Анну Матвееву нельзя назвать недооцененным писателем. Что ни книга у нее — то шорт-лист, а повесть 2001 года «Перевал Дятлова» кто только не записывал в шедевры. Но при этом о романе «Завидное чувство Веры Стениной» не пишут и не говорят почти ничего — как будто и не было его. Зная, насколько в нашем маленьком литературном мире не любят ругать книги, нетрудно догадаться, что роман попросту никому не понравился. Ведь говорят же о соседнем с ним хронографически сборнике рассказов «Девять девяностых», обсуждая его с видимым удовольствием. Рассказы о девяностых довольно сильно перекликаются с «Завидным чувством Веры Стениной», так сказать, географией бытования, и роман точно так же описывает жизнь Екатеринбурга переходного периода. Однако у «Завидного чувства Веры Стениной» есть еще одна задача — и роман с ней, вообще-то, прекрасно справляется: рассказать историю исключительно женскую, вправить в какой-то очевидный и понятный сюжет женское бытование в России ХХI века.
Это, если честно, довольно прямолинейная книга. Здесь две параллельные истории: в одной Вера Стенина, главная героиня, едет в аэропорт по зову дочери ее лучшей подруги и по дороге с ней случаются различные происшествия, приятные и не очень. В пути Вера последовательно вспоминает историю своей жизни и то, как зависть к более красивой, легкой и удачливой подруге Юльке сделалась главной темой ее жизни. Две линии, конечно, сходятся — очень кинематографически к финалу Вера избавляется от живущей внутри нее летучей мыши зависти и обретает свое положенное по законам ромкома женское счастье, а Юлька, к читательскому удовлетворению, оказывается вовсе не такой баловницей судьбы, которой мы ее всю дорогу, вслед за героиней, воображали. Их единство, борьба и итоговое примирение очевидны здесь с первых страниц, и сюжет движется по направлению к неизбежной точке финального катарсиса.
Однако при всей этой прямолинейности книга Матвеевой завораживает тем же, чем отталкивает, — как «женское» становится здесь центром и двигателем истории. Это почти физическое чувство зависти и притяжения — к чужому телу, чужой сексуальности, чужому материнству. И даже — чужой шубе из голубой норки против твоей собственной турецкой дубленки. Читатель здесь остается наблюдать, как раскручиваются параллельно две истории, в которых быт становится главной темой существования. И вот одна из сильнейших черт Анны Матвеевой — она очень внимательный наблюдатель. В ее книге прошедшие десятилетия пережиты даже с памятью о причудах погоды: когда уже в августе начали опадать осенние листья, когда рано и надолго лег первый снег — и героини как будто подгадывают события и чувства к этим погодным странностям, тут у них любовь, там долгая пустота. Ну и конечно, с самых первых страниц она метко подмечает черты и поступки, выдающие каждого из ее героев. Когда Вера Стенина, впервые начав завидовать длинным ногам подруги, измеряет свои собственные ноги портновским метром. Или как Юлька сообщает своему первому мужу, что между ними все кончено и «что-то щелкнуло в его лице, словно бы оно настроилось на новую программу». Наделяя героинь совместной судьбой, Матвеева проводит их через судьбу века. События никогда не соотносятся здесь с историей из телевизора, и современность предстает именно в таких маленьких деталях, складываясь из них, словно калейдоскоп, из подмеченных читателем стеклышек.
Но есть и еще кое-что, что, вообще-то, и ставит роман Матвеевой уровнем выше обычной романтической истории. У Веры Стениной, главной героини этой книги, есть целых два завидных чувства. Первое очевидно нам с самого начала — это зависть к подруге, съедающая ее изнутри. Но второе чувство, возвышающее, которому уже должны бы завидовать окружающие, — это способность видеть и воспринимать искусство. До такой степени, что картины говорят со Стениной — и даже шумят так, что тут немудренно потерять сознание в Лувре или Эрмитаже, словно Стендаль в Сикстинской капелле. Эта тема — главная сила и слабость романа Матвеевой. Слабость — потому что ей самой явно не хватает представлений об искусстве и чувства живописи, подобного чувству ее героини. Сила — потому что роман о банальной зависти превращается тут в роман о художнике. Еще отец ребенка Стениной, фотограф Гера, говорит ей, что по-настоящему завидовать могут только люди искусства, как Моцарт и Сальери. Стенина завидует, как олимпийские боги, как художник, досочиняя предмет своей зависти, так что возвышены в итоге оказываются они обе. Ее зависть и есть тот самый магический флер, который делает событием банальное женское существование. Чем бы были эти мужья, разводы, внебрачные дети и попытки построить «достойную жизнь», если не придавать им силу божественного движения? Зависть обожествляет быт, а заодно и те девяностые, которые снова сделались темой прозы Анны Матвеевой, — никогда еще, ни в одной другой прозаической книге они не выглядели так привлекательно.