Герой Натараджа движется-кружится — naach — по улице, подобный танцующему богу Шиве, повелителю танца, который одним прыжком порождает мир бытия. Натараджа прекрасный-юный презирает старичье, смеется над всеми этими хромыми-плоскостопыми массивными-полными — bhari — телами. Но девушки на него и не глянут. Не ведают о его суперсиле, Творцом и Разрушителем Вселенной пренебрегают. Но это окей, тип-топ, theek thaak. Он переодет. Он явился в облике бухгалтера. Бухгалтер Джинедра, идущий за бакалейным товаром в лавочку Субзи Манди на Джексон-Хайтс, Ку-ииинз. Джинендра Капур, он же Кларк Кент — темнокожий Супермен. Погодите, вот он сорвет с себя одежды, йаар. Тут-то поглядят-уставятся — dekho — на него во все глаза, тут-то они его заметят. А до тех пор — лишь намек на тайную мощь, лишь перепляс по Тридцать Седьмой авеню, словно тот царь из Деш, из старой страны, шахиншах, или махараджа, или кто там. Натараджа танцует под песнь бюльбюля. Таков он и точка. Диль-ка-Шехзада, Владыка Сердец, валет червовый.
Не было никакого Героя Натараджи, лишь вымышленный двойник юного Джимми Капура, мечтавшего рисовать комиксы. Суперсила Натараджи заключалась в танце. Когда он срывал с себя одежды, две руки его умножались дважды и у него появлялось четыре лица, спереди, сзади, по бокам, и третий глаз посреди переднего лба, и когда он начинал танцевать бхангру или демонстрировать отработанные в диско движения — он же, в конце-то концов, жил в Квинсе, — то каждым взмахом формировал реальность, творя или уничтожая. Он мог вырастить посреди улицы дерево, или преподнести себе «мерседес» с откидным верхом, или накормить голодных, но мог и сносить дома и разносить в мелкие куски скверных парней. Загадка для Джимми: почему Натараджа не причислен к божественному пантеону вместе с Песочным Человеком, Стражами, Темным Рыцарем, Танкисткой, Карателем, Невидимками, Судьей Дреддом и прочими героями «Марвел», «Ди-Си» и «Титана». Увы, Натараджа никак не взмывал к высотам славы, и порой, в плохие минуты, юному художнику начинало казаться, что он в компании своего кузена навеки прикован к бухгалтерскому креслу на Рузвельт-авеню. Он выкладывал эпизоды из жизни Героя Натараджи в интернете, но крупная рыба не клевала. А потом, жаркой ночью — через сто одну ночь после бури, хотя он-то не подсчитывал, — когда в окно ему светила красная луна, он вдруг проснулся в испуге. Кто-то в его комнате. Кто-то… огромный. Когда глаза привыкли к темноте, Джимми увидел, что дальняя от кровати стена исчезла целиком, вместо нее — вихрь черного дыма, а посреди вихря — что-то похожее на черный туннель, уходящий в неведомую бездну. Разглядеть туннель отчетливо не удавалось, потому что путь преграждало гигантское многоголовое, многорукое и многоногое существо, пытавшееся втиснуть свои многочисленные конечности в тесную спальню Джимми, — похоже, оно собиралось снести уцелевшие стены и громко возмущалось. Судя по облику этого существа, оно — это — не было даже создано из плоти и крови. Оно казалось нарисованным, иллюстрацией, и Джимми Капур, содрогнувшись, узнал собственный стиль, в духе Фрэнка Миллера (так ему хотелось думать), вселенная чуть послабее, чем у Стэна Ли (это он признавал), определенно постлихтенштейнианская манера (это в компании снобов, в том числе в обществе самого себя).
— Ты ожил? — спросил он.
Ни шутка, ни глубокая мысль не шли на ум. Голос Героя Натараджи, когда он — оно — заговорил, прозвучал знакомо, он где-то слышал уже этот голос, рычащий, многоглоточный, разносящийся как в эхокамере голос божественного авторитета, беспощадности и гнева, точный негатив собственного голоса Джимми, бедолаги, терзаемого страхами, неуверенностью в себе, неопределенностью. Единственный правильный ответ на такой голос — трепет. Джимми Капур дал правильный ответ.