Шойгу, Симоньян и все-все-все: рейтинг книг российских госдеятелей — от плохой к худшей

О том, как судили Сократа. Афины избавились от тирании четырехсот, а потом тридцати олигархов, вернули демократию, но работала она очень криво. Сократ пытался обратить внимание общества на эти проблемы, но влиятельные политики стали его преследовать и устроили над ним несправедливый суд. Ничего не напоминает?

Ради аналогий с современностью. Сам Лужков уверял, что их ни в коем случае не надо искать в его пьесе, но можно ли ему верить, если одного из героев, ответственного за воспитание и образование молодежи, зовут Фурсий (имя тогдашнего министра образования РФ — Андрей Фурсенко), а весь афинский государственный аппарат погряз в коррупции? Очевидно, что Лужков сводит счеты с политическим истеблишментом и прорабатывает старые обиды.

Причем некоторые завуалированные сравнения афинской и российской демократии звучат злободневно и сейчас: «Вот власть. Вот государство. Вот дорога./Дорога эта к пропасти идет,/И власть свою страну туда ведет/По глупости (бывает власть глупа)» или «Возьмем политиков. Нашелся тут один/Крикливый и неумный господин;/Он заявил ни много и ни мало,/Что Индия вконец его достала,/Что надо двинуть на нее войска,/Что без большой войны ему тоска».

Это не то чтобы плохо — просто странно. Спустя десяток лет отсылки к тогдашней политической ситуации считываются слабо, а стихи про древнегреческих политиков и философов сложно воспринимать всерьез. В целом это не ужасная пьеса, но в ней нет практически ничего кринжового, поэтому она лишь открывает рейтинг.

Тем, кто любил сатирические песни Семена Слепакова и Гарика Харламова на социальные темы.

Бывший редактор и немного поэт-графоман Егор в начале девяностых становится членом «братства черной книги» — по сути, преступной группировки. Он занимается гострайтингом для богатых людей и поиском неизвестных художественных произведений для них же. В нулевые он влюбляется в актрису по имени Плакса, но отношения с ней не складываются. Позже он смотрит в кинотеатре фильм «Призрачные вещи» производства Kafkas Pictures, в котором над Плаксой совершают сексуализированное насилие и душат до смерти. Егор считает, что преступления были настоящими, и отправляется мстить режиссеру за бывшую возлюбленную — на юг страны, который почему‑то контролируется Хазарским каганатом.

Ради, кажется, первых в российской литературе гендергепов («Подошло официант (ка), равнополое существо в брюках и рубашке навыпуск») и цитат, в которых автор как бы идеологически раздваивается и ругает то проклятых либералов, то коррупцию в стране.

Слишком много избитых постмодернистских приемов: издевки над Пелевиным, словесные каламбуры в духе Набокова («нескромные скоморохи»), заумные цитирования Уитмена, Борхеса и Витгенштейна, переиначивание Достоевского («Лузер ли я позорный или царственный юзер?»). При этом «Околоноля» можно назвать самой серьезной книгой из списка — поэтому она в начале рейтинга. Не зря же по ней ставил спектакль Кирилл Серебренников.

Тем, кто прочитал всего Пелевина, но еще не устал от постмодернизма.

О жизни, об упущенном счастье, о непоправимых ошибках, о том, как Маргарита Симоньян работала в нулевые журналисткой. Пожилой сочинец Петр Гурамович хочет застрелить владельца дорогой яхты. Сорокалетняя Вероника пытается возродить школьную любовь и трогает лапкой шпица лысину своего мужа. Наталья из околобогемной тусовки и с любовником без ярко выраженных половых признаков становится министеркой культуры. А любитель лосей Михалыч называет невестку лосиной мухой.

Ради огромных, невероятно огромных предложений, обескураживающих сексуальных метафор и вязкого теста Наташиных ляжек. Все лучшее — в одной цитате: «А утром Корецкий нащупал под одеялом вязкое тесто Наташиных ляжек, придвинулся ближе и спустя несколько захрипевших минут нажал на такую точную клавишу, что Наташу подбросило выстрелом изнутри, и, выпустив стон из самых глубин запыхавшихся легких, она замерла в предвкушении той долгожданной секунды, когда ее тяжелые бедра растопятся в сладкий кисель, и все тело за ними расплавится, станет бесформенным, и в этой блаженнейшей слякоти останется только гремящее сердце».

Из‑за огромных, невероятно огромных предложений, обескураживающих сексуальных метафор и вязкого теста Наташиных ляжек. Зато это смешно, поэтому «Водоворот» — по праву в середине рейтинга.

Тем, кто хотел прочитать, как Лев Толстой пишет фикбуки.

О приключениях мальчика по имени Индрагузик. Он крохотного роста и живет с семьей в театральной люстре, откуда падает и пытается вернуться домой. По пути он встречает Большого Индрагузика и маленького Гагарика, а еще заглядывает в родную страну Индрагузию, где случайно превращает ее короля в великана. Это очень расстраивает его: как же он такой большой сможет управлять такими маленьками индрагузиками?

А вы и не прочитаете, если только у вас нет друзей в политической элите. Этой книги нет в свободном доступе, а тратить миллионы на ее покупку, кажется, нецелесообразно. Поэтому она практически в самом низу рейтинга.

Мы не знаем. Разве можно утверждать что‑то однозначное, когда дело касается Пригожина?

Продавцам на «Авито».

О трудовых буднях строителя и инженера Сергея Шойгу и о том, как в начале девяностых он попал в МЧС.

Ради уютной, доброжелательной атмосферы товарищества и всепрощения, которой отличались советские годы: «Сегодня, бывает, видишь на экране кадры из домов знатных людей. И вроде бы все там есть, вроде бы все там богато, но главного не хватает. Уюта нет, доброты, единения — когда одно целое, когда не разорвать. Вспоминаю того старика-цветочника, его семью. Спокойных, безропотных женщин. Вот они стоят возле рабочей зоны и ждут возможности позаботиться о нем. У них не было осуждения, неприязни ни к „кумовьям“, ни к конвойным. Которые, кстати, на зоне тоже порою были милосердными, нарушали инструкции, смягчали режим содержания для некоторых заключенных».

Шойгу пытается с юмором рассказать о своей молодости, но лаконичность его художественных средств превращает веселые рабочие байки в производственный отчет. Кажется, что ты стажер у Шойгу, сидишь в его кабинете и он тебе что‑то бубнит про принципиальных майоров и рукастых электриков, а ты делаешь вид, что тебе интересно. Даже посмеяться не получается. Заслуженное первое место.

Тем, кто считает, что Довлатов должен был писать про стройки в Сибири.