«Архстояние»: 5 убежищ Никола-Ленивца, где можно скрыться от суеты

«Тему фестиваля я стал понимать так: убежище — это та скульптура, в которую можно войти. К этой теме, например, может подойти и троянский конь. Хотя я не очень понимаю, от кого нужно прятаться и зачем: ну серьезно, если начнется что-то страшное — так прятаться поздно будет. А моя вещь этого года — это Арка, центральный пуп земли на нашей территории. Все дороги расходятся от нее — те дороги, которые мы должны построить.

Мое личное убежище — это мой дом и вид из этого дома — то, что я вижу миллионами раз. Это поворот реки, церковь на высоком берегу, классический слезоточивый русский пейзаж, такая открыточная красота. Но есть у меня и более интимное место: от моего дома справа течет маленькая речка Стройка. Мы туда раньше ходили за грибами — люди протаптывали тропу, а сейчас она заросла, и мне очень хочется сделать к ней проход. Миллион других мест в Николе для меня равноценны, а вот то, что у меня рядом, — самое любимое: одно немного Левитан, а другое — Аленушкин пруд, две такие образные.

Богемная жизнь художников меня никогда не интересовала, и моя большая удача, что я сумел соединить искусство и природу, то, что мне было близко, и при этом не остался в изоляции и одиночестве. Никола-Ленивец — это и есть мое убежище, но в нем я ни от кого не прячусь. Когда я в какой-то передаче вижу, как американцы прячутся в своих ранчо, мне кажется, что они впитали в себя страхи и фобии. Для меня убежище — это выстраивание своего красивого мира, но он должен быть соединен с остальным миром».

«Никола-Ленивец всегда был убежищем — двадцать пять лет назад, когда сюда пришли первооткрыватели, то они искали убежище от проблем города. Полисский убегал от депрессии, потому что не понимал свое место в городе, среди арт-сообщества, которое тогда писало картины. Василий Щетинин нашел вдохновение и церковь на берегу. А дальше после стольких лет фестиваля это место трансформировалось в арт-резиденцию: художники со всего мира приезжают сюда, чтобы творить, и место порождает совсем другое значение — теперь это государство художников, художественная вольница.

Тема убежища отступила на второй план, но мне кажется крайне актуальной. Мы остались без инвесторов и попечителей, и мы ищем некоторое убежище в искусстве. Такой проект мог родиться только в России — он не имеет стабильного достатка, но продолжает существовать. Если смотреть на политическую макроситуацию, то тема возникла два года назад — когда происходили события на Украине и Сирии. А сейчас она не менее актуальна в связи с событиями в Ницце и Стамбуле. Непонятно, почему столько зла в мире. А мы в Николе существуем вне государства и конфессий и верим, что искусство побеждает все.

Секретных мест в Никола-Ленивце у меня несколько — прежде всего это болото. Оно мистическое, необъятное, невозможно понять ни его границы, ни что внутри него находится: там свой собственный мир — своя растительность, звериные тропы. Когда мы строили мост, то увидели срез этой тайны. Болото возникло совсем недавно из маленького озера, где поселились бобры и стали очень активно строить плотины. Трудно было подойти ближе — ни входа, ни выхода в этот дом не было видно, там шла своя параллельная жизнь, а кругом на болоте были проталины — просто опасно. И это болото очень красивое при своем таинстве. Особенно в тумане — немногие знают, что в Никола-Ленивце они бывают очень густые.

Другое место — область севернее от Поляны Лабиринтов. Это совсем заповедная территория, где деревья и кустарники почему-то не дорастают выше человеческого роста. Зелень там растет шикарнейшая, но почему-то слоями: как будто тут были джунгли и кто-то вырубил верхний ярус. А еще там очень легко заблудиться».

Мне кажется, в городе мало интимной зоны, не хватает времени на то, чтобы подумать. Пока я пишу холсты, то как раз размышляю об этом. Для меня убежище — это точка вне времени. В городе много отвлекающих фактов, а здесь я все время посвящаю работе.

Для этого «Архстояния» я сделал голову из холстов — это уже 15-й домик, в котором я живу. Первый домик я придумал после «Архстояния», когда поехал на Кавказ: рядом с палаткой стояли холсты и мокли под дождем. Я подумал, круто было бы сделать большие холсты и жить под ними, как под тентом. Первые домики были маленькими кубиками, потом форма все увеличивалась. Народ прозвал мои объекты «Домами бомжа»: краски на них было много — и все выглядело не очень эстетично. Ко мне постоянно кто-то приходил ругаться, потому что объекты я ставил красивых местах и они сильно портили вид. Сейчас я пытаюсь использовать разнообразные формы — это путешествие по разным архитектурным стилям. У меня был и танк, и домик на дереве, так что работы можно поставить в любые точки пространства и рассматривать и как социальное искусство, и как уличное.

Секретного места в Никола-Ленивце у меня нет — я люблю вполне себе популярные места: болото, через которое мост проделали. Поворот Угры, где Маяк и Поляна Лабиринтов, — он мне напоминает Шотландию или Кавказ. Этот поворот Угры я впервые увидел в десятом году, и он так меня вдохновил, что я начал заниматься современным искусством, интересоваться и его изучать.

Убежище для каждого имеет свой смысл, а в Никола-Ленивце это очень созвучно с философией места: в свое время он и был убежищем от всего большого мира. Через много лет мы разгерметезировали этот проект, стали приглашать толпы людей и, можно сказать, что отошли от первоначальной идеи. Но, с другой стороны, вышли на новый уровень. В этом же году мы предложили художникам подумать о том, чем Никола-Ленивец был изначально, и сделать свои убежища в виде разных павильонов.

Тема убежища действительно актуальна в современном мире. Об этом можно говорить на разных уровнях — и о том, как Россия позиционируется в геополитическом контексте, и то, каким образом развивается культурная политика в нашей стране. Не экстенсивно, но сворачивая масштабные действия предыдущих лет, ограничивая возможности арт-сообщества высказываться ярко и искренне. Поэтому, мне кажется, что мы попали в десятку на разных уровнях с выбором темы.

Мое личное убежище — это мое собственное сознание, если честно. Мне очень комфортно в нем. Я освоила несколько практик, которые позволяют мне отдохнуть и укрыться, поэтому мне все равно, где я нахожусь. А укромное место в Никола-Ленивце — это, безусловно, склон в сторону реки Угры, когда перед тобой открывается большой изгиб реки. И второе, для меня очень сокровенное состояние случается на Поляне Лабиринтов, где два природных ландшафта напоминают чашу, защищенную со всех сторон. И там чувствуешь себя в безопасности.

Убежище — это место, где можно укрыться как от невзгод, так и от наскучивших людей. У каждого человека есть в жизни свое убежище, где он может переждать «бурю», — для меня это, наверное, весь Красноярский край, мне там хорошо, комфортно и спокойно.

Раньше в Никола-Ленивце было спокойнее, можно было убежать от мирской суеты к красивым пейзажам, спокойствию природы. А сейчас это место стало общественным достоянием, и мы хотели бы вернуть ему самую суть. Отчасти поэтому и любим останавливаться уединенно.

Еще одно убежище мы сами мастерим: закапываем в землю «гелендваген». Я думаю, это идеальное убежище для человека: автомобиль в земле как оборудованная землянка, готовая всегда рвануть куда-нибудь, как только ты возьмешься за руль.

Любимое место в Никола-Ленивце — это склон на реке Угре в районе Звизжей, где сосновый лес. На склоне есть площадка, можно посидеть, разбить палатку. Мы не каждый год там останавливаемся, но в этом году, думаю, точно будем. Там всегда чувствуется какое-то умиротворение.

«Слово «убежище» указывает на присутствие некой опасности, от которой следует искать спасения. Иногда к этому слову само собой приклеивается еще одно — и тогда получается бомбоубежище. С одной стороны, это звучит страшнее, но при этом имеет ностальгически детский оттенок времен холодной войны. Желание укрыться в безопасном месте — это животный инстинкт, нужный каждому зверю. Но есть и более возвышенное значение — уединение, которое нужно и художнику, и лентяю. В общем, убежище рано или поздно понадобится каждому.

В этом году в Никола-Ленивце будет возведен «Теневой павильон», который был сконструирован в соавторстве с Ильей Вознесенским. Павильон представляет собой гигантскую шишку, сделанную из полицейских щитов. И вот хотелось бы испытать внутри этой шишки неоднозначность этой патерналисткой защиты. Ведь отгородив себя от внешнего мира, ты и сам оказываешься в вынужденной изоляции».

«К убежищу можно относиться по-разному. Убежище — это не блиндаж, не место особой безопасности, это больше вопрос внутреннего состояния, чем внешнего. Наше убежище — это еще и уединение. Мы предлагаем совершить такой побег — сидя в людном месте.

Когда мы думали над возможным объектом для фестиваля, мы предложили несколько вариантов, и мост был в их числе. Но нам казалось, что это слишком сложная и трудоемкая конструкция, а в стране не лучшие времена и фестиваль в этой ситуации ограничен в средствах. Но организаторы в конце концов решили, что мост откладывать нельзя
Мост — это тоже место уединения. Это путь, соединяющий два берега, и на него можно зайти с нескольких точек и спуститься в нескольких местах. Вы можете прервать свой путь на середине и пройти к воде и там быть в том или ином уединении — смотреть на бобров, на реку. Вполне себе медитативный объект и многослойное высказывание.

Мост мы сделали с большим удовольствием. Мост всегда считался жестко инженерным сооружением, но мы считаем, что он тоже должен быть частью природы. Мы надеемся, что там будут жить птицы, жуки, что он постоянно будет развиваться, жить вместе с ландшафтом. Он будет стареть и, видимо, когда-нибудь он умрет в этом ландшафте.

Мое убежище в Никола-Ленивце — это река: я много жизни провел на воде и мне вода близка, в ней есть движение, есть зима, смена впечатлений».