Революция, Средний Запад и шокирующие эксперименты: три отличные новые книги мая

«Я стала писательницей исключительно потому, что упустила шанс стать историком», — говорит дважды лауреат Букеровской премии, дама-командор ордена Британской империи Хилари Мантел. Но досадное, по мнению Мантел, упущение обернулось счастьем для многих читателей: мало кто из современных авторов умеет создавать настолько достоверные и яркие образы ушедших эпох.

«Сердце бури», первый роман Мантел, был впервые издан в 1992 году. Он описывает события между падением старого французского режима и пиком революционного террора с точек зрения трех молодых юристов, оказавшихся в Париже в 1789 году. Первый, Жорж–Жак Дантон, трудолюбивый, пробивной, но погрязший в долгах — тот, кто в июле 1791 года призовет народ на Марсовом поле подписать петицию о низложении короля. Второй — Максимилиан Робеспьер по прозвищу Неподкупный, суровый педантичный одиночка, ученик каноника и стипендиат аббатства, который впоследствии выступит за политику дехристианизации. Третий, Камиль Демулен, — заика и гениальный оратор. Он обожает лесть и шумиху и сочиняет памфлеты, поддерживая пламя восстания. Позже именно Камиль в своих статьях станет призывать революционное правительство к милосердию и ослаблению террора.

Каждый из главных героев был обузой для своей семьи. Каждый в юности был отправлен с глаз долой и выстроил карьеру вопреки чужим ожиданиям. Они живут интригами и борьбой за свободную от коррупции Французскую республику, но не подозревают, что у революции есть темная сторона, дружить им осталось недолго, и смерть тоже бродит неподалеку. Впрочем, в те годы «средняя продолжительность жизни увеличилась почти до двадцати девяти лет», и гибель на четвертом десятке не слишком выбивалась из общей статистики.

Но важны не только идеалисты-революционеры. Пятнадцать лет роман не находил издателя, а когда нашел, Мантел перечитала рукопись и обнаружила, что женские персонажи «Сердца бури» скорее «исполняли роль мебели». Она переписала роман за одно лето, добавив глубины характерам героинь. У Мантел получилось точно передать, каково это — всегда находиться в тени отцов и мужей, великих и не очень, и пытаться сохранить самообладание даже в нарастающем безумии и беспорядках. Насколько хрупким, однообразным и лишенным выбора было женское существование в то время. Ведь можно умереть при родах, как мать Робеспьера («Пятерых за шесть лет. А чего вы хотели? Ее везение иссякло»). Или, как несчастная Люсиль Демулен, выйти за мужчину, одержимого ее матерью, и потом вместе с другими женами и вдовами оказаться смятой «тиранией свободы». Принципы и идеалы одних быстро переплавлялись в террор и с легкостью сжигали других.

В рецензии 1993 года «Нью-Йорк Таймс» ругал роман за излишнюю современность диалогов — «автору из XX века не так‑то просто поставить себя на место революционера века XVIII, и иногда ее диалоги напоминают пародию на исторический роман» — и советовал «мисс Мантел» уделить больше внимания художественной прозе и меньше — истории. Здесь, на мой взгляд, больше придирок, чем правды, к тому же некоторая «современность» диалогов работает на восприятие текста читателем. Проза Мантел не тяжеловесна, не перегружена фактами и ненужными деталями из научных статей; портрет эпохи и ее героев набросан яркими мазками, небольшими эпизодами, каждый из которых важен для трехмерной исторической картины. Возможно, в романе многовато второстепенных героев: от дедов, отцов, сестер, теток, любовниц и жен до Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Персонажи появляются, тут же пропадают, и в итоге количество действующих лиц поражает воображение. С другой стороны, как ни удивительно, в них не путаешься.

Особенное внимание уделено личной жизни революционеров, о которой мало что известно. Именно с помощью личного Мантел заставляет дышать изображения из учебников и переносит читателя в Париж конца XVIII века. Предчувствие беды нарастает, бедность народа и безразличие короля и королевы к происходящему в стране неотвратимо ведут к кровопролитию и революции, и эта неотвратимость ощутима с первых же страниц.

Преподобный Расс Хильдебранд, пассивно-агрессивный и неуверенный в себе пастор Первой реформатской церкви, без особого успеха борется со страстью к одной из прихожанок, молодой вдове. Его жена Мэрион давно потеряла привлекательность и внимание мужа и не может отделаться от мучительных воспоминаний о событиях двадцатилетней давности, после которых она угодила в психиатрическую клинику. Мэрион считает, что дурное случилось с ней, потому что она была плохой девочкой, и старается быть для Расса хорошей. Вот только последнее время «плохая» — настоящая — Мэрион напоминает о себе все чаще. Мэрион надеется, что ее дети растут хорошими людьми, они-то не совершат ошибок. Она еще не знает, что такой благоразумный Клем записался добровольцем в армию и собирается во Вьетнам, популярная, принадлежащая к школьной элите Бекки влюбилась в музыканта и впервые накурилась, а средний сын Перри пьет, торгует травкой, умело использует людей в своих целях и боится, что медленно сходит с ума.

«Перекрестки» — это первая часть трилогии «Ключ ко всем мифологиям», рассказывающей о жизни трех поколений семьи из пригорода Чикаго. Название трилогии — кивок викторианскому роману Джордж Элиот «Мидлмарч» — именно так назывался проект, которым всецело поглощен один из героев, ученый и священник мистер Кейсобон. А название книги отсылает и к песне Роберта Джонсона, и к жизненным перекресткам героев: каждый сделанный выбор приводит к перекрестку следующему. Действие ограничено небольшим промежутком времени — Рождество и Пасха, — в который Франзен по своему обыкновению вписывает воспоминания о десятках предшествующих лет.

Франзен выпустил «Перекрестки» после шестилетнего перерыва. На 600 страницах он неспешно раскрывает каждого персонажа, вплетая его историю в историю страны. Его герои вновь живут на окраине окраин, сжаты рамками условностей и обстоятельств, стенами неуютных домов. «Франзен не впервые задается вопросами ненависти, унижения и их пагубного воздействия на человеческое поведение, но в „Перекрестках“ он явно сосредоточил внимание на последствиях духовных», — пишет The Washington Post, сравнивая Франзена с мастером символизма Натаниэлем Готорном. Франзен говорит о разочаровании и лицемерии: Расс посвящает жизнь служению Богу, но в то же время предает собственный брак и семью из зависти, стыда и похоти. В основанных им «Перекрестках» поощряется публичное выражение чувств, на собраниях трудные подростки жалеют друг друга, но они же и травят «не крутого» Расса Хильдебранда только потому, что он и его проповеди им не нравятся. В целом каждый из героев переживает кризис, старается быть хорошим, совершает социально одобряемые поступки, будто прикрывает ими настоящего себя и искупает вину, но лишь тонет в стыде.

«Перекрестки» заканчиваются чуть смазанными кульминациями и открытым финалом — как и полагается первой части трилогии. И она вне всякого сомнения станет новым «большим американским романом».

1907 год. Рекламная листовка клиники «Темперли» в пригороде Буэнос-Айреса обещает неизлечимым больным исцеление с помощью чудодейственной сыворотки. Согласные поверить во все что угодно, они приезжают в клинику, где им дают плацебо. После сообщают, что очень жаль, сыворотка не помогла, но пациент может напоследок послужить науке — позволить отрубить себе голову.

Врачи в «Темперли» и не пытаются никого излечить, перед ними стоит высшая, по их мнению, цель: узнать, что же там, за гранью смерти. Они полагают, что после обезглавливания человек находится в сознании еще девять секунд, и рубят шеи аккуратно, чтобы не повредить речевой аппарат, — вдруг голова расскажет, что видит и что чувствует. И головы говорят.

Рассказчик, доктор Кинтана, вспоминает про растение комемадре: его сок дает жизнь микроскопическим личинкам-матрифагам, которые пожирают и само растение, и мертвое тело, не оставляя от них и следа.

Сто лет спустя флакон со спящими личинками из комемадре и дневник Кинтаны попадает в руки его правнука, любовника знаменитого художника. Теперь на месте одержимых врачей оказываются люди творческие, мастера перформанса и инсталляций, готовые пожертвовать собственным телом, чтобы создать зрелищный арт-объект и войти в историю мирового искусства.

Роке Ларраки — аргентинский сценарист и писатель. Его отец был психиатром, брат — психотерапевтом, а мать работала в клинике. Детство Ларраки прошло в доме, больше похожем на кабинет психиатра, и это, несомненно, стало вдохновением для первой части романа. Нечто фрейдистское чудится и в названии книги. Как Ларраки объясняет в интервью, в испанском нет слова «комемадре». Он придумал его, отсылая к словосочетанию «поедая мать» и аутофагической идее текста.

В 2018 году «Комемадре» был переведен на английский и вошел в лонглист Национальной книжной премии США. Шокирующий, абсурдный, макабрический и потрясающе смешной (по аннотации не скажешь, но так и есть), он говорит о грани между жизнью и смертью: не только в буквальном смысле, но и в смысле гибели человечности и разума. Где заканчивается эксперимент и когда его можно считать завершенным? И есть ли предел познанию, самовыражению, желанию обессмертить свое имя? Подмигивая, посмеиваясь и прикрываясь фант-допущениями, Ларраки намекает: самые жуткие монстры живут рядом с нами и верят в высшее благо, которое принесут их действия.