Года четыре назад, за несколько недель до рождения нашего сына, на первый план для нас с женой вышли два непростых философских вопроса.
Первый — будет сын похож на маму или на папу — быстро и однозначно разрешился сам собой, едва Лев появился на свет: Лев был прекрасен. Как метко сформулировала моя дорогая жена, «от тебя он унаследовал только волосы на спине».
Вторая тема — кем сын станет, когда вырастет, — беспокоила нас первые три года. Раздражительность Льва делала его подходящим кандидатом на должность таксиста, его феноменальная способность выискивать для себя оправдания давала шанс преуспеть на юридическом поприще, а его нерушимая власть над окружающими намекала на потенциальный успех в качестве члена какого-нибудь тоталитарного правительства. Но за последние месяцы туман, скрывающий пухленькое розовое будущее нашего сына, почти рассеялся. Вероятно, Лев станет молочником, потому что в противном случае его редкий дар просыпаться каждое утро в пять тридцать и упорно будить нас окажется растрачен впустую.
Утром позапрошлой среды наше традиционное пробуждение в пять тридцать утра упредил звонок в дверь. В одних пижамных штанах я пошел открывать — и увидел своего лучшего друга Узи, белого, как простыня. Позже Узи, нервно куря на балконе, рассказал мне, что ужинал с С., двинутым на всю голову мальчиком из нашей школы, который, разумеется, стал теперь двинутым на всю голову высокопоставленным военным. Дело шло к десерту, когда Узи закончил хвастаться недавней сомнительной сделкой с недвижимостью, и тут С. рассказал ему про недавно полученное по внутренним каналам секретное досье. Собранное агентами внешней разведки, это досье предлагало психологический портрет иранского президента. Утверждалось, что Махмуд Ахмадинежад — один из немногочисленных государственных лидеров, чьи подлинные взгляды, излагаемые за закрытыми дверями, еще фанатичнее, чем излагаемые на публике.
«Почти всегда дела обстоят наоборот, — объяснил С. — Мировые лидеры — собаки, которые лают, но не кусают. Но тут создается впечатление, что его желание стереть Израиль с лица земли гораздо сильнее, чем он признается. А он, ты знаешь, много в чем признается».
— Въезжаешь? — спросил меня Узи, капая потом. — Этот двинутый иранец готов разрушить Израиль, даже если в результате будет уничтожена его собственная страна. Он думает, что с панисламской точки зрения это победа. И у такого чувака через несколько месяцев будет атомная бомба. Атомная бомба! Ты понимаешь, какая катастрофа меня ждет, если он сбросит эту бомбу на Тель-Авив? Я сдаю тут четырнадцать квартир. Ты когда-нибудь слышал про радиоактивного мутанта, который бы вовремя вносил квартплату?
— Возьми себя в руки, Узи, — сказал я. — От бомбардировки пострадаешь не только ты. У нас, например, ребенок, и…
— Ребенок не платит за квартиру! — заорал Узи. — Ребенок не подписывал с тобой договор, который сам же и разорвет, ни на секунду не задумавшись, как только вырастит во лбу третий глаз!
— Дядя Узи, — услышал я сонный голос Льва, — а можно мне тоже третий глаз?
Тут уж и я зажег сигарету.
Когда на следующий день жена попросила меня поговорить с водопроводчиком про мокрое пятно на потолке нашей спальни, я пересказал ей свой разговор с Узи.
— Если С. прав, — сказал я, — водопроводчик — пустая трата времени и денег. Зачем чинить что бы то ни было, если через два месяца весь город будет уничтожен?
Я предложил подождать с полгода и заняться потолком в марте, если мы все еще будем живы. Жена помедлила с ответом, но ее взгляд говорил мне, что она не оценила всю серьезность текущей геополитической ситуации.
— То есть, если я правильно понимаю, ты, наверное, и работы по саду хочешь отложить? — спросила она.
Я кивнул. К чему зря разбрасываться апельсиновыми саженцами и фиалковой рассадой? Если верить интернету, она особенно чувствительна к радиации.
Вооружившись разведданными Узи, я сумел уберечь нас от массы домашних дел. Согласился я только на травлю тараканов, потому что этих гадов даже радиоактивные осадки не остановят. Постепенно жена тоже стала входить во вкус нашего убогого существования. Найдя сайт (пусть и не слишком заслуживающий доверия), где утверждалось, что атомная бомба у Ирана уже есть, жена решила перестать мыть посуду.
— Ужасно нервирует, когда стоишь, сыплешь порошок в посудомойку — и вдруг тебя взрывают, — объяснила она. — Начинаем мыть посуду строго по мере надобности.
Эта философия — «если уж я сдохну, то хоть не лохом» — распространилась далеко за пределы посудомоечного эдикта. Мы быстро прекратили ненужное мытье полов и бесполезный вынос мусора. Следуя коварному замыслу моей жены, мы отправились в банк и взяли огромную ссуду, сообразив, что, если нам удастся снять деньги со счетов достаточно оперативно, мы здорово надуем систему.
— Посмотрим, как они будут нас искать, когда вся страна превратится в огромный кратер, — смеялись мы, сидя в грязной гостиной перед новым плазменным телевизором невообразимых размеров. Вот бы хоть один раз за всю нашу недолгую жизнь мы сумели обставить банк, а не банк — нас.
А потом мне приснился кошмар, в котором Ахмадинежад подошел ко мне на улице, обнял меня, расцеловал в обе щеки и сказал на беглом идише: «Ich hub dir lieb» — «Брат мой, я люблю тебя». Я разбудил жену. Все лицо у нее было в известке: дела с влажным пятном над нашей кроватью становились все плачевнее.
— Что случилось? — испугалась жена. — Иранцы?
Я кивнул, но быстро успокоил ее, сказав, что это был просто сон.
— Что, они нас уничтожили? — спросила она, гладя меня по щеке. — Мне такое снится каждую ночь.
— Еще хуже, — сказал я. — Мне приснилось, что мы с ними помирились.
Это стало для нее серьезным ударом.
— Может быть, С. ошибся, — в ужасе прошептала она. — Может быть, иранцы не нападут. А нам жить дальше с этой грязной, рассыпающейся квартирой, и долгами, и твоими студентами, которым ты обещал проверить работы до января и даже не начинал. И твоими нудными эйлатскими родственниками, которым мы обещали приехать на Песах, потому что думали, что к этому времени…
— Это был просто сон, — ободрил ее я. — Ахмадинежад ненормальный, по глазам видно.
Но было поздно. Я изо всех сил обнял жену, ее слезы катились по моей шее, а я шептал:
— Не волнуйся, милая. Мы из тех, кто выживает. Мы уже пережили столько всего: болезни, войну, теракты; если нам грозит мир — мы переживем и мир.
Наконец моя жена заснула, но я не мог спать. Поэтому я встал и подмел в гостиной. Завтра утром позвоню водопроводчику.
Издательство
«Фантом Пресс», Москва, 2016, пер. Л. Горалик