В рядах «Адольфа Гитлера»Адольф ГитлерСовместный проект омских групп «Гражданская оборона» и «Пик Клаксон». Янку сначала впечатлил вовсе не Егор, показавшийся ей «похожим на дождевого червя», а старший из братьев Лищенко, Эжен. «Эжен и Летов были полными противоположностями, — вспоминает Литяева. — Летов такой целеустремленный, агрессивный, не человек, а стрела! А Эжен — когда не на сцене, а в жизни, — такой хиппи-хиппи, такой кроткий весь. Но отношения у них были очень доверительные. Видно было, что это единомышленники, хотя и очень разные по темпераменту, по агрессивности».
Именно памяти Эжена после его ранней смерти в 1990-м будет посвящена знаменитая песня Летова «Отряд не заметил потери бойца»:
Глупый мотылек
Догорал на свечке,
Жаркий уголек —
Дымные колечки.
Звездочка упала в лужу у крыльца.
Отряд не заметил потери бойца…
«Полуарлекин, полумонах», как он сам описал себя в одной из собственных песен, старший брат Лищенко был, однако, персонажем мудрым, задумчиво-печальным, ироничным и действовал на окружающих поистине гипнотизирующее. Юлька Шерстобитова, кемеровско-томская подруга Егора и Янки, которая скоро появится в этой компании, позже вспоминала, что «возможно, он (Эжен) был самой большой любовью в ее (Янки) жизни». По словам Литяевой, «Эжен и Янка были похожи: тихие, молчаливые, хипповатые. Сидели рядышком, смотрели в одну точку».
В квартире братьев Янка прожила — с перерывом на временное возвращение в Новосибирск — как минимум до начала июня. Там постоянно пили ценный и дефицитный в СССР индийский чай «со слоном», который где‑то доставал отец братьев — летчик гражданской авиации по кличке Пилот Косяков. Эжен часто пел, что любит «кататься на слонах» — не на тех ли… Кроме того, в 87-м в рок-движении была популярна одноименная песня тогда еще чпок-рок-группы «Чайф», где, как известно, наряду с Пилотом Косяковым фигурировал еще один актуальный персонаж: гражданин Ширяев. «Ваш аэроплан давно готов…» Палингенетические панки утверждают, что из индийского чая братья иногда делали своего рода «элитный чифирь». Начитанный Эжен при этом якобы ритуально цитировал видного геральдиста и кулинароведа Вильяма Похлебкина, считавшего, что термин «чифирь» восходит к древнесибирскому напитку чагир, который здесь исстари бодяжили из местного чаезаменителя — листьев тонколистного бадана. «По праздникам» чифирь в доме 55 миксовали пополам со спиртом.
В это время чудесным образом службу в армии именно в Омске проходил уже упоминавшийся на этих страницах основатель новосибирской группы «Путти» Александр Мэднесс Чиркин, выпустивший в дальнейшем несколько малотиражных книг воспоминаний о зауральской рок-н-ролльной жизни тех времен и не только. В датировках он не всегда точен, но деталями эти книги изобилуют по-своему выдающимися. Путем разных ухищрений Чиркин часто получал увольнительные, приходил к братьям Лищенко в гости и о тогдашней жизни Янки в Омске оставил ряд колоритных свидетельств.
«Я постоянно писал тексты, а в армейке их хранить было небезопасно. Поэтому тетрадь с текстами хранил у братьев. И Янка однажды выдала по поводу моих сочинительств: „Знаешь, Сань, я вот постоянно читаю твои песни, стихи и поняла для себя, что ты самый лучший поэт, которого я читала!“ Я поначалу ***** [удивился], даже возгордившись, выпрямил спину и так: „Да ладно, что ты…“ А она добавила: „Когда я в сортире — а я читаю твои тексты только в сортире, — то ржу как потерпевшая, истерическим смехом. Представляю сурового военного, который пишет такую ***** [чушь], ржу и забываю, зачем пришла в туалет!“ <…> И после того, как узнала меня в качестве поэта-песенника, Янка постоянно надо мной подшучивала, а лучше сказать — *********** [издевалась]. В мой очередной приход в гости похвасталась: „Эх, тебе, Сань, не понять. Мы вот щас с Женькой, как ихтиандр с русалкой, в ванне больше часа чудили, придумывали интересные позы для общения, а ты, поди, сегодня маршировал с песней!“ **** [Блин], помню, подумал: „Ах вы, суки, издеваетесь!“ Потом снова прикол. Собрался уже уходить, а она нашла у братьев черно-белые фотки каких‑то голых немецких бабищ, тогда они пользовались популярностью у дрочеров СССР. Протянула мне пачку фоток — все это происходило при всех, само собой, — и с хитрой ухмылкой сказанула: „Держи, солдатик, не скучай там“. И как давай все от смеха закатываться! Стоял как обосранный, но ответил: „О! То что надо“. И фотки забрал с собой».
Интересные фотки одаренные сибиряки тогда создавали и сами: Егор, братья и Чиркин тогда временно объединились в джем-группу «Кайф», записи которой не уцелели, так как Летов позднее записал на эти бобины новые песни ГО. Но по инициативе Егора в рамках этого проекта иногда проводились фотосессии, которые вошли в традицию. Таким образом были сделаны и знаменитые съемки с участием Янки, которые, судя по некоторым деталям, можно датировать началом июня. Самая известная фотка этой серии, где Янка возглавляет «колонну панк-арестантов», конвоируемую двумя ментами, согласно воспоминаниям Чиркина, появилась так:
«…Так как я был в своей военной форме, идея про конвой сама пришла в голову. Вываливаемся мы все из подъезда воодушевленные, а там мой сослуживец с родаками прощается (оказывается, у него в одном доме с Лищенко жила родня и он в увольнительной был). И я ему предложил тоже встать в качестве конвоира для более колоритной фотографии. Сюжет для фото долго придумывать не пришлось: конвой спереди и сзади, у „задержанных“ руки за головой. Основатели сибирского панк-движения: Егор Летов, Янка Дягилева, Вадим Кузьмин (Лукич), Миха Поздняков. Действительно историческая получилась фотография, простите за такие громкие пафосные слова».
Между тем «исчерпывающая картина весны» состоялась, как положено, чуть раньше, на грани лета. Незадолго до съемок «колонны арестантов», с 29 по 31 мая примерно в тысяче километров на запад от Омска, в ДК «Уралмаш» на окраине Екатеринбурга (в ту пору — Свердловска), проходил Второй свердловский рок-фестиваль. Туда, пока Янка с Эженом пили индийский чай на проспекте Мира, съездили почти все участники второго «новосибирского десанта в Омск», а с ними и Егор Летов. Наряду с «Нау», «Чайфом», легендарным «Треком», Настей Полевой, женской группой «Ева» и прочими местными кадрами в лайнапе феста имела место и группа «Путти» — правда, в отсутствие армейца Чиркина там тогда, как и ранее в ДК Чкалова, пел как раз Михаил Поздняков. География народной любви к «Путти» в ту пору уже была обширна, и с берегов Томи на выступление любимой команды прибыл ее кемеровский фан-клуб. А с ним — две замечательные девушки, студентки кемеровского художественного училища (КХУ): уже упоминавшаяся выше Юлька Шерстобитова и ее подруга Ленка Сергеева.
Между тем в Свердловске «новосибирский десант» уже рассеялся на части: Литяева поехала в Москву, Рублев — обратно в Новосибирск… Поэтому познавший вкус широты субкультурного контекста Егор пригласил всех кемеровчан посетить Омск. Но энтузиазм на этот счет проявили лишь Юлька, вообще сразу проникнувшаяся Летовым, и Ленка. По прибытии в былую колчаковскую столицу Егор объявил Янке с Эженом: «Тут кемеровские хиппаны приехали — у вас будут жить!»
Ко всему, что для нее в жизни было по-настоящему серьезно, Янка относилась сложно. По-видимому, и к Эжену тоже… А Ленка Сергеева просто влюбилась без памяти в этого красавца «с характерно-средневековым лицом» и гения гаражного психодела. И стала верной его подругой жизни — до самого ее, увы, скорого конца.
Несколько раньше, по версии Летова, произошло другое определяющее событие: кто‑то «сильно угостил» Эжена некими таблетками, от которых тому стало плохо. «И мы с Янкой побежали в аптеку за лекарствами, за шприцами… И во всем, что той ночью происходило, была какая‑то мистическая последовательность: вдруг у нас обоих на джинсах появилась капелька крови, в одном и том же месте… На Янку это сильно подействовало: две капельки Жениной крови падают из всех присутствующих только на нас двоих — да еще и на одно и то же место! Женю мы откачали, а с Янкой после этого у нас все и началось…»
Началось тогда многое. Летом 87-го Янка стала очень активно писать стихи, с небывалой ранее частотой. Интересно, что многие психотерапевты в числе главных средств борьбы со стрессом выделяют воду и творчество… Так или иначе, в июне, после расставания с Эженом, Янка напишет стихотворение «Ад-край»: «Отдыхай, я молчу. Я внизу, в стороне/Я в краю, где молчат. Я на самом краю. <…> Отдыхай, не всегда ведь со мною легко/Я не та, кто я есть. Я пока далеко/Я внизу, в стороне, я на самом краю».
И примерно в то же время появляется знаковое стихотворение Янки «Классический депресняк», про которое много лет спустя напишет целую научную работу норвежский культуролог Ингвар Стейнхольт, захотевший понять, «как ей удается описать это состояние, не поддающееся изображению обычным языком»…
Кругом души от покаяний
Безысходности без движений
Неподвижности без исходов
Неприятие без воздействий
Нереакция до ухода
Неестественность черных фобий
Легкомыслие битых окон
Светлоглазые боги глохнут,
Заражаясь лежачим танцем
Покрываясь стальной коростой
Будут рыцарями в музеях
Под доспехами тихо-тихо
Из‑под мрамора биться долго
Обреченности и колодцы
Подземелья и суициды
Стынут реки, и ноги мерзнут
Два шага по чужому асфальту
В край раздробленных откровений
В дом, где нету ни после, ни вместе
В рай без веры и в ад без страха
Ученый потомок викингов отметил, что «там присутствуют абсолютно все симптомы крупного депрессивного расстройства», что «автору удается живо передать пережитый опыт, который так сильно сопротивляется словесному описанию» и что данное произведение «поражает своим искусным изображением состояния депрессии». В заключение он приходит к выводу, что «…главные герои стихотворения Дягилевой не видят смысла в попытках избежать страданий. Даже если бы у них и появились сила и возможность для этого, спасение повлекло бы за собой страх возвращения в пытки депрессии, поэтому они и продолжают терпеть. Таким образом, боль и страдание в стихотворении изображаются как нормальное состояние… И все же здесь нет капитуляции перед этими негативными ценностями. Искусно используя их для описания неописуемого, Дягилева сумела не только лаконично изобразить состояние депрессии, но и тонко высмеять ее, ослабляя ее силу как объекта страха. Таким образом, Дягилева, тонко насмехаясь над своим противником и в то же время не преуменьшая его значимости, смогла создать (само)исцеляющее произведение искусства».
Что же до рыцарей, то Эжен, которого еще и легко было тогда назвать «светлоглазым богом», мог про них рассказывать часами. Уходя в себя, он словно отлетал куда‑то в Средневековье. Может быть, поэтому написанные тогда Янкой «Классический депресняк» и «Ад-край» похожи на своеобразный диптих с эдаким готическим уклоном. Доспехи и мрамор, «колодцы подземелья», «празднуют пир при Луне упыри»…
Строчку же со словами про «дух испустить» нас обрывать никто пока не заставляет, полностью вся строфа выглядит так:
Тяжело здесь лежать, были б силы уйти
Или вниз, или с краю чуть-чуть отойти
Хоть на метр — присесть, посидеть — покурить
Может, дух испустить, может, перевести
«Ждем с небес перемен — видим петли взамен», — написала она, кажется, чуть позже. С такой натянутой тетивой, как Егор Летов, дух переводить было совсем непросто.
