К сожалению, пытаясь рассуждать о внеземной жизни на основании земных примеров, мы ставим себя в затруднительное положение. Социальность, этот жизненно важный аспект нашего поведения, который мы надеемся обнаружить и у обитателей других планет, тесно связана с родством, а значит, с половым размножением. Но о размножении инопланетян мы толком судить не можем. Мы не знаем, есть ли вообще у них пол и как они размножаются. Наша земная биохимия определяет, какие молекулы (в данном случае ДНК) лежат в основе нашей генетики, которая, в свою очередь, определяет нашу наследственность и способ размножения.
В то же время наша биохимическая основа специфична для Земли. ДНК и родственная ей молекула РНК, по-видимому, возникли на самой заре земной жизни — не исключено, что в результате невероятного совпадения химических факторов. Далеко не факт, что ДНК — единственная молекула во Вселенной, пригодная для передачи наследственной информации. Структура ДНК определяет принцип работы наших хромосом, передающих признаки от родителей к детям. У земных животных почти всегда двое родителей, потому что животное получает один набор хромосом от матери и один от отца. Что, если инопланетные формы жизни не используют ДНК? Для жизни из другого мира, основанной на других биохимических процессах, ограничения на способы воспроизводства потомства могут быть иными.
Однако, каким бы причудливым ни был инопланетный секс, можно уверенно утверждать, что, если там, как на Земле, каждое поколение все меньше и меньше генетически связано со своими предками, родственный отбор должен стать движущей силой развития социальности и на других планетах, а в таком случае он, безусловно, приведет к появлению альтруизма и сотрудничества, как и у нас. Конечно, конкретные следствия родственного отбора зависят от конкретной природы наследственности, а она нам неизвестна. Незначительный сдвиг наследуемых генов с 50 до 75%, который наблюдается у общественных насекомых, ведет к огромным различиям в социальной структуре. Нам, млекопитающим, вообще не под силу представить себе, каково это — жить в семье, где все мальчики — клоны, а девочки сверхродственны друг другу. Заметные отличия в механизме наследственности в «генетике», если можно так сказать, инопланетной жизни должны приводить к заметным отличиям в правилах наследования, а значит, результаты родственного отбора там практически непредсказуемы. Но если у инопланетян степень родства с внуками меньше, чем с детьми, социальность в той или иной форме непременно зародится.
К счастью, родственный отбор не единственный универсальный фактор социального поведения, и у нас в запасе есть еще кое-какие инструменты, позволяющие предсказать наличие или отсутствие сообществ у инопланетян.
Во-первых, социальность может быть побочным продуктом других ограничений, с которыми сталкиваются животные. Например, когда внешний мир слишком опасен, детенышам может быть невыгодно покидать родительский дом. По крайней мере, они могут задержаться там, прежде чем отправиться во внешний мир. Так, европейские кролики обитают в общих норах (хотя и не помогают друг другу выращивать потомство), и низкоранговые особи (как самцы, так и самки) вынуждены мириться с чрезвычайно высоким уровнем насилия со стороны доминантных. Натуралист Рон Локли дал великолепное подробное описание кроличьих нравов, в том числе жестокого насилия, в своей книге «Частная жизнь кролика» (The Private Life of the Rabbit), вдохновившей Ричарда Адамса, автора романа-сказки «Обитатели холмов» (Watership Down). Однако при всей распространенности насилия жить вне колонии гораздо опаснее, поэтому и вариант выживания в одиночку для кроликов просто не рассматривается. И, как говорится, пока дышу, надеюсь — возможно, подчиненный самец сумеет украдкой спариться с самкой или после смерти доминантного самца занять его место.
В других случаях, как у зебр, самка вынуждена оставаться в табуне, поскольку доминантный самец не позволяет ей покинуть его гарем. Эти элементарные механизмы не оставляют животным иного выбора, кроме как быть социальными, и потому принуждают их объединяться в группы. Но объединяться еще не значит сотрудничать, принуждение вряд ли будет способствовать кооперации и, безусловно, не приведет к появлению такого сложного, технологически развитого общества, которое удалось построить человечеству.
Чтобы понять другие механизмы сотрудничества, необходимо учитывать, что альтруизм — это поведение, при котором одно животное чем‑то жертвует ради другого, но вполне возможна и беспроигрышная ситуация, когда в итоге выигрывают все. Конечно, чтобы вырыть нору, надо затратить энергию, однако эти затраты одинаковы для каждого кролика, и каждый кролик при этом в равной мере получает одинаковую защиту от хищников и непогоды.
Конечно, такие взаимовыгодные отношения могут существовать даже без преимуществ родственного отбора, но лишь при определенных условиях. Если вы помните комедийный сериал 1970-х гг. «Семейка Брейди», вы поймете каких. Двое родителей, у каждого из которых есть собственные дети, объединяются, чтобы совместно воспитывать этих (неродственных друг другу) детей. Здесь даже не нужны фантазии насчет инопланетных способов размножения.
Благодаря трудам математика-экономиста Джона Нэша (ставшего широко известным благодаря фильму «Игры разума» (A Beautiful Mind), который получил премию «Оскар». — Прим. авт.) и его коллег мы получили фундаментальные принципы теории игр, позволившие понять, почему животные иногда сотрудничают друг с другом, а иногда нет. Теория игр — простой и элегантный математический метод, предсказывающий, как индивид (животное, человек или инопланетянин) поведет себя в долгосрочной перспективе в ситуации, когда другие индивиды тоже пытаются максимизировать выгоды для себя. Подобно литературному герою — математику Гэри Сэлдону из трилогии Айзека Азимова «Основание» (Foundation) (в трилогии «Основание» выдвигается идея, что история человечества, расцвет и упадок цивилизаций, даже галактических империй, могут быть спрогнозированы с помощью достаточно развитых математических методов. Разумеется, детальное прогнозирование истории невозможно — на человеческое поведение влияет слишком много случайных событий, — но в долгосрочной перспективе вырисовываются не явные, но достаточно отчетливые закономерности. — Прим. авт.) — мы, вероятно, не можем предсказать конкретные решения, но в долгосрочной эволюционной перспективе теория игр показывает, какие типы поведения с большей вероятностью возникнут у данного вида и в первую очередь будут ли особи сотрудничать или конкурировать.
Эту проблему обычно рассматривают на примере двух моделей: «ястребы и голуби» и «дилемма заключенного» (более подробное описание этой и других моделей теории игр можно найти в книге Джона Мейнарда Смита «Эволюция и теория игр» (Evolution and the Theory of Games by John Maynard Smith, 1982); общее введение в тему дает книга «Эгоистичный ген» Ричарда Докинза. — Прим. авт.). Несмотря на загадочные названия, каждая из этих моделей отличается элегантной простотой и применима к различным биологическим видам и сферам их деятельности, от бактерий до человека, от стратегий спаривания до международной дипломатии.
Пример из теории игр «ястребы и голуби» выглядит следующим образом. Представим себе популяцию идеально мирных и склонных к сотрудничеству особей («голубей»).
Но если в этой популяции появится хотя бы один эгоистичный индивид (назовем его «ястребом», хотя в данном случае это олень) с агрессивной склонностью монополизировать право на спаривание, он станет безжалостно эксплуатировать других и преуспеет гораздо больше, чем они (как поется в песнях стиля кантри, «только брать и ничего не отдавать»). Его эгоистичные гены распространятся во всей популяции, поскольку обладатели этих генов помешают другим самцам спариваться и оставлять потомство. У мирных самцов-хиппи не останется шансов на размножение, и в конце концов естественный отбор приведет к тому, что все особи в популяции станут эгоистичными «ястребами».
Однако жизнь в такой популяции агрессивных самцов оленей будет очень опасной. Если каждый стремится монополизировать спаривание, неизбежны конфликты и, возможно, травмы. Самцы отращивают большие рога, чтобы отбить у соперников желание драться с ними, а при необходимости и использовать в качестве оружия. Казалось бы, жизнь в таких условиях «хуже», чем в изначальной мирной коммуне оленей. Однако в популяции воинственных оленей-самцов у одного мирного самца («голубя») будут определенные преимущества. Пока все остальные самцы тратят энергию на отращивание огромных рогов и поединки, мирный самец «сидит в сторонке», экономя энергию и уберегая себя от травм — в отличие от всех остальных. Он сможет украдкой спариться, пока другие самцы заняты выяснением отношений. Возможно, «голуби» все-таки могут кое-как выживать в популяции «ястребов».
Ключевым моментом здесь является то, что успех отдельной особи — ее эволюционная приспособленность — зависит не только от ее собственных особенностей, но и от поведения остальных особей в популяции.
Ни одна из этих стратегий объективно не лучше другой, она зависит от стратегий остальных членов сообщества, причем отличаться от них — это преимущество. Открытие Нэша состояло в том, что может существовать стратегия равновесия — соотношения эгоизма и покладистости, — наилучшая среди всех других стратегий. Если в популяции, скажем, 20% «голубей» и 80% «ястребов», всякий, кто избирает стратегию быть более 80% времени «ястребом» или, наоборот, более 20% времени вести себя как «голубь», оказывается в проигрыше на фоне остальных. Стратегия равновесия, предполагающая сочетание обоих типов поведения в определенном соотношении, приведет к стабильности, потому что в этом случае любая особь, чья стратегия смещается в сторону одной из крайностей, теряет преимущества, которые дает отличие от других.
Издательство
«Альпина нон-фикшн», перевод Марии Елиферовой