«Негодяйство — тоже искусство»: переписка с писателем Дэвидом Кинаном

С Дэвидом Кинаном я познакомился в 2019 году в Ясной Поляне на семинаре «Британская литература сегодня» (как и, например, с Джей Бернард). Именно тогда я узнал, что литературный семинар может включать в себя не только лекции и разговоры о литературе, но и ночные танцы до упаду: с включенных на телефоне «Heroes» Дэвида Боуи началась очень маленькая — человек на семь — вечеринка, которую я вспоминаю до сих пор. Тогда же я понял, что ужасно хочу когда‑нибудь поговорить с Кинаном, обладателем раскатистого смеха, густого шотландского акцента и поразительного чувства стиля. Повод выдался в начале 2021, когда в издательстве Individuum вышло новое издание его культовой (слово запрещенное, но здесь вполне уместное) книги «Эзотерическое подполье Британии. Как Coil, Current 93, Nurse With Wound и другие гениальные сумасброды перепридумали музыку». А интервью по Zoom к этому моменту уже поднадоели — вот мне и захотелось поговорить с Дэвидом старым добрым способом: по переписке.

Привет, Дэвид

Спасибо, что согласились на такой формат разговора. Мне почему‑то захотелось вспомнить старую привычку обмена письмами, стремительно исчезающую в эпоху мессенджеров и видеоконференций. Если не возражаете, мы опубликуем эту переписку целиком, без купюр.

В первом письме хочу спросить, как вы провели последний год? Для меня, признаюсь, 2020-й был восхитительным, но во многом изматывающим годом, когда работы стало гораздо больше, а сил на нее гораздо меньше. А у вас вышло два романа«Xstabeth» и «The Towers The Fields The Transmitters», и еще один на подходе. Вы сидели дома и писали в свое удовольствие? Не скучали по концертам, вечеринкам и другим людным собраниям, на которые можно выгулять ваши знаменитые пиджаки?

Егор

Да, я скучаю по друзьям, по концертам, по офлайновым книжным презентациям книг — и, ясное дело, по поездкам в своих знаменитых пиджаках, ха-ха.

Но, если по правде, мне, пожалуй, был нужен год, проведенный дома. Последние три года я провел, раскатывая по миру и тусуясь, но в душе-то я на самом деле классический телец-домосед, мне по душе моя домашняя обстановка и повседневная рутина, так что я с удовольствием вернулся к кулинарии, к садоводству и, конечно, к письму. Несмотря на все разъезды, мое основное дело — это сидеть дома в одиночестве и часами писать. Это то, что я больше всего люблю.

Плюс ко всему у меня всегда была странная причуда — тайное влечение к постапокалиптическому миру, к миру, наполненному жуткой тишиной и лишенному людей. Думаю, это родом из взросления в 1970-х годах, которые были похожи на постоянную осаду, когда казалось, что в любой момент нам грозят ядерный удар, бешенство, переохлаждение и т. д., и я до сих пор странно ностальгирую по этому. Я всегда фантазировал о постпандемическом мире с пустыми теннисными кортами и заброшенными домами, поэтому мне нравится гулять по пустынному городу и никого не видеть — вот еще одна вещь, которой я много занимаюсь, гуляю по Глазго.

У нас с моей женой Хизер Ли прекрасная домашняя жизнь, и мне никогда не бывает скучно. Вечерами мы слушаем пластинки, я всерьез увлекся мескалем и всякими агавами, я постоянно что‑то читаю или занимаюсь домом… Если честно, хотя я знаю, что многим сейчас нелегко, мне очень понравился последний год, когда я окопался дома…

Я понимаю, что в эти дни, чтобы тебя отменили, достаточно признаться, что ты счастлив и доволен.

Но такова вообще моя натура. Я счастливый, позитивный человек, я не выношу негативных людей и нытиков. Которых, очевидно, в наши дни трудно избежать. Но большую часть времени я обитаю в собственной рассеянной вселенной веры и изумления.

Привет, Дэвид!

Прежде чем спросить о «Подполье», воспользуюсь возможностью и задам пару вопросов, на которые меня натолкнуло ваше ответное письмо.

Вы пишете о своей повседневной рутине, сохранять которую, кажется, многим было довольно сложно. Расскажите, что помогает вам начать день правильно?

Еще не могу не полюбопытствовать: можете ли в двух словах описать, как устроена ваша работа над книгами — художественными или нехудожественными?

И, как человек, который в этом году тоже нашел некоторое отдохновение в готовке, хочу спросить: какой ваш коронный рецепт?

С приветом из заснеженной Сибири,
Егор

Ух, мне нравится, как звучит «заснеженная Сибирь», я хотел бы ее посетить. Когда я был в России, в поместье Толстого, все сибиряки, которых я встречал, были самыми крутыми — особенно девушки, которые были в моей квиз-команде, «Полянные пираты»Дэвид говорит о квизе, которым традиционно завершаются семинары «Британская литература сегодня» в Ясной Поляне. Участники разбиваются на команды, каждую из которых возглавляет один из британских писателей. Капитаншей команды интервьюера в том году была поэтесса Лавиния Гринлоу. (Здесь и далее — прим. автора). Это было весело. Надеюсь, когда‑нибудь я смогу приехать в Сибирь.

Одна из вещей, которая существенно облегчила мне жизнь, — это медитация. Она помогла мне уделять меньше внимания навязчивым мыслям и даже идеям, а вместо этого полностью находиться в моменте и всегда быть чутким к тому, что начинается прямо сейчас, в эту самую минуту, к тому, как оно рождается, к тому, что происходит иначе и никогда прежде не случалось, — каждый раз. Идеи упрощаются. Я подхожу к реальности как чертов досократик.

Утром я встаю, развожу в своем кабинете огонь, ложусь перед ним в старом кресле-мешке из 70-х годов и читаю по меньшей мере часа два-три. Затем я бреду на кухню, где зимой зажигаю несколько свечей и включаю радио, думая о том, что бы приготовить на завтрак. Потом обычно дело доходит до растений — у меня много растений, — а потом я сажусь писать и разбираться со всем, с чем надо разобраться. Как правило, я работаю весь день, до 6 вечера, потом я принимаю ванну, а затем перемещаюсь на кухню, где ставлю пластинки, пью пиво и мескаль и планирую ужин. Эта рутина редко меняется. Раньше я писал еще и вечером, но под локдауном отказался от этого, и теперь вечера посвящены отдыху, выпивке, еде и музыке.

Работаю я за письменным столом в эркере нашей квартиры — это викторианский дом с высокими потолками в западной части Глазго, с книгами вдоль всех стен. Я вижу южную сторону Глазго до самых холмов, которые еще несколько дней назад были покрыты снегом. Я пишу, окруженный растениями. Но когда пишу, я никогда не включаю музыку. Я предпочитаю тишину.

Каждый раз говорю себе, что после следующего романа возьму перерыв, но этого никогда не происходит — так что я перестал обманывать себя: я никогда не перестану писать романы. С тех пор как я стал романистом, я написал только одно нехудожественное произведение «I Am the Body of All the Conquistadors» — это воспоминания об отце и моем пребывании в Мексике. Фикшен — моя первая любовь. Роман, над которым я сейчас работаю, называется «Dance Away the Heartache», и он мне приснился, кажется: он о танцах и цифрах, о доме и об удаленном видении, так мне пока что кажется. Мне нравится выяснять, о чем будет мой следующий роман — с самого «For the Good Times»For the Good TimesВторой роман Кинана я никогда не знал, что будет дальше. Как я говорю, к счастью, у меня на данный момент совершенно не осталось идей, поэтому теперь я пишу книги, которых никогда бы не мог представить.

А фирменного рецепта у меня нет, но мой фирменный кулинар — Клаудия Роден, особенно ее «Книга еврейской кухни», которая в этом доме почитается за Библию.

Дорогой Дэвид

Уверен, вам бы понравилось в Сибири — особенно если учесть, что здесь родился Егор Летов. Его музыку сравнивали с Coil и Psychic TV, о которых вы пишете в книге, да и сам он к Дженезису Пи-Орриджу относился «с глубочайшим почтением». Кстати, это письмо я пишу в день тринадцатой годовщины со смерти Летова — такое вот совпадение.

В связи с этим спрошу о вашей книге. Как вы думаете, какие черты характера музыкантов, о которых вы пишете, отличали их от остальных английских музыкантов того периода? Что в них было такого, что подпитывало их творческую энергию именно в такой манере?

Изменилось ли за почти 20 лет со времени выхода первого издания книги ваше отношение к эзотерическому подполью? Слушаете ли вы эти пластинки и смотрите ли на этих людей так же, как в 2003 году, или иначе?

Я рад, что вы помните поездку в Ясную Поляну. И, честно говоря, когда я думаю про вас, автора книги о Nurse With Wound и Current 93, я все равно вспоминаю, как вы с радостью подпевали «Dancing Queen»А также песням Дэвида Боуи, Игги Попа и, кажется, даже Карди Би. . Ваши музыкальные вкусы совсем безграничны? Или есть что‑то, к чему вы никогда не приблизитесь?

Полагаю, всех ключевых героев «Эзотерического подполья» связывает то, что все они были немузыкантами, создававшими музыку. Они были частью постпанкового поколения, которое действительно поверило панку на слово — в то, что не нужны технические способности, чтобы делать свое искусство, нужно навязчивое видение. Я думаю, все они пытались найти альтернативу традициям, пытались работать внутри, из прошлого, из скрытых историй, из подавленных личностей. Плюс я думаю, что они действительно верили в преобразующую силу искусства и в то, как оно может изменять сознание.

Поначалу меня завораживало то, как эти люди жили, как искусство проявлялось в их жизни, как оно, в конце концов, преображало и спасало их жизни — хотя, честно говоря, БэлансаДжон БэлансЛидер группы Coil. Он погиб в возрасте 42 лет, упав в состоянии алкогольного опьянения с каменной лестницы в своем доме., конечно, оно не спасло. Его занятий магией и опытов по расширению сознания не хватило даже для обеспечения элементарного повседневного счастья, при том что он жил своей мечтой, прячась в фантастическом особняке на юго-западном побережье с потрясающей библиотекой, полной редких первых изданий, со СлизиПитер КристоферсонСооснователь Coil, партнер Бэланса, с собственной домашней студией, с оригинальными картинами Кроули, Симса и Спейра на стенах… Можно сказать, что мое отношение ко всему этому изменилось.

Мне всегда не по себе от самопровозглашенных волшебников. Кажется, что это просто еще одна идентичность, тогда как для меня весь смысл магии состоит в том, чтобы полностью покончить с идентичностями. Вот почему, когда вы спрашиваете меня про распевание ABBA, я могу лишь сказать, что у меня нет совершенно никаких стандартов относительно того, что мне сейчас нравится. В молодости самая большая опасность — это ограничить себя одним способом бытия, одним способом мышления, одним способом слушания. Все это помогает сформировать личность, которая мешает вам полностью отдаться каждому отдельному опыту, который вам дарован. Думая «я не тот человек, которому это нравится или который это делает», вы отказываетесь от дара переживаний, дара, который вам так просто дается.

Думаю, что Дэвид ТибетДэвид Тибетоснователь и центральная фигура проекта Current 93 тоже от этого пострадал. Он всю жизнь метался от одной упрощенной идеологии к другой, и мне кажется, что он носит их в себе — нуждаясь в них — как часть своей личности. Меня не особо интересует подлое христианство, все это трагично, грустно, уродливо и невыносимо напыщенно. Вот почему я больше не могу слушать Current 93, но все еще люблю Coil и Nurse with Wound — хотя СтивСтивен СтэплтонБританский музыкант и и художник, лидер проекта Nurse With Wound , кажется, в эти дни оставил всякий контроль качества. Я до сих пор абсолютно обожаю Whitehouse и считаю их записи и выступления одними из самых невероятных произведений искусства XX века.

Дорогой Дэвид

Думаю, у меня осталась пара вопросов (на самом деле их много, но надо же где‑то провести черту).

Прежде всего, что, на ваш взгляд, лучшее и худшее из того, что случилось с музыкой за последние пару лет? Есть ли что‑нибудь, что вас по-настоящему бесит — или вдохновляет?

А во-вторых, что в мире сейчас дарит вам больше всего радости и надежды?

Егор

Самым волнующим событием для меня за последние несколько лет стала музыка, которую сделали вместе Ник Кейв и Уоррен Эллис, альбомы Grinderman, The Bad Seeds и саундтреки. Я чувствую, то, что они делают в музыке, ближе мне, чем творчество любого из романистов-современников. Их музыка и тексты кажутся странными, как будто они появились не здесь, и чувствуются живыми сущностями.

Но вообще, сейчас есть много замечательной музыки, а также случаются удивительные переиздания. Музыка радует меня не меньше, чем когда‑либо, но еще больше меня вдохновляет литература. В каком‑то смысле сейчас прекрасное время, чтобы быть писателем, и взаимодействие между музыкой и литературой никогда не было таким живым. Я благодарен моему редактору и издателю Ли Брэкстоуну из White Rabbit Books, который привнес в издательскую сферу вдохновляющую энергию постпанка — и она действительно захватывает. Я пишу книги, ради которых я здесь появился, а они их издают, что, несомненно, самая захватывающая вещь из всех, что со мной случилось.

Дорогой Дэвид,

В первом письме вы пошутили, что сегодня, «чтобы тебя отменили, достаточно признаться, что ты счастлив и доволен». Но если серьезно, что вы думаете о сегодняшней культуре, в которой людям реже сходят с рук слова и поступки? В «Подполье» вы пишете: «Вводя понятие ответственности, мы ступаем на скользкую тропинку. Как насчет права быть безответственным?» Что вы думаете об этом сейчас, в 2021 году?

Еще раз спасибо за ваши письма. Могу заверить, что, несмотря на то, что мы общались, печатая буквы на экранах, все ваши письма в моей голове озвучиваются с вашим неповторимым акцентом.

Егор

Я думаю, что идеологии не место в подлинном искусстве. Идеология — это всегда чужое представление о том, какими должны быть вещи. Искусство должно делать все по-новому, должно предлагать новые способы мыслить и существовать, новые способы смотреть на мир, а не правила жизни — уж точно не правила жизни, выдуманные кем‑то другим.

Дневники Геббельса, нацистского мастера пропаганды, интересны с этой точки зрения, потому что даже он понимал, что невозможно создать настоящее великое искусство в Третьем рейхе именно потому, что оно обязательно должно быть идеологическим. Он жалуется нацистским кинематографистам на то, что их фильмы безобидны, штампованы и скучны, и сам знает, что это потому, что идеологическое искусство никогда не сможет быть настоящим искусством.

Я не имею ничего общего с идеологией, я не вижу мир сквозь фильтр того, что «должно быть». Я говорю да тому, что есть. Я смеялся над священниками, когда они пытались указывать мне, как вести себя морально и сексуально, точно так же, как сейчас я смеюсь над людьми, которые займут их место в секс-полиции.

Я, конечно, негодяй, и доверяю другим людям, когда вижу в них искренних негодяев. Я не верю в святых. Негодяйство — тоже искусство, и я люблю себя негодяем. Я не верю в обобщения, я не исхожу из представлений, основанных на расе, сексуальности или политике, я имею дело с людьми, по одному за раз — и именно о них я сужу, а не о том, живут ли они в соответствии с каким‑то предвзятым представлением о «хорошем» или «плохом». Я думаю, что это инфантилизирует культуру — «ты хороший или плохой?» К чему, честно говоря, все сводится. Если вы так смотрите на мир, я предлагаю вам вернуться к маминой титьке.

Дорогой Дэвид,

В последнем вопросе я скорее имел в виду не содержание искусства (которое, я целиком соглашусь, создано не для того, чтобы удобно умещаться в ту или иную клетку и доставлять людям успокоение и комфорт, а для того, чтобы срывать маски и расчесывать раны), а действия людей, которые часто уродуют жизни — не метафорически, а вполне буквально. Это уже не вопрос, а лишь уточнение, как мне показалось, необходимое в этом разговоре.

В любом случае спасибо вам за беседу!

Егор

Привет, Егор

Само собой, я понял, о чем вы спрашивали, не волнуйтесь — это не мой ответ вам, а общие мысли о ситуации, надеюсь, что это понятно. Огромное спасибо за разговор, мне очень понравилось, уверен, мы еще станцуем!

С любовью, Д.

27 февраля в сообществе Библиотеки им. Н.А.Некрасова пройдет онлайн-фестиваль A Very British Evening, в рамках которого музыкальный журналист Максим Семеляк поговорит с Кинаном, а главный редактор издательства Individuum Феликс Сандалов — с авангардным музыкантом Дрю МакДауэллом, бывшим участником Coil. Начало в 19.00, необходима регистрация. Мероприятие проводится при поддержке отдела культуры и образования Посольства Великобритании в Москве в рамках программы UK-Russia Creative Bridge 2020/2021.