Фазиль Искандер был человеком нормы. Его мир построен из очевидностей, но он умел превращать банальность в мудрость — пожалуй, самый трудный и самый загадочный дар.
Он обладал высшим мастерством рассказчика — его новеллы производят впечатление приятельской беседы, разговора, тоста; в них не видно пота и швов. На самом деле, конечно, это речь письменная, а не устная, и выверенная до последней запятой. Попробуйте пересказать самые удачные его шутки, байки — ничего не выходит, теряется все. Только искандеровскими словами, с его ритмом, с его интонацией.
Он вообще был гением интонационных решений. Кто еще мог сжать роман воспитания до нескольких страничек, превратив свою жизнь от детства до писательства в серию коротких ироничных зарисовок, как это сделал Искандер в рассказе «Начало»? Кто мог различать в кромешном зле человеческие черты так, чтобы зло при этом оставалось злом, а добро — добром? В русской литературе XX века Сталин был всяким: мудрецом, палачом, величественным, смешным. Но никогда таким, как у Искандера, — хтоническим кошмаром и вместе с тем несчастным, по-своему трогательным человеком.
В этом, пожалуй, главная особенность Искандера-прозаика: его смех звучал одновременно в разных регистрах. Как и положено смеху сатирика, он разоблачал и бичевал, но в то же время одомашнивал и утеплял изображаемое. Это видно уже в первой крупной вещи Искандера — повести «Созвездие Козлотура», проскочившей в 1966-м через цензуру под видом сатиры на сельскохозяйственные эксперименты недавно снятого Хрущева. На самом деле в этом тексте, по-прежнему невероятно смешном, за полвека — увы — ни на йоту не устаревшем, писателю удалось показать самую суть повседневного советского абсурда. Но и в абсурде, бреде Искандер находил повод скорее для иронической усмешки, чем для сарказма и гнева.
На этом сочетании беспощадности сатирика и всепонимающего прищура юмориста построены многие главные вещи Искандера, в том числе «Сандро из Чегема» — могучий эпос о патриархальном мире, сдвигаемом с оси вселенскими катаклизмами, но все же незыблемом в своих основаниях. При всем обаянии рассказов прозаика о детстве, при всей трогательности, точности, остроумии его новелл именно цикл о Сандро позволял ставить Искандера в один ряд с самыми значительными его современниками и всерьез говорить о нем как об очевидном претенденте на Нобелевскую премию.
Но Искандер не боялся меняться. На пике популярности Чегема и Мухуса, когда читатели были влюблены в дядю Сандро и мальчика Чика, он вместо того чтобы дальше вспахивать свою Йокнапатофу, выпустил повесть «Кролики и удавы», действие которой происходит «в далекие-предалекие времена в одной южной-преюжной стране, короче говоря, в Африке». И вновь ему удалось сочетать несочетаемое — написать оптимистическую антиутопию, сказку с несчастливым концом и светлым послевкусием.
Последние годы Искандер практически не писал, но его присутствие в культуре, да и просто в жизни ощущалось всеми. Вакансия первого писателя, мудреца, нравственного авторитета была занята. Теперь мы чувствуем сквозняк, оттого что это место свободно.