Международный фестиваль современной хореографии Context. Diana Vishneva, основанный примой Мариинского театра Дианой Вишневой, проходит с 2013 года. Стартовав в Москве, к 2016 году он стал расширять свою географию, начав проводить часть мероприятий в Петербурге. За десять лет в фестивале приняли участие десятки танцевальных компаний со всего мира — от Германии до США, — некоторые из которых благодаря Context посетили Россию впервые. Кроме этого, каждую весну фестиваль начинает прием заявок на конкурс молодых хореографов: осенью его финалисты представляют свои работы перед международным жюри. Наконец, с первого года важной частью фестиваля стала образовательная программа — лекции, интенсивы и мастер-классы от лучших хореографов, критиков и других специалистов.
— Расскажите, как обстоят дела с вашим фондом и фестивалем после 24 февраля? Насколько пришлось переформатироваться или удалось остаться в существующих планах?
— Фестиваль Context и Фонд Дианы Вишневой уже не первый раз столкнулись с ситуацией, когда нужно переделывать все, что было запланировано за два года до этого. К февралю этого года у нас была собрана потрясающая юбилейная программа, к которой мы готовились заранее. Должны были случиться четыре больших международных премьеры. Фестиваль должен был начинаться 1 июня, и все было уже на низком старте — мы обеспечили проекту финансирование, и вся команда была заряжена на большой проект. Кроме того, сегодня мы стоим на пороге десятого сезона фестиваля. Это очень важная для нас дата, к которой мы готовились, о которой говорили последние два года.
Вообще фестиваль — это очень понятная формула культурно-творческого проекта, но Context к своему десятилетию из фестивального концепта уже вырос. Мы не только привозим показы, делаем гастроли и две недели заполняем какую‑то точку города культурным контекстом. Мы вышли дальше — на создание современного танцевального движения в России, создание диалога с современным российским хореографом и танцовщиком.
Что с фестивалем сегодня? Фестиваль накопил большой опыт. Прожил годы становления, когда мы были просто лабораторным проектом и смотром молодых российских хореографов со всей России. Потом мы выросли до большого двухнедельного фестиваля, который уже показывал международные блокбастеры, премьеры современных компаний, хореографов, известных артистов. Очень многие единомышленники Дианы приезжали, выходили вместе с ней на сцену. Речь о хореографах Охаде Наарине, Поле Лайтфуте и Соль Леон, Эрике Готье, артистах Орели Дюпон, Алессандре Ферри, Дрю Джейкоби, и других. Конечно, это был такой большой подарок зрителю фестиваля.
С 2015 года мы стали вывозить фестиваль из Москвы в Санкт-Петербург. Мы делали смотр российских хореографов со всей России, привозили их на фестиваль в Москву, Санкт-Петербург, Екатеринбург, Ташкент, Пермь. И вот с 2017 года мы вошли в эпоху собственных продакшенов. Для каждого фестиваля это серьезный шаг вперед — когда команда уже начинает работать как продюсерский центр. То есть мы даем возможность хореографам создавать новые работы, взаимодействуя с нами.
В этом году мы соберем шестнадцать хореографов из разных регионов, которые создадут новые работы. Все они прошли тот или иной путь вместе с нами, с каждым из них у нас есть своя история.
— Программа этого года была иностранной?
— Да, все лето мы бы показывали четыре больших международных спектакля — в том числе две театральные компании, которые никогда не бывали в России. Но при этом еще до февраля в плане фестиваля был сделан очень серьезный акцент и на российской части — мы не перепрошили всю повестку по каким‑то новым причинам. Весной мы предложили хореографам, которые были с нами все эти десять лет, поработать в том или ином ключе, и они прислали идеи, которые мы пустили в работу. И сейчас мы увидим результаты — но уже в расширенном формате.
— А как была выстроена эта коммуникация с зарубежными командами? Они просто сказали, что сейчас не готовы или что они посмотрят на то, как все будет разворачиваться, и вернутся к вам с какими‑то новыми предложениями? Как вообще сейчас выстраиваются эти отношения в индустрии — ведь много идет разговоров про кэнселинг российской культуры?
— Не только разговоров, это и правда происходит в реальном времени.
В целом со всеми театрами и представителями международного современного танца у нас как у фестиваля Context Дианы Вишневой, конечно, очень твердые взаимоотношения. У нас всегда была возможность выходить к ним с любым предложением. Они всегда охотно приезжали на фестиваль. И, конечно, мы как команда обеспечивали комфортные условия для привоза и показа международных проектов.
Во всем мире есть независимые коллективы, а есть государственные театры и группы, которые находятся на финансировании того или иного государства. Они, конечно, несвободны в своих решениях. И если в мире, в котором мы раньше создавали фестиваль, никто даже не задавался вопросом «Можно или нельзя поехать?», то сейчас это становится поводом для размышлений.
И я не исключаю, конечно же, общий тренд, который считаю абсолютно обоснованным, — большее внимание к Востоку и Азии. Контакт с азиатскими странами у нашей культурно-творческой индустрии не так налажен. Должен пройти какой‑то период, и они точно так же будут приезжать к нам, а мы к ним, и для нас это тоже будет нормально.
— А что происходит внутри российской индустрии? Вырисовываются ли какие‑то тенденции после полугодия?
— Это интересно анализировать сейчас, когда мы и наши коллеги по фестивальному цеху столкнулись с проблемой отмены международных проектов. В начале лета мы делали профессиональный слет, приглашали всех наших участников фестиваля на диалог, проводили мастер-классы, семинары, и они как раз делились своим внутренним ощущением времени. И это ощущение у них — оно было очень даже уравновешенное и спокойное, очень трезвое. Они не обманывают себя по поводу того, что у нас сейчас происходит, но и не пытаются своим творчеством нарочито отвечать происходящему. Они продолжают исследовать тот вектор, который их интересовал всегда, не изменяют себе, не уходят в творческий поиск или каникулы. Это меня очень восхитило в современных русских хореографах, потому что это внутренняя сила и внутренняя свобода.
И мне хочется верить, что на фестивале Context вот этот гармоничный контакт случится. Потому что современная хореография вызывает на диалог с самим собой. Мы будем говорить про человечность, про путь человека, про его восприятие себя в мире.
— Терапевтическая в каком‑то смысле программа.
— В каком‑то смысле — да. Не хочется сказать, что у нас там будет какая‑то медитативная практика, нет. Но в настроении авторов считывается, что им важен анализ сущности человеческой жизни и времени. Даже названия спектаклей говорящие: «Форма ноль» — Павел Глухов ставит с артистами Театра оперы и балета Республики Карелия большой спектакль. У нас будет «Сингулярность» Кирилла Радева, будет «Материя», будет специальная работа Анны Щеклеиной под названием «Явь», перформативная программа будет наполнена яркими высказываниями авторов.
Мне кажется, хореографы здорово справляются: практически у каждого есть свое комьюнити в регионах. И для нас как для фестиваля важно эти комьюнити привозить и показывать.
— Я как раз хотел спросить: те вызовы, которые связаны с отменой части международной программы, — способствуют ли они поискам чего‑то нового внутри страны, каких‑то талантов, на которые фокус раньше не был наведен в достаточной степени? Понятно, что вы и до этого работали с регионами, но увеличился ли процент вашего внимания к региональным танцорам, хореографам?
— Я не могу сказать, что для фестиваля Context это нечто новое, чего мы не делали раньше. Я немного иначе вижу этот процесс, потому что у нас происходят более глобальные структурные изменения. Мы об этом очень давно говорили и в этом году решились-таки создать свою проектную танцевальную группу. Для фестиваля это очень важный шаг. Нам приятно, что мы делаем это в тот момент, когда очень необходимо для танцовщиков и сообщества. Не секрет, что сейчас дефицит работы для независимых артистов — да и для тех, кто в театрах, тоже сокращение проектов и спектаклей дает свой не очень положительный эффект. Надеюсь, что мы помогаем индустрии в этом плане, и это будет правильно воспринято.
Что касается хореографов, то в этом году мы не делали дополнительный конкурс, не искали новых имен, но создали несколько новых проектов — в том числе сделали совместный проект с ярмаркой Cosmoscow. У нее художник года в этом году Валерий Чтак, а мы выбрали трех хореографов, и в том числе нового для нас хореографа — Илью Манилова. То есть мы расширяем пул хореографов, с которыми работаем, — тоже по-новому.
— А какое место с точки зрения современной хореографии сейчас занимает Россия в мире?
— Фестиваль Context и фонд связаны с именем Дианы Вишневой. Она сделала в своей карьере серьезный шаг от классического балета в сторону современного танца и собственными усилиями добилась сотрудничества с лучшими хореографами. И проложила тем самым целый коридор возможностей для всего российского современного танца. В свою очередь, они тоже проявили интерес к России. Это было недавно, всего лишь десять-пятнадцать лет назад.
Раньше диалог все-таки строился только через призму наших самых крупных театров, которые в силу своих возможностей вывозили большие гастроли. Мы знаем очень много русских имен, которые востребованы на Западе, но они все выходцы с классической театральной сцены. Нельзя сказать, что мы котируемся на международной арене как новый источник современного танца. Устойчивого образа того, что из себя представляет русский современный танец, наверное, нет в четко выкристаллизованной форме.
— То есть нет, условно говоря, национальной школы, какого‑то своего языка или техники?
— Все, как правило, идет от имен хореографов, которые обладают ярким и очень понятным зрителю танцевальным языком, качественными проектами. И если он начинает ассоциироваться с какой‑то страной или с школой, то он и является представителем этого движения. Мы еще делаем шаги в этом направлении. У нас, безусловно, есть очень яркие постановщики современного танца, также у нас много локальных школ.
— А какова вообще география российского танца?
— Танцуют везде. Танец — это самая доступная форма искусства. Поэтому мы даже делали для себя анализ по России, где есть точка притяжения и, самое главное, зритель. Для нас как для фестиваля очень интересно выходить на новую аудиторию. И стало понятно, что от Мурманска до Владивостока — везде есть какие‑то танцевальные комьюнити.
Есть танцевальные мегаполисы — это Екатеринбург, Новосибирск, Челябинск, Воронеж, Пермь. Притяжение связано еще и с очень ярко выраженной деятельностью местных театров, которые переходят тоже на более междисциплинарные проекты, начинают раскачивать направление современного танца. И с этими комьюнити нужно взаимодействовать. Мы в текущем году делаем образовательную программу: у нас будет десять регионов, мы вывозим туда наших хореографов, привлекаем локальных профессионалов и площадки, которые будут вести мастер-классы. Будет кинопрограмма, которая тоже поедет в регионы.
— Это художественное кино, документальное?
— Каждый год кинопрограмма у нас была представлена самыми горячими фильмами с международных фестивалей. В этом году будет другой подход, потому что фестиваль Context уже обладает очень твердой мускулатурой и готов показать свое.
У нас будет документальный фильм о десятилетии Context. Захотелось проанализировать, что фестиваль за эти годы сделал и чего мы достигли. Мы покажем, как собирается фестиваль Context. Это может быть интересно даже тем, кто на фестивале никогда не был — всегда интересно оказаться за кулисами, — да и нам самим: увидеть себя со стороны. Премьера намечена на начало декабря, и все события, которые сейчас будут, мы тоже снимаем, и они войдут в эту историю.
И еще у нас случился совершенно экспериментальный, как нам казалось, проект, но, как выяснилось потом, очень и очень нужный. Мы сделали опен-кол на танцевальный короткий метр со всего мира. Мы думали, что будет сложно, но у нас уже полторы тысячи заявок со всего мира. Это потрясающий результат. Очень красивые работы, которые вдохновили нас на то, чтобы расширить эту программу — изначально мы думали, что это будет один блок, а теперь мы собираем две разные программы короткого метра.
Заявки со всего мира присылают независимые авторы, то есть это их личное решение, хотят или не хотят они отправлять свою работу на фестиваль на территории России. Собственно, ответ на вопрос про взаимодействие с международным сообществом: очень многие хотят. И у нас будет короткометражное кино и из Южной Кореи, и из Америки, и из Европы, из очень многих стран.
— В целом эта программа будет проходить офлайн?
— Да, мы стараемся сейчас все делать в офлайне, потому что немножечко устали от онлайна за два предыдущих года. Правда, благодаря онлайну случилось очень много новых проектов — мы даже сняли фильм «Слепок» с Пушкинским музеем и Aksenov Family Foundation и создали медиаплатформу On Air, на которой у нас были все образовательные проекты. Конечно, в этом году у нас огромное желание физически встречаться с людьми на площадках, в кинозалах.
— С какими площадками вы работаете?
— В этом году мы останавливаемся на небольшом количестве ключевых площадок города. В Москве это будет центр современного искусства «Винзавод». Мы займем его на три дня и за эти три дня покажем программу Context.10, где семь хореографов будут ставить свои перформансы с участием танцовщиков из разных танцевальных сообществ и групп. Еще в этом году у нас большая работа с Музеем Москвы: там предстоит создать работу Ани Щеклеиной, которую она делает как участник нашего конкурса Context Symphony. А в Санкт-Петербурге мы будем на «Севкабель Порте».
— Насколько российский зритель отзывчив к такому типу искусства — к современному и прогрессивному хореографическому проекту?
— Зритель фестиваля Context, наверное, особенный и сформированный этим международным смотром современной хореографии. У нас хорошо разбирающийся и вдумчивый зритель, большой процент нашей аудитории — профессиональные хореографы, танцовщики, представители культурных институций. Мы являемся своего рода первопроходцами, потому интересны для развития индустрии.
Поэтому одна из ключевых задач команды — чтобы у зрителя случился логический мэтч с тем, на что он купил билет и что он получил. Мы делаем на этом большой акцент: очень много работаем над текстами описаний, которые предваряют смотр спектакля. Мы заботимся о том, чтобы площадка, на которой проходит спектакль, максимально подходила ему.
И конечно, огромную часть бюджета фестиваля составляет продакшен сцен. Например, заходя на территорию ангара или музея — а мы уже вышли из театрального пространства, — мы делаем застройку сцены с нуля, буквально создаем декорации под автора. У нас есть абсолютно четкое объяснение, зачем это делать. Это как раз вынесение современного русского автора на уровень продакшена, который доступен западным авторам. Результат выражается в том, что зритель выходит и понимает, что он увидел, зачем он здесь был.
— А ты сама не думала о том, чтобы уезжать куда‑то, менять фокус деятельности — или оставаться внутри профессии, но переехать куда‑нибудь?
— Я с огромной любовью занимаюсь тем делом, которым занимаюсь. Можно, конечно, было принять позицию поиска комфорта, все свернуть и в другом направлении думать. Но я верю, что сейчас важно, с одной стороны, немножко замереть, а с другой стороны, продолжать созидать и еще больше отдавать тому делу, которое ты строил последние несколько лет. Что имею в виду: стараться максимально сохранять то, что мы делали, потому что мы это делали друг для друга. Ценить результаты. Понимаю, что для многих это сейчас звучит как утопия, но на примере того, что делаем мы, я вижу верность этой позиции.
И я недаром говорю про все сообщество, которое продолжает трудиться, — оно не ищет возможности переезда. Когда у человека не остается шанса что‑то делать, безусловно, он уезжает. Но, говоря про себя, я могу сказать, что мы сохраняем то, что делали здесь, мы стараемся сохранять тех, кто делает искусство, взаимодействовать со смежными дружественными нам институциями, потому что это дает силу, это дает ресурс для реализации. А с другой стороны, то, что я вижу точно, — это необходимость взаимодействия с тем миром, который готов взаимодействовать.