Примордиальная пустыня. Земледелец Каин убивает пастуха Авеля. Буйный правитель Гильгамеш сокрушает хтонических монстров и зубы своих подданных. Опьяненные сомой арии вторгаются на индийский субконтинент и заставляют местных жителей поклониться воинственному Индре — угонщику скота. Иисус Навин приносит ханаанские города в жертву своему богу — единственному, кто достоин поклонения. Римляне разрушают Второй храм, а несогласных поклониться статуе императора отправляют ко львам. Крестоносцы в лохмотьях опустошают Палестину, а затем правоверные правители уничтожают их государства и заодно Константинополь. Шведский король Густав Адольф насаждает протестантизм в Европе, притом что половина его союзников — католики.
Не совсем понятно, зачем в издательстве «Альпина нон-фикшн» перевели такой пространный учебник по истории религии. Впрочем, после сокрушительного поражения, которое нанесли секулярному религиоведению основы православной культуры, российскому читателю будет полезна любая книга по данному вопросу. Вслед за Карен Армстронг мы мчимся галопом через эпохи и континенты, вихрем мелькают перед глазами научные концепции и идеи: часть из них — несколько спорные, часть — несколько устаревшие.
Заглавие оправдывает автора: ее задача — проследить связь между религиозными верованиями и насилием на протяжении всей истории человечества. При этом она полемизирует с публицистами, утверждающими, будто первое неотделимо от второго. Проблема в том, что такая точка зрения непопулярна в сегодняшней России, а подробного изложения какой-то оригинальной теории на этих 500 страницах мы так и не видим.
Скорее это подробное погружение в проблематику, уравнивающее в правах самые разные представления. Религия как социальная институция, санкционирующая структурное насилие государства. Религия как духовная сила, противостоящая власти тиранов. Религия может консолидировать общество, а может привести к гражданской войне. В определенные моменты истории религиозный фанатизм стоял на стороне прогресса, в другие же — на стороне реакции. В общем и целом Карен Армстронг предлагает смотреть на религию как на социальный феномен, подверженный обычным историческим процессам, а не как на древнего монстра из глубин бессознательного.
Надо сказать, точно так же думают и большинство ученых-религиоведов: очевидно, что Карен Армстронг спорит с любителями от науки. Частенько можно услышать мнение, будто все ужасы цивилизации как-то связаны с религией. На это автор резонно возражает, что за самыми масштабными злодеяниями XX века стояли вполне светские режимы. Впрочем, может ли политический режим действительно быть полностью секулярным или внутри него всегда заложено квазирелигиозное зерно? С самого начала концепция секулярности содержала в себе множество признаков религиозности: достаточно вспомнить храмы разума времен французской революции. С другой стороны, не были ли сами религиозные концепции древности секулярными в нашем понимании, раз они способствовали сбору налогов и развитию сельского хозяйства и науки? Эти далеко не новые размышления позволяют современным религиоведам использовать инструментарий социологии при анализе религиозных течений и нашего времени тоже — в частности, при оценке их потенциальной опасности для окружающих.
Как проявит себя в обществе та или иная секта? Может ли ее деятельность подтолкнуть адептов к противозаконным действиям? Какие шаги нужно предпринять, чтобы этого не допустить? Именно такие вопросы государственные инстанции и суды чаще всего задают экспертам по религиоведению. Те, в свою очередь, пользуются методами социологического анализа и филологической экспертизы текстов — теми же самыми подходами, которые применяются, скажем, для оценки политических групп. Вне зависимости от теологических воззрений к насилию могут быть склонны как фундаменталисты, так и реформаторы. Ключевым фактором здесь всегда является социальный фон: подвергаются ли члены группы преследованию? Чувствуют ли они себя жертвами системного насилия или исторической несправедливости? Достаточно ли у них сил, чтобы справиться со своими невзгодами в рамках данного общества, или необходимо непременно выйти за его пределы — зачастую встав на путь насилия? Все эти предпосылки могут быть использованы для предсказания поведения как религиозных, так и вполне светских движений.
Однако существует один специфический аспект, серьезно отличающий специалиста-религиоведа от социолога или политолога. Он имеет прямое отношение к насилию, и Армстронг, к сожалению, касается его лишь мимоходом. Это концепция религиозного чувства — некоего особого состояния психики, — которая сближает теологию и — довольно неожиданно — биохимию и нейрофизиологию.
Насилие и религия связаны друг с другом на уровне не только социальных конструкций, но и пограничных состояний сознания. Эту близость можно проследить с самых ранних времен — точно так же, как и, например, социологическую. Священная сила мана, питающая энергией полинезийского воина. Божественное состояние арэтэ, в котором Ахилл был способен сокрушить сотни врагов. Незримая битва шамана с духами, состояние усердия в джихаде, священного гнева в христианских традициях, перекочевавшее в секулярный словарь войны. Все эти явления объединяют религию и насилие, позволяют найти новые продуктивные точки соприкосновения между этими двумя сферами.
Вместо того чтобы отдавать дань уважения концепциям, оригинальным лишь для XIX века, Армстронг могла бы уделить больше внимания теме психологической связи войны и веры. Впрочем, в книге есть несколько интересных примеров. Например, история о том, как секулярная армия Израиля превратилась в религиозное воинство в ходе Шестидневной войны. Люди, ранее совершенно безразличные к религии, целовали камни Стены Плача, когда Иерусалим был захвачен. Или атаки 11 сентября — как и большинство ученых, Армстронг не считает эти акты религиозно мотивированными. Действительно, большинство террористов были очень слабо индоктринированы: они обратились к исламу лишь незадолго до трагических событий. Однако были ли их чувства религиозными, когда они направляли самолет в стену? Что, как не религия, придало им уверенность, спокойствие, воодушевление, необходимые для исполнения сложной и самоубийственной операции?
Религия (или квазирелигия, если угодно) неизбежно возникает при каждом нашем соприкосновении с предельным. С тем, что вызывает наш ужас, благоговение, страх, и другими психологическими признаками войны. Но они же аналогичным образом могут быть вызваны и религиозной практикой: алгоритм работает в обе стороны. Интересное направление современной науки — выявление подобных практик, создание своеобразной «карты состояний», согласно которой определенные действия и убеждения побуждают к воинственности, а другие, наоборот, вызывают прилив эмпатии. Не исключено, что методы энцефалографии и биохимического анализа крови позволили бы вычислить такую схему действий и убеждений, и тогда состояние ахиллесова арэтэ можно было бы исключить из поведенческого кода человека раз и навсегда. Чем не основание для очередной квазирелигии?