обучение у нас завязано на исследовательских проектах. Даже временно потеряв лицензию на образовательную деятельность, мы можем продолжать заниматься наукой. Остается надежда, что все каким-то чудесным образом, за счет вмешательства deus ex machina, благополучно разрешится.
В условиях существующей институциональной среды, вместо того чтобы заниматься наукой, нам приходится прикладывать огромное количество усилий на подготовку документов. Если какие-то люди хотели создать проблемы Европейскому университету, у них это очень хорошо получилось.
По ходу разбирательств с ЕУ выяснились очень интересные особенности контрольно-надзорного аппарата. От Института проблем правоприменения были прекрасные публикации в «Ведомостях» — например, о том, какой процент ВВП уходит на существование этой надзорно-ревизионной деятельности. Если вам не удается быть в стороне от всей этой системы, требуются затраты огромных ресурсов, чтобы соответствовать всем нормативам. Если же вы маленький и у вас таких ресурсов нет, вы должны умереть. Но мы не считаем, что мы должны умереть.
Внезапно Рособрнадзор решил провести внеочередную проверку — через год после предыдущей. И опять же, внезапно, когда контракт на реновацию здания уже был подписан, государственные контролирующие органы поняли, что пластиковые окна во внутреннем дворе представляют собой непоправимый ущерб историческому облику. Почему эти события совпали? Мы можем только гадать. После выхода фильма ФБК многие подумали про соседнее здание. На самом деле трудившиеся там рабочие и раньше громко хвастались, что делают дом «для Медведева», так что абсолютной новостью это соседство в университете не было. Однако есть ли тут причинно-следственная связь, никто сейчас уверенно сказать не может.
Но есть вещи, которые казус ЕУ недвусмысленно высвечивает. Например, что политика Министерства по поддержке науки и высшего образования внутренне противоречива и совершенно непредсказуема. ЕУ по разным параметрам мог бы считаться образцовым, даже в каком-то смысле любимым государством негосударственным университетом. Он получал высшие баллы во всевозможных оценках эффективности. И как будто министерство с этим соглашалось. У нас выступали министры, университет привлекали к разработке реформ, ректор и отдельные профессора входили в многочисленные консультативные советы. Но оказалось, что ведомство, подчиненное министерству, плевать хотело и на рейтинги, и на министра, и на президентский совет, в котором состоит ректор. Оно не обнаружило спортзала, который, правда, не нужен, но по бумагам должен быть. И пришло нас закрывать.
Даже оставляя за скобками, по собственной инициативе действовал Рособрнадзор или нет, мы получили довольно неприглядную картину того положения, в котором находится российское высшее образование. Ни научная работа, ни соответствие каким-то установкам министерства не защищают от того, что внезапно кому-то понадобится здание или какой-нибудь бюрократ в ходе очередной проверки не обнаружит бумажки — и сможет все закрыть. Нет никакой уверенности, что, если делаешь все так, как государство сегодня объявляет правильным, оно тебя внезапно не накажет.
Все это крайне негативно влияет на желание вкладываться в институциональное развитие — скажем, в то, чтобы создать новый исследовательский центр или развивать учебную программу. Мой факультет сейчас не может выбрать декана, потому что никто не хочет им быть. И я не хочу. По простой причине — все, что я в этом качестве сделаю, может исчезнуть как дым. Вот статьи или исследования, собственная репутация не исчезнут, а результаты административной работы — запросто. Можно потратить годы жизни, а потом придет проверка и все закроет. И это общая ситуация для всего образования, для всей науки — не только для негосударственных вузов. Даже когда есть большие федеральные деньги — 5–100 или какие-нибудь мегагранты, — люди не очень хотят с их помощью участвовать в каких-то долговременных инициативах, направленных на развитие институтов и среды, а не на свое собственное. Каждый знает: мы начнем какой-то проект, пригласим людей, потратим массу времени, вложимся в студентов, а потом вдруг деньги кончатся — и нам придется закрываться, до того как мы получили результат. Уж лучше я буду играть за себя, чем за университет, вкладываться в собственную карьеру, чтобы при случае иметь возможность перевести все свои дела — например, в какую-нибудь другую страну. Логика вывода интеллектуального капитала работает так же, как капитала неэкономического. Развитие российской науки не так сильно сдерживает то, что в стране мало денег, как то, что здесь мало предсказуемости и постоянства.
Сами по себе наличные неприятности еще не смертельны. Лицензию можно вернуть, дипломы — выдать осенью. Но если представлять совсем катастрофический сценарий развития событий, неприятности будут возникать и дальше. Мы не сможем выдержать тяжести проверок всех контролирующих ведомств. Могу поделиться только собственными домыслами о том, что будет дальше. Я не вхожу в центральную администрацию и не знаю, о чем думает руководство. Технически ЕУ может превратиться в университет в изгнании. Когда началось давление на минский ЕГУ, он перебазировался в другую странуПосле аннулирования лицензии в 2004 года Европейский гуманитарный университет работает в Вильнюсе.. Есть, скажем, Технологический университет Лаппеенранты, который давно обдумывает запуск славистских программ. В основном там учатся будущие инженеры, но они хотели бы еще готовить специалистов по России или как минимум инженеров со знанием русского языка и культуры. Причины понятны — город находится на границе, им важно как-то строить отношения с большим соседом. Пока у них это не очень выходило, а тут появится возможность получить целиком готовую школу славистских исследований с преподаванием на английском. Не то чтобы в ЕУ кто-то хотел такого развития событий. При всех прелестях Лаппеенранты — жить в Петербурге гораздо интереснее. Но это потенциальная возможность на черный день. И таких много.
Ну и на индивидуальном уровне многие наверняка задавались вопросом, что будет с их студентами, если им не дадут защитить магистерскую. Поскольку более-менее у каждого преподавателя вдоволь иностранных связей, тут все выглядит решаемым: мы позаботимся о переводе своих в приличные университеты, так что, надеемся, они не сильно потеряют от происходящих сейчас событий. В отличие от тех студентов, которых университет, боюсь, уже не сможет ничему научить.
Прежде всего, я хотел бы отметить, что у меня нет сомнений в координированности атаки на Европейский университет, которая разворачивается вот уже около года. Обоснованность каждой претензии проверяющих органов можно было бы рассматривать по отдельности, но одновременная внеплановая проверка более чем десятком организаций не может быть случайностью. Трудно представить, что все это закончится само собой, без какого-то открытого или скрытого диалога с инициаторами гонений. Другое дело, что их до сих пор не видно, конечные цели — неизвестны, и в этом смысле мы действуем как в тумане, ведя оборону от неизвестного противника.
На сегодня сформулировано несколько гипотез — от попыток завладеть зданием (эта версия, связавшая атаку на ЕУ с кругом Медведева, получила в последние недели подкрепление) и реакции правоохранителей на деятельность Института проблем правоприменения ЕУ до традиционных уже подозрений, что «слишком свободный» университет вызывает аллергию у части властной элиты. Я не возьмусь выбирать из этих теорий: все они мне не нравятся и к тому же не исключают друг друга. У атаки мог быть один инициатор, к которому уже после ее начала подключились другие заинтересованные в разгроме ЕУ группы. Печально, что одним из инструментов в этом процессе стал Рособрнадзор — ведомство, созданное для поддержания качества образования в России, но на деле нападающее сейчас на одного из лидеров этого качества в стране.
И тут мы переходим на другой уровень анализа. Дело в том, что конфликт вокруг требований Рособрнадзора к ЕУ выявил одну из центральных проблем современного российского образования. За последние десять лет именно требования этого ведомства, аналогичные тем, что предъявляют сегодня к ЕУ, выжгли значительную часть вузов. Я сам до прихода в Европейский долго работал в Волгоградском государственном университете, и я знаю, что похожим образом дела обстоят практически везде: Рособрнадзор загрузил университеты бюрократической нагрузкой, не оставляющей возможностей для науки и качественного преподавания, — эта ситуация (пожалуй, даже в большей степени, чем печально низкий уровень оплаты труда в отрасли) стала главной причиной снижения качества образования и разочарования профессоров в своей работе в эти годы.
Я не стану строить предположения о том, как будет развиваться ситуация. Мне хочется оставаться оптимистом, поскольку я вижу, как много людей сегодня вступаются за Европейский университет. Коллеги в российских вузах и за рубежом, ученые и политики, студенты и деятели культуры — настоящая российская элита понимает значение ЕУ для будущего российского общества. Надеюсь, что их поддержка и наша стойкость позволят университету с честью перенести нынешнюю атаку.
В настоящее время мы ждем судебного решения по отзыву лицензии, для того чтобы проанализировать наши дальнейшие действия. Предполагается, что мы подадим апелляционную жалобу, но я не могу сказать, что такое решение уже принято. По поводу московских судебных дел — мы обжалуем предписание Рособрнадзора, которое легло в основу решения по отзыву лицензии. Кроме того, назначено судебное заседание по оспариванию решения Комитета имущественных отношений о расторжении договора на здание.
Можно гадать, с чем связана такая синхронность проверок. Официальная позиция озвучена — это обращение депутата Милонова. Органы, которые проводили проверки, не совсем связаны друг с другом — КГИОП, Рособрнадзор и налоговая. Возможно, в этом есть элемент случайности.
У Рособрнадзора нет единой позиции, она постоянно меняется. Если говорить по документам, то при обращении к президенту университет провел работу по устранению нарушений. Даже после второго предписания ЕУ просил о возможности решить вопрос мирным путем. Это означает, что мы планировали создать некую дорожную карту, благодаря которой все замечания ведомства были бы учтены. В начале февраля от Рособрнадзора поступило письмо за подписью руководителя, из которого следовало, что три из четырех оставшихся нарушений можно считать решенными. Двадцатого числа во время суда по отзыву лицензии мы стояли на этой позиции — три правонарушения Рособрнадзор отзывает, а по четвертому мы представили комплект документов из более чем двухсот страниц, подтверждающий наши слова. В ответ Рособрнадзор отказался от своего письма, а ситуацию с четвертым нарушением суд даже не стал рассматривать. Как юрист я считаю, что суд, мягко говоря, недостаточно исследовал все обстоятельства дела.