«На игле» и еще 9 книг, вышедших на русском языке благодаря Илье Кормильцеву

«Идея издать «Антологию поэзии битников» родилась, как и большинство самых интересных проектов «Ультра. Культуры», на кухне у Ильи Кормильцева. Мы обсуждали какие-то книги, серии, всплыла фамилия Гинзберга, я спросил какую-то глупость вроде «А где он играл?», но Илья, вместо того чтобы спокойно рассказать об этом человеке, вдруг покраснел, стал кричать, что таких неучей, как я, на столбах вешать надо, побежал в другую комнату, притащил какие-то книжки стихов на английском и принялся показывать на фамилии, рассказывать, кто есть кто, ужасно расстраиваясь за мое незнание литературы. В какой-то момент он безапелляционно заявил, что мы должны издать битников, без битников нет культуры. Возражать Илье всегда было сложно, а в этом случае мне показалось даже небезопасным. Илью не мог остановить ни колоссальный объем предстоящей работы по переводам, поиску прав, составлению и комментированию, ни то, что многие даже внутри издательства не верили в этот проект. Кажется, мы потратили больше года работы на этот сборник, Илья заразил нас всех значимостью этой антологии (так, вместо яркой трешевой обложки, какие я обычно делал в «Ультра. Культуре», у меня получилась прямо почти академическая). Несколько лет назад я случайно натолкнулся в каком-то издательстве на автореферат диссертации, которая была основана на антологии поэзии битников, сразу вспомнил Илью и понял, насколько он был прав, добившись ее издания».

«Бойцовский клуб» я помню, на его обложке еще стояли мои слова: «Эта книга похожа на бомбу, изготовленную в домашних условиях. Опасна почти так же — в любой момент может сдетонировать и разнести твою привычную жизнь в клочья» — кажется, так. Это была преувеличенно рекламная фраза: не то чтобы я сильно ценил прозу Паланика, но в тот момент я сам напоминал опасно тикающий, готовый взорваться механизм — настолько был на взводе. Это была самая заря путинских нулевых, но я уже тогда чувствовал тяжелое сгущение атмосферы и прекрасно понимал, откуда это идет и, главное, куда. Так что, пока новое поколение радовалось открывшимся возможностям, а средний класс размножался и учился потреблять, я, будучи элитаристом не политически, а по природе, просто задыхался и внутренне метался, не находя, к какой бы банде пожестче примкнуть.

Книга вышла в совместной серии издательств «Гудьял-пресс» и АСТ, называлась она модным тогда словом «Альтернатива» — я входил в ее редколлегию вместе с Борисом Гребенщиковым и прочими соответствующими людьми. Илья сделал перевод, а оформление всей серии — будущий главный художник еще не существующей «Ультра. Культуры» Саша Касьяненко. Думаю, многие помнят ее желтые обложки, их потом вышло много, но после первых трех изданных книг (среди которых как раз и был «Бойцовский клуб») «Гудьял-пресс» перестал существовать, и АСТ продолжило серию самостоятельно. Собственно, это и побудило Кормильцева и Касьяненко искать возможности для организации собственного издательства, которым через некоторое время и стала легендарная «Ультра. Культура».

«К переводам великих рок-поэтов Кормильцев пристрастился со студенческих времен. Вначале он подсел на тексты Led Zeppelin, а потом пошли дела посерьезнее: Пит Синфилд, Боб Дилан, Дэвид Боуи и другие. Основав собственное издательство, Илья одной из первых книг выпустил шикарную «Антологию битников», а потом добрался до любимого певца персонажа Африки из кинофильма «Асса» — Ника Кейва. На творчество лидера Bad Seeds Кормильцев обратил внимание еще со времен первой группы Кейва Birthday Party. Потом, в самом начале двухтысячных, поэт «Наутилуса» выиграл соросовский грант и перевел кейвовский мистический роман «И узре ослица ангела Божия». Спустя несколько лет, в разгар давления цензуры и всевозможных Главнаркоконтролей на его издательство, Илья Валерьевич собрал команду единомышленников, вместе с ними перевел и издал двухтомник текстов, состоявший из композиций с альбомов Bad Seeds, одноактных пьес и эссе, а также религиозный монолог Ника Кейва на радио ВВС. Примечательно, что текст главного хита Кейва того времени, где герой убивал волоокую красавицу булыжником и где «they call me the Wild Rose, but my name was Elisa Day», перевела жена поэта Алеся Маньковская. По ее воспоминаниям, «больше ни у кого из мужчин-переводчиков не получалось выразить суть происходящего». С точки зрения самого Кормильцева, его любимым переводом в этом сборнике был психоделический номер Кейва под названием «Blind Lemon Jefferson». Пресловутый Ник Кейв участвовал в русской презентации двухтомника в 2004 году и, помнится, очень хвалил обложку и дизайн — в частности, оформление лимитированной части тиража, выпущенной в картонном бокс-сете. Через пару месяцев после выхода в свет двухтомник стал зверским раритетом. По слухам, практически весь тираж раскупили юные хипстеры и поклонники Бориса Гребенщикова».

«Обсуждая этот роман Адэра, написанный к двадцатилетию событий 1968-го, мы обычно сравнивали его с Сэлинджером — так и не выросшие дети не хотят вписываться в тошнотворно «взрослый» мир и ищут себе для этого оправдания. Это важнейший механизм роста вариативности в любом обществе. В европейской версии 1960-х (Тео и Изабель) таким оправданием становится синефилия и политический активизм «новых левых», вплоть до студенческих баррикад Сорбонны с самодельной зажигательной смесью в бутылках, а в американской версии (Мэттью) — хиппистский пацифизм, уклонение от призыва, отрицание любого насилия, включая революционное. Когда Илья переводил этот роман, он еще не знал, что Бертолуччи уже купил права на экранизацию. А, когда фильм вышел, мы все время сравнивали его с книгой. Эта разница очень важна для понимания произошедших перемен. Например, в конце романа американский пацифист гибнет на баррикадах от случайной пули, буквально став жертвенным агнцем, смерть которого — цена альтернативности, а в фильме он просто уходит, и это совсем другой финал. Еще в книге нам нравилась сцена в анархистском книжном магазине, которой в фильме нет: мы с Борей Куприяновым как раз тогда открыли «Фаланстер», и этот эпизод вдохновлял, хорошо объясняя, что такое левацкий книжный. В романе вообще гораздо больше политических дискуссий и уличной войны, хотя сценарий фильма писал сам Адэр, но на десять лет позже».

«На игле» — пронзительная, беспощадная книга Ирвина Уэлша о добровольных мучениках — беглецах от реальности. Сейчас это стильное и добротное чтиво уже перестало быть актуальным, зато оно как ничто иное передало драйв 90-х — среди режиссеров сделать это удалось только, пожалуй, Тарантино. Героям «На игле» предложен поистине гамлетовский выбор — быть или не быть, чувствовать или слиться со средой, выполняя лишь функции ее самоподдержания. Кормильцев не чурался и совсем скандальных проектов. Издательство постоянно подвергалось преследованиям, обвинениям в экстремизме, пропаганде наркотиков. Тем не менее такой уникальный опыт принес в культуру куда больше, чем пугливые и форматные, зависящие от государства структуры».

«Отсос» — очень веселая и злая книга. Стюарт Хоум умудрился обидеть всех — левых и правых, журналистов и политиков, полицейских и тех, кто «ни в чем не участвует». Это очень похоже на Кормильцева и его издательство «Ультра. Культура». «Как вы можете издавать …?» Подставить в пробел можно было почти любую книгу издательства: каждая как минимум заставляла задуматься. И это, конечно, обидит кого угодно. Но все, что ты знаешь, — ложь, так что нечего обижаться, подумай своей головой. Хочешь изменить мир? Тем более стоит думать самому, а не менять на веру свою свободу».

«В 1997 году я открыла номер журнала «Иностранная литература», где впервые был опубликован роман Клайва Льюиса «Пока мы лиц не обрели» в переводе Ильи Кормильцева. Уже тогда стало понятно, что передо мной необыкновенный текст, перевести который под силу только необыкновенному человеку. Я тогда не слишком следила за рок-музыкой, и песни «Наутилуса» прошли практически мимо. Но даже меня зацепили «Прогулки по воде», и от припева щемило сердце.

Роман «Пока мы лиц не обрели» неспроста носит подзаголовок «Пересказанный миф». Клайв Льюис изначально задумал рассказ о пути человека к Богу, используя в качестве оболочки античный миф об Амуре и Психее, изложенный в «Метаморфозах» Апулея. В романе, однако, сюжет вывернут наизнанку: старшая сестра завидует не богатству Психеи, а ее радости и неколебимой вере в высшие силы, по сути — вере в Бога.

Как переводчику Кормильцеву удалось сохранить и передать безукоризненное звучание английского оригинала: стилизацию, но не подражание античным текстам в сочетании с современными юнгианскими образами. Как поэту Кормильцеву удалось услышать звучание струн сердца в этом тексте. Страдание, искупление, сомнения неверующего человека, его путь мучительной духовной трансформации — эти ключевые мотивы объединяют стихотворение Ильи Кормильцева и смысловой ряд романа Клайва Льюиса. Чтобы гулять по воде, нужно сначала взойти на крест. И нужно пережить смерть собственного эго, чтобы наконец обрести свое истинное лицо».

«Узнаваемый стиль Уильяма Берроуза бодрит читателя с самых первых строк. В этом он сродни Тарантино и трэшевому американскому кино. Его наркоманское прошлое не вредит, а только стимулирует его писательский дар, как бы агрессивно это ни воспринимали сторонники прогибиционизма. Талант Берроуза лежал вне его пристрастий. Он был бы гением и без наркотиков. Это человек, идеально владеющий словом, идеально владеющий динамикой — подобно самому космосу.

Радикальная прелесть текста подразумевает, что мы никак не можем стилистически его определить. Это и не постмодерн, это не классика, но это вдруг — поэзия и вдруг — политика. Самый что ни на есть драйв живого, не подчиненного классическим принуждениям слова.
Рефреном в книге проходят такие актуальные для тех времен темы, как планирование, биотехнологии, тотальный киберконтроль. Само название «Пространство мертвых дорог» отсылает к альтернативной наркомании и безысходности современного мира.

Кормильцев такой же гений, как и Берроуз, поскольку даже в относительно свободные времена в России довольно сложно было издать такого автора. Запрет на невинный радикализм есть признак тоталитарных сообществ, одним из которых является нынешняя Россия. Кормильцев был настоящим подвижником литературы и свободы. Его деятельность носила абсолютно благотворительный и гуманитарный характер. Он действительно хотел просветить людей, а не заработать на поприще книгоиздательства. Книги, которые он выпускал, можно отнести к шедеврам маргинальности 1960–1990-х годов.

«Это была одна из первых книг в запущенной нами серии «Жизнь запрещенных людей» (ЖЗЛ). Кормильцеву очень нравилась история чернокожего парня, который начинал с мелких краж и взломов, быстро понял, что его никто не ждет в мире белого христианского капитализма, но не смирился с ролью отверженного обитателя гетто. Многие его знакомые приняли ислам, но сам Ньютон выбрал другую идентичность — проект международной революции, которая начнется с восстания черного меньшинства в США. «У вас есть оружие, но и у нас есть оружие!» — было написано на плакате созданного им движения «Черные пантеры». Вскоре Ньютон стал живым символом — фотографировался с винтовкой и африканским копьем в руках для постеров движения, задавал весь их узнаваемый стиль — береты, начесы, водолазки, кожаные пиджаки. Их газета стала важнейшим артефактом в истории американских медиа. Несколько раз Ньютон сидел в тюрьме, в том числе и по обвинению в убийстве полицейского, и в итоге сам был убит неизвестными на улице. С ним дружили рок-звезды, богема и лидеры тогдашних Кубы и Китая. Его автобиография захватывает, потому что это пример драматичного перехода личного в политическое. Нам казалось, что это отличная книга о сопротивлении системе на все времена, но в России ее почти никто не покупал, не рецензировал и не цитировал. Мы показывали ее звездам российского хип-хопа, но они отвечали: «Он какой-то зануда. Зачем столько политики?» В коммерческом смысле «Самоубийство» оказалось одной из самых провальных наших книг».

«Для спектакля в МХТ им. Чехова Илья сделал новый перевод пьесы Тома Стоппарда «Художник, спускающийся по лестнице». Это история трех друзей — художников-дадаистов в юности и старости. Юность — это Первая мировая война в Европе, а для них — угар кабаре «Вольтер» в Швейцарии. Именно там по тем или иным причинам обреталась вся антивоенная богема Европы и даже был замечен Ленин, который становится персонажем, как сказали бы сейчас, «звуковой инсталляции» одного из героев пьесы, играя в пинг-понг со знаменитым в то время боксером Джеком Демпси. Даже если просто перечислить набор всплывающих в пьесе тем и смыслов, становится понятно, что для того, чтобы оценить, не пропустить и собрать все воедино, нужен конгениальный автор. Таким и был Илья. Я дружила с ним уже во второй половине его жизни, времен его переводов и издательства «Ультра. Культура». Это было большое интеллектуальное счастье, которого мне отчаянно не хватает до сих пор. Театральная среда редка на интеллектуальный драйв, да и интеллектуальный театр отсутствует в России. Чтобы прочитать Стоппарда всерьез, а уж тем более перевести, необходимо не просто быть хорошо образованным человеком, но и обладать даром интеллектуального юмора — быть в состоянии оценить игру смыслов, решить шарады и при этом не потерять главного — энергии сущностного высказывания. Для меня Илья — редкий пример интеллектуала-радикала, для которого битва умов была значима и необходима для человеческой эволюции и у которого собственное мировоззрение никак не расходилось с тем, как и чем он жил. Его голоса очень не хватает в сегодняшней России, когда все наперебой стали озвучивать свои часто нехитрые мысли — куда, как и зачем жить стране».