От нейросетей до ядерного разоружения: кто и за что получил Нобелевские премии в 2024 году

Достижения Хопфилда и Хинтона стали основой для современных нейросетей, способствовали развитию фундаментальных теорий машинного обучения и появлению множества их практических применений.

Хинтон, в свою очередь, изобрел архитектуру Boltzmann machine, которая может распознавать сложные паттерны в данных, например в изображениях. Помимо собственных достижений Хинтон известен своими учениками. Среди его студентов был Илья Суцкевер, один из наиболее влиятельных AI-исследователей на сегодняшний день, известный по работе в OpenAI.

Ученые часто используют аббревиатуры, что может сделать научные открытия менее понятными для широкой аудитории. Когда в этом году Нобелевская премия была вручена за открытие микроРНК, многие могли задаться вопросом: «Разве РНК не была открыта давно?» Давайте объясним на пальцах.

Один из главных процессов в любой клетке нашего организма — синтез белков, этих молекулярных машин нашего организма (вы все слышали о таких белках как гемоглобин, коллаген и кератин). Для их синтеза нам нужны инструкции по их последовательной сборке: они содержатся в генах, разбросанных по длинным молекулам ДНК, расположенных в хранилище «знаний» — клеточном ядре. Чтобы вынести из ядра копии этих инструкций гены в ДНК «ксерят» и делают множество копий молекул мРНК, которые выходят из ядра и уже там эти инструкции способны быть прочитаны и на их основе собираются белки.

Лауреаты Нобелевской премии этого года открыли новый класс РНК — микроРНК. Эти небольшие молекулы также синтезируются на основе ДНК, но в отличие от мРНК, не несут инструкций для синтеза белков. Вместо этого микроРНК способны связываться с мРНК и влиять на их способность быть переведёнными в белки.

Это позволяет клетке тонко настраивать свои функции в ответ на различные внутренние и внешние условия, что может и будет активно использовано для создания терапевтических препаратов, которые позволят нам верховодить синтезом белков и при развитии заболевания выключать синтез токсичных при болезни белков. Ну разве можно за такое открытие не вручить Нобелевскую премию?

Работа Дэвида Бейкера посвящена вычислительному дизайну белков — речь в данном случае идет о технологии, позволяющей создавать белковые молекулы с заданными свойствами. За последние годы мы уже привыкли к тому, что системы генеративного искусственного интеллекта могут генерировать текст, изображение или музыку по заданному описанию, теперь же GenAI добрался до белковых молекул — удивительных самособирающихся роботов, созданных природой.

Два других лауреата, Хассабис и Джампер, решали противоположную задачу — а именно предсказание пространственной структуры белковых молекул по последовательности составляющих их аминокислотных остатков (так называемая задача фолдинга белковых молекул). Почему это так важно? Дело в том, что пространственная структура белка определяет его функции. Нобелевский лауреат 1972 года Кристиан Анфинсен предположил, что каждая полипептидная цепь складывается в уникальную для нее структуру — сегодня мы знаем, что это действительно так, если не считать некоторые весьма редкие исключения.

Когда в 2020 году в Nature вышла статья «Это изменит все: ИИ DeepMind совершает гигантский скачок в решении [задачи предсказания] белковых структур», биолог-эволюционист Андрей Лупас заявил: «Это меняет правила игры. Это изменит медицину. Это изменит исследования. Это изменит биоинженерию. Это все изменит». Реакцию ученого вполне можно понять, ведь AlphaFold помог ему найти структуру белка, над которой лаборатория Лупаса билась в течение десяти лет.

Несмотря на то, что я ИИ-скептик, я искренне считаю, что вот это применение искусственного интеллекта, за которое дали премию, оно одно из очевидно полезных — здесь мы, например, не связаны с сомнительным взаимодействием с копирайтом. Но мне искренне жалко Нобелевский комитет, который хочет, чтобы внимание к премии сохранялось, чтобы она казалась не только современной, но и понятной, — и им все время приходится поднимать ставки. И мне кажется, что в этот раз они немножко выстрелили себе в ногу.

Пока что премия AlphaFold — это некоторый кредит доверия. Я не специалист в биохимии и в биоинженерии, но могу вполне профессионально оценить, что те задачи, которые ставили перед собой создатели AlphaFold, пока не выполняются. И я думаю, что создание новых лекарств с нуля с предсказанием полных свойств, более безопасных и дешевых версий — в том объеме, в котором это представляют во всех статьях, посвященных премии, — все это если и будет, то в отдаленном будущем.

Получается, и дальше Нобелевский комитет будет вынужден выдавать премии с огромным кредитом доверия. Но тогда нужно менять критерии премии. Давайте скажем, что мы даем премию не только ученым, а тем, кто положительно влияет на научное сообщество.

В последние два года крупные международные ярмарки со всей отчетливостью показывали, что интерес к азиатской литературе — это не только особенность российского книжного рынка, связанная с политической ситуацией, а общемировой тренд. Нобелевская премия по литературе, врученная кореянке Хан Ган, это со всей очевидностью подтверждает. Европейская литература, исчерпав себя, сначала обратилась к бывшим колониям, а теперь повернула на восток. Нобелевская академия этот тренд зафиксировала.

Второй важный сигнал, который подает нам Нобелевская премия по литературе, — это поддержка так называемой женской проблематики. И в этом смысле, мне кажется, награда Хан Ган много делает для молодых писательниц, находящим в себе смелость противостоять патриархальному обществу. Американские писательницы японского, корейского, китайского происхождения и вслед за ними молодые азиатские писательницы начали говорить о том, что замалчивается в их культуре.

И, наконец, третья вещь, которую говорит нам Нобелевская премия, врученная Хан Ган, — это признание ценности поэтического, метафорического, сложного текста. Сегодня, когда мир диджитализирован, когда для нас характерны клиповое мышление, простота восприятия, рилсы, тиктоки, Нобелевский комитет говорит: настоящее литературное искусство нужно. Пишите сложно, пишите образно, вызывайте ощущения, вызывайте эмоции. И сложные по проблематике, но при этом изысканные, подчеркнуто красивые, намеренно поэтичные тексты Хан Ган, — это как раз пример такого столкновения эстетических возможностей литературы и травматичности поднимаемых проблем. И то, что Нобелевский комитет это видит, внушает оптимизм.

Всех закулисных деталей мы не знаем, но очевидно, что риски ядерной войны в мире растут и Нобелевский комитет не может игнорировать этот вопрос. Nihon Hidankyo удостоилась премии не за какое‑то конкретное достижение, а за многолетнюю работу по отстаиванию интересов жертв бомбардировок и борьбу за ядерное разоружение от лица тех, кто непосредственно столкнулся с ужасами ядерной войны.

В следующем году исполнится восемьдесят лет с момента бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. И, несмотря на традиционное японское долголетие, все меньше и меньше людей, переживших применение ядерного оружия, остается в живых. Так что желание отметить их вклад, пока это еще можно сделать, тоже очень понятно.

Это давно уже ожидаемая премия, потому что литература, которую породили нобелеаты, действительно оказывает значимое влияние на всю экономическую науку, особенно на литературу, которая посвящена долгосрочному экономическому росту. С одной стороны, лауреаты показали, почему существует большой и устойчивый разрыв между странами, которые на сегодняшний день богаты и бедны. Ответ Аджемоглу, Джонсона и Робинсона таков: различие в институтах.

Но доказать такое очень непросто. Во-первых, страны различаются не только институтами, но и культурой, географией и так далее. Во-вторых, такие институты, как демократия, власть закона, различного рода сдержки и противовесы в политической системе, могут быть предметом роскоши, которые только богатые страны могут себе позволить. То бишь не институты сформировали богатство, а богатство сформировало институты.

Они все это делают во множестве статей, где пытаются как раз продемонстрировать значимость этих самых институциональных различий для роста, — и важно именно то, что мы говорим о стрелочке от институтов к росту, а не от роста к институтам. Ну и другие факторы они отсекают при помощи эмпирических техник.

С другой стороны, они строят модель, которая показывает, почему институты развития и процветания сложно сформировать и как именно этого можно добиться. Короче говоря, здесь возникает еще один интересный вопрос: почему существуют несостоятельные институты. По мнению нобелеатов, страны находятся на низком уровне развития из‑за тупиковой ситуации между заинтересованными группами; несмотря на совокупную выгоду, ни одна группа не готова внедрять усовершенствованный набор институтов.

Их исследование предполагает, что выход из этого тупика требует фундаментального расширения распределения экономической и политической власти внутри страны.

Короче говоря, мы можем здесь уйти от каких‑то явных идеализаций конкретных институтов. Мы понимаем, что институциональные различия значимы. И мы понимаем, что важно обеспечить возможность договора об институтах. Если такая возможность есть, широкий круг вовлеченных людей может выработать такой набор институтов.