«Стою на своем: не убивал»: разговор с человеком, осужденным за убийство Анны Политковской

Рустам Махмудов — участник одного из самых громких преступлений этого века, убийства известной журналистки и правозащитницы Анны Политковской. И один из тех пожизненно осужденных, кто всегда готов всему миру рассказывать о своей «невиновности». Годами (время тут работает на них) они оттачивают свою позицию, подбирают правильные слова, которые могут сбить с толку любого. Это не всегда лицемерие. Иногда они сами начинают верить в то, что говорят. И пытаются убедить в этом любого, для кого они представляют сегодня хоть какой‑то интерес.

Со дня убийства прошло довольно много лет. Его рассказ может вызвать искреннее недоумение и множество вопросов. Если бы не одно «но»: приговорил к пожизненному Махмудова суд присяжных. А это говорит о многом.

— Я вас узнал, — начинает нашу беседу в колонии «Белый лебедь» Рустам Махмудов (мы сидим в комнате психолога, я — за столом, он — напротив, в клетке). — Видел фото в «Московском комсомольце». Ваша газета освещала наш судебный процесс.

— Как вы в свое время попали в Москву?

— Я родом из Чечни. Но я не дикий, как пытались представить СМИ. Учился в Плехановском институте. Незаконченное высшее.

— А почему не закончили?

— Отчислили спустя три года из‑за привлечения к одному уголовному делу. Но по порядку. Я приехал в Москву в 18 лет, поступил в вуз, жил в общежитии. Однажды пришел к дяде (он был моим единственным родственником в Москве). Зашел в офис в гостиницу «Интурист». Дядя обосновался на 20-м этаже, там рядом еще у Кобзона был офис: у дяди № 2004, у него № 2006. Я, можно сказать, попал под раздачу: была облава, меня тоже поймали и привлекли. Поместили в СИЗО. Статья 93 УК РФ «Хищение госимущества в особо крупных размерах». Помните, в 1990-е годы были так называемые воздушные деньги, авизо? Хищения по подложным банковским документам.

При чем тут я, студент? И знать не знал ничего об этом, — продолжает Махмудов. — Все равно меня держали под стражей три месяца. Когда я вышел, меня уже отчислили из института. Следователь даже принес мне лично приказ об отчислении. Я за вас, говорит, сдал сессию. Шутник. Я пробовал восстановиться, но потом (все это были, напомню, 1990-е годы) начались эти печальные события на Кавказе.

— А дядю по этому делу в итоге посадили, верно? И после этого он стал криминальным авторитетом?

— Да. Пять лет вроде дали. Потом опять за решетку попал по каким‑то своим делам. Понимаете, следствие меня представляло так, будто я в его банде. Как и трое моих братьев — они тоже проходили по делу Политковской.

— А когда вы познакомились с Анной Политковской?

— Да не был я с ней знаком. Даже по телевизору не видел.

— Может быть, читали ее статьи?

— И статьи не читал. В первый раз я услышал о ней после убийства — когда арестовали моих родных. Только тогда я стал интересоваться, много читал в интернете про это дело. В то время я жил в Москве. Чем занимался? Ну, у меня семья, двое детей. Я вообще в своей жизни ни одного человека не убил. Драки были, меня били, бывало, я сам кого‑то побью. Спортом занимался, так что могу дать отпор. Но чтобы целенаправленно лишить жизни — этого никогда не было. А к женщинам у нас относятся с уважением.

Ни пытки, ни побои, ни уговоры — ничего не заставило меня это взять на себя. Сейчас думаю, даже если бы взял, получил бы ровно то же самое.

— Вы уверяли суд, что не профессионал в стрельбе. Не верится, что вы оружие в руках не держали.

— Держал, конечно, кто ж спорит. Но в человека не стрелял. В воздух стрелял на свадьбах. В 1990-е годы ездить по Чечне без оружия нельзя было. Если ты с оружием — все, проезжай, нормально.

Когда меня задержали, привезли на Петровку. Генерал сел напротив: «Дурак, ты лучше сразу сознайся. Мы уже Путину доложили, что поймали убийцу. На весь мир тебя показали. Если сейчас признаешься, пожизненный срок не получишь». — «И что мне сказать?» — «Скажи так: вы смотрели телевизор, увидели там женщину, вам она очень не понравилась. И вот вы потом выследили, убили ее». «Так разве бывает?» — «Так и бывает. Подумай — иначе братьев рядом посадят».

Я до конца надеялся, что найдут настоящего убийцу. Этот человек ведь есть на записях камер, и ДНК его есть, и слюна (он курил там стоял). Никаких биологических следов моих братьев там нет.

— Вы считаете, что попали с братьями под подозрение только лишь из‑за дяди?

— Да. Мы с братьями примерно так думаем: у него был очень разноплановый круг общения, в том числе среди силовиков. Он много чего знал. Думаю, знал, кто заказал Политковскую. Но нам такие вещи он бы не рассказывал в любом случае. Зачем втягивать?

— Вы признаете, что дядя как‑то участвовал в убийстве Политковской?

— Ну да. Как минимум владел информацией, если это преступление с чеченским народом связано. Дядя с тремя оперативниками общался, которые были привлечены к делу.

— И какова же ваша версия того, что произошло?

— Был такой полковник секретного подразделения ГУВД Москвы Дмитрий Павлюченков. Он получил срок по судебному соглашению (Павлюченков был приговорен к 11 годам за соучастие в убийстве Политковской. — Прим. авт.). Когда у нас шло следствие, ко мне приходили и говорили: «Дай показания на Павлюченкова. Он замешан во многих заказных убийствах». Я ответил так: «Знаю этого человека, он общается с моим дядей, тот ему какую‑то работу давал — кого‑то прослушать, кого‑то проследить. Я его видел, может, раза три-четыре».

— Виделись по просьбе дяди?

— Да. У меня никогда не было личных отношений с Павлюченковым. Якобы он моему дяде «заказал» проследить Анну Политковскую и данные передал мне. За ним, думаю, действительно были убийства. Чтобы избежать большого срока по ним, он согласился дать показания против меня. Ну а дядю моего в итоге убили 10 июня 2017 года.

— Что вы такое говорите?! Он умер от недугов в больнице, куда его вывезли из «Вологодского пятака».

— Сомневаюсь, он-то не болел до этого. Наверное, его убили, чтобы он не выдал информацию, — настоящего заказчика, убийцу. Мать написала заявление в СК, чтобы возбудили уголовное дело по факту смерти дяди. У нее есть блокнот одного человека, который, по нашим данным, принимал участие в избиении. Но ей отказали.

— Вы что же, на самом деле считаете, что настоящие убийцы до сих пор на свободе?

— Истинные убийцы, я думаю, до сих пор высокие посты занимают. Вот это мое мнение. Я юридического образования не имею, и отсюда возможностей добиваться правды у меня мало. Но там, на воле, родственники борются, ищут этого убийцу. Если он как‑то связан с моим народом, они найдут его, постараются, чтобы его привлекли.

— По закону гор?

— Нет. По федеральному закону, который существует у нас в стране. По закону гор мы не имеем к нему никаких претензий. Он никого из наших родных не убивал, не сажал.

— Поддерживаете связи с семьей?

— Дети пишут. Жена нет. Почему? У нас не принято афишировать свои отношения. Да и письма проходят через цензора. На свидания она не приезжает. У нас регистрации нет, поэтому нельзя, чтобы она приезжала. У нас религиозный брак, вместе с 1993 года. На свидания приезжают родители и один из братьев. Двое — Ибрагим и Джабраил — еще сидят в колонии в Тульской области. (при первом рассмотрении дела об убийстве Политковской в Московском окружном военном суде Ибрагим и Джабраил Махмудовы были оправданы. Но в результате повторного рассмотрения в Мосгорсуде Джабраилу дали 14 лет, Ибрагиму — 12 лет колонии строгого режима. — Прим. авт.)

— Вы телевизор смотрите, газеты читаете?

— Да.

— На ваш взгляд, сильно ли изменилась Чечня с того момента, как вас арестовали?

— Чечню не очень сильно освещают. А так, говорят, сильно изменилась. Мама рассказывала, что Кадыров порядок навел. Цивилизованно. Надеемся, что жители там хорошее образование будут получать. Принесут пользу своей стране, народу.

— Хотелось бы посмотреть, как выглядит сейчас Грозный?

— Хотелось. Но как это сделать? Явку с повинной написать?

— Трудно тут приходится?

— Нелегко, это точно. Я тут с 2015 года. Тяжелее всего, что в полном объеме религиозные обряды не могу совершать. Элементарно намаз совершать своевременно я не могу. Приходится лежа иногда делать, потому что после отбоя встать и пять минут помолиться невозможно. Считается нарушением распорядка. И тут очень много психически больных людей. С ними тяжело.

— У вас есть такие соседи?

— В каждой камере. У меня сейчас один сосед совсем ненормальный, другой более или менее. Это еще сносно. Бывает, что сразу два сокамерника психически неуравновешенных, и тут уже самому можно сойти с ума.