«Мандат» в Студии театрального искусства
Режиссер Сергей Женовач
Двадцатые годы: старое время безвозвратно ушло, новое только утверждается в своих правах. Семейство Гулячкиных изо всех сил пытается адаптироваться к новой реальности. В 1925 году свежесочиненная пьеса Николая Эрдмана стремительно набирала популярность, а постановка Всеволода Мейерхольда стала хитом; в 2023 году премьера Сергея Женовача рискует стать лучшим спектаклем сезона.
«Мандат», филигранная комедия положений периода НЭПа, фиксирует момент максимальной экзистенциальной неопределенности нового советского человека. Павел Гулячкин (в уморительном исполнении Сергея Аброскина), представитель бывшего дворянства, обзаводится самопальным мандатом и провозглашает себя партийным, чтобы поставить на место мятежного жильца Широнкина, грозящего ему милицией, а сестру Варвару выдать замуж за влиятельного человека. Удачный план нарушает платье императрицы Александры Федоровны, оставленное семье Гулячкиных на хранение. Растерянные, но не сломленные герои «Мандата» виртуозно (и не очень) балансируют между вчера и сегодня в старательных попытках ухватить прошлое и сохранить «все, что от России осталось», но с каждой минутой все неотвратимее проваливаясь в неутешительное настоящее.
Спектакль Сергея Женовача — это коллекция первоклассных актерских работ, ансамбль артистов СТИ в своей лучшей форме. Расшатанность и зыбкость положения персонажей они передают с таким внутренним напряжением, так точно ухватив истерический нерв времени, что аж дух захватывает. Благодаря скрупулезности, с которой работает каждый артист этого спектакля, за их плечами разом угадываются и герои Островского, и Гоголя, и Сухово-Кобылина: предприимчивые и изворотливые, жалкие и несчастные, предельно напуганные и растерянные.
Помогает расположить этих героев где‑то посреди российской вечности и художник спектакля Александр Боровский: действие разворачивается внутри картинного хранилища, между новомодным Малевичем и пасторальными пейзажами, портретами Карла Маркса и представителей царской семьи. Боровский конструирует для персонажей среду, в которой было бы максимально удобно мимикрировать под любые вводные, создать необходимый антураж для своей расшатанной новой жизни. Уморительные перипетии раз за разом оттеняются универсальными отечественными константами — доносами и арестами. Вошедший в роль партийца Гулячкин самозабвенно вопит:
К финалу разудалый нэповский карнавал оборачивается трагедией маленького человека, в очередной раз так и не сумевшего ни вписаться в систему, ни одурачить ее.
«Ромео и Джульетта. Вариации и комментарии» в МТЮЗе
Режиссер Петр Шерешевский
Герои Шекспира-Шерешевского расположились где‑то посреди российских девяностых: они звенят цепями, носят свои желтые пиджаки, слушают The Prodigy и «Сплин», гоняют на бэхах и в целом сильно заматерели с XVI века. Вместо герцога Вероны тут взяточник и педофил — прокурор, главы семейств Монтекки и Капулетти — воротилы районного бизнеса, но зато Ромео в «адидасах» — студент философского факультета, между тренировками и поножовщиной цитирующий Алена Бадью. Именно интерес к философии и роднит накаченного Ромео в трениках и растрепанную Джульетту в трусах. Вместе они зачитываются Мерло-Понти и хрустят чипсиками.
Петр Шерешевский напрямую цитирует спектакль немецкого режиссера Франка Касторфа «Идиот», действие которого разворачивалось в берлинских злачных местечках нулевых и тоже фиксировалось на камеру под трек «Sweet Dreams» в исполнении Мэрилина Мэнсона. Накаченный прямыми и косвенными цитатами спектакль Шерешевского раз за разом ввергает в недоумение: вот повеяло Тарантино, вот еще чуть-чуть, и на сцену должен выбежать Ди Каприо из экранизации Базза Лурмана. Бесконечное ощущение дежавю замешано на феноменальных актерских работах (чего только стоит тетя Джульетты в исполнении Виктории Верберг или Бенволио Андрея Максимова) и ностальгическом привкусе уродливых девяностых с жвачкой «Турбо» по рублю и бесперебойным криминалом.
Ближе к финалу становится все яснее, что цитирование — не плагиат, а художественный прием. Наросты из примет времени и киношных образов недавнего прошлого нужны режиссеру как инструмент, преобразующий цитату в опыт. Шерешевский исследует культурные коды как методы действия, способные трансформировать реальность. Его Ромео и Джульетта смотрят на видике фильм с Ди Каприо и предпочитают избежать ошибок, совершенных юными влюбленными эпохи Ренессанса, оставляя публику, истосковавшуюся по хеппи-эндам, в приподнятом настроении.
«Леопольдштадт» в РАМТе
Режиссер Алексей Бородин
Московская премьера новой пьесы Тома Стоппарда в РАМТе впервые прошла без автора. В своем теплом обращении, опубликованном в буклете спектакля, уже давно ставший легендарным британский драматург пишет: «Чувствую, что не исполню свое предназначение до конца, пока „Леопольдштадт“ не будет сыгран в РАМТе».
Эта пьеса — грандиозная и одновременно изящно сотканная история нескольких еврейских семей, проживающих в Вене в районе Леопольдштадт, стартующая в канун XX века и завершающаяся в 1955 году. На непрерывно движущемся поворотном круге общим планом режиссер, драматург и художник обозначают основополагающие события первой половины XX века: аншлюс, блиц, Хрустальную ночь, на фоне которых складываются и разбиваются несколько десятков судеб австрийских евреев.
«Леопольдштадт» — это еще красивейшее посвящение другу и постоянному соавтору Бородина художнику Станиславу Бенедиктову, ушедшему в ноябре 2022 года. Бенедиктов успел начать работу над постановкой, а художник Виктор Архипов постарался максимально точно воплотить его замысел по эскизам. Сцена представляет собой крутящийся механизм: поворотный круг и колесо-люстру, нависающую над ним. Действие сопровождается видеопроекциями, добавляющими происходящему еще большей динамичности.
Спектакль с трогательными рождественскими ужинами в иудейском доме, с беззаботно снующими туда-сюда малышами, с любовными перипетиями, интеллектуальными пассажами, еврейскими погромами, Аушвицем и войной Алексей Бородин ставит о беспрерывной связи прошлого и настоящего, о родовой, исторической памяти, которую нельзя прервать, а пробовать прерывать — чревато.
В судьбе одного из героев постановки угадывается автобиография самого Стоппарда, узнавшего о своем еврейском происхождении, будучи уже взрослым человеком. Этой пьесой Том Стоппард возвращает себя в круг тех событий, от которых мать пыталась его защитить. Своим спектаклем Алексей Бородин утверждает необходимость брать ответственность за свое прошлое, осознанно смотреть в лицо настоящему и не особо уповать на будущее. Как говорит один из персонажей спектакля: «Будет еще хуже».
