— О том, что проект «Театр. На вынос» закрыт, я узнал из трогательного послания по почте. А зайдя к тебе на страницу, я увидел релиз нового проекта Punx. Что это?
— Это хип-хоп-проект. Группа, в которой состою я и моя соулмейт, моя красотка-жена Дарья Каминская. Это наш личный эксперимент. Если раньше наши идеи были связаны с альтернативным театром и ******** [разрушением] институционального театра, то сейчас нам интересно исследовать с позиции художников шоу-бизнес и музыкальную индустрию. Мне всегда как художнику более всего интересны фактуры переходов из одного состояния в другое. Сейчас мы находимся в таком состоянии перехода, и это интересно.
— Перед тем как я нажал на запись, ты зачитал что‑то.
— Это Джарахов. «******* [Отличен] и ****** [замечателен], я известен и богат, в моей голове дыра, я дегенерат». У меня просто это возникло в голове сразу же. Эти две фразы, как только мы начали с тобой разговаривать. Вторая: «Леха — сыщик, Леха — лучший, Леха — молодец, ты не спрячешь от него свой дорогой дворец».
— Трек Punx «Мама Моргенштерна» — это такой троллинг хайпбиста? «Театр. На вынос» ведь вступил в односторонний диалог с «Золотой маской» как с главным объектом притяжения внимания в области театра. Вы тогда написали открытое письмо «Золотой маске» с предложением номинировать ваш спектакль «Старик и море» взамен спектакля «Старик и море» Анатолия Васильева, который как раз снялся с номинации. Это было смешно, и все узнали, что есть такой театр в Петербурге, и что это такие веселые балбесы. И главное — эксперты «Золотой маски» в итоге посмотрели спектакли «Театра. На вынос», и потом один из них стал номинантом в конкурсе «Эксперимент». А теперь вы как будто просто посмотрели рейтинги популярности в музыке и запилили дисс на того, кто в топе. Я правильно провожу параллели?
— Чем‑то это похоже. Но обе эти ситуации возникли спонтанно, как реакция, а не какая‑то мегаконцепция. А вообще этот трек еще не закончен. Слушатели должны будут решить, каким трек должен стать: будет это дисс или, грубо говоря, ода лайфстайлу Моргенштерна. Вообще у нас в планах, конечно, фитануть с Моргенштерном. Или, если это будет дисс, то запишем его с Кизару. Ну такие мечты. И да, это трек для тик-тока.
— В прощальном письме «Театра. На вынос» есть такой момент, который выглядит как самобичевание. Где говорится о том, что тобой двигало желание привлечь внимание. То есть ты там как будто оправдываешься. И сейчас вот в треке «Мама Моргенштерна» ты говоришь: «Хочу лайков, хочу шеров, хочу жить как Алишер», — то есть это уже звучит как…
— 100%.
— …Это звучит уже как кредо. Тебе кажется, это окей или это может быть стыдно?
— Это окей. Публичная демонстрация своих желаний и тем более желания быть востребованным и популярным — это вообще не стыдно.
— Ты поступал на режиссера в ГИТИС, не поступил. Потом поступил уже в Петербурге в СПбГАТИ, и через два года тебя отчислили…
— Да, да. ******* [дуралей] просто. Причем в 2011 году Серебренников мне говорил: «Леш, на „Платформе“ ты можешь делать все что угодно». А я такой — не, пойду-ка я лучше поучусь. Верил во все эти сказки про творчество, верил, что обучение — это все работает. Оказывается, это не работает. В моем случае.
— Представь, что ты сейчас говоришь с абитуриентом театрального вуза. Как человек, который прошел за три года путь от театрального аутсайдера до ньюсмейкера, что бы ты ему сказал?
— Я бы ему объяснил: чувак, ты будешь либо выполнять то, что тебе говорят, либо пробовать что‑то свое. Но знай с самого начала, что какой‑то фидбек ты получишь в 40 лет. Или в 50, блин. Ну я не знаю.
Знаешь, Леш, вот честно — я в какой‑то момент просто осознал, что я смотрю на людей, своих коллег моего возраста, и мне становится просто скучно. Я тут недавно в автобусе ехал и встретил Волкострелова (режиссер, основатель «Театра post», руководитель Центра им. Мейерхольда. — Прим. ред.). Оказывается, он тут живет со мной в районе. Я ему помахал, сказал: «Привет, здравствуй!» А он, кажется, не узнал меня, или не увидел, не отреагировал. И посмотрел на него, и подумал — как ему скучно! Ну не скучно, а как‑то вот…
— Когда ты говоришь, что не хотел бы так жить, что ты имеешь в виду?
— Знаешь, вот эта вот аура какого‑то вечного русского мыслителя. И постепенно все из тусовки театра почему‑то стали такими. Те, кто когда‑то боролись за Кирилла Серебренникова, еще за кого‑то, за что‑то новое и прогрессивное, все вдруг стали такими же, как те, с кем они боролись, понимаешь? Ну за исключением некоторых.
Когда была новость про то, что Серебренникову не продлевают контракт после 8 лет, я у кого‑то из знакомых написал в комментариях: «Ну прикольно, он и сам вроде хотел не больше 8 лет руководить театром». По крайней мере, это точно им артикулировалось. Ну классно, чего, не пропадет, известный человек, крутой художник, нормас, что‑то новое у него впереди. И тут на меня такое посыпалось! Уэ-э-э… Я думаю — так, ладно. Хай, камон, бай.
— Понятно. А про театральный андеграунд что скажешь — это часть мейнстрима и часть, как ты говоришь, театральной тусовки — или это действительно оппозиция?
— Да, это действительно оппозиция. И за счет существования этой оппозиции привлекается какой‑то интерес к театру в целом. Естественно, мы когда делали «Театр. На вынос», мы ставили себя в оппозицию. И, собственно говоря, вокруг формировалась соответствующая аудитория.
Мы как раз перевелись с Максом (Максим Карнаухов — режиссер и соавтор проектов «Театра. На вынос». — Прим. ред.) на другой курс, где стало все немножко полегче и вроде как либеральнее, хотя слово такое… Чуть легче, интереснее, чем на предыдущем. И там говорилось так: «Ребята, в свободное время вы можете фигачить чего хотите, пробовать, экспериментировать». И я помню этот момент. Вот я студент, и у меня есть зрители: это мастер, которому там за 50 или за 60, его помощники и преподаватели, тоже, в общем, немолодые люди… И все! Плюс иногда приходят посмотреть другие студенты. И у тебя, по сути, нет никакой другой аудитории. Ты делаешь какую‑то работу, а ее пытаются оценивать критериями, которые есть, наработанными у этих чуваков, которые преподают. И я помню, что думаю: «*** [Блин], не хочу работать с актерами, это по четыре часа надо объяснять, куда встать!» Потом думаю: «Не хочу работать с художниками! Это надо вот им объяснять что‑то. Не хочу работать с пространством вообще, ну в привычном понимании, со сценой». И я подумал: «Как это реализовать?» И тогда придумалась вот эта история, с которой начинался «Театр. На вынос».
С этого и началось, и это такой кайф, что можно делать то, что хочешь. И оппозиция в этой истории тоже, да, потому что это такой способ от всего академического откреститься.
— Как ты собирал команду? Кто это, сколько человек и кто они?
— Мне очень помогала психолог, с которой мы познакомились, Лена Марго, которая работала в Театре им. Бойса с Георгом Жено. Проект мы запускали с продюсером Марией Францевой. Потом, когда проект запустился, к нему присоединился мой друг Макс Карнаухов, с которым мы до этого уже делали спект по текстам Вырыпаева, где он был режиссером, в трамвайном депо. Это был первоначальный костяк театра. Потом присоединялись Данил Вачегин, Алина Исмаилова, Ника Никульшина и Дарья Каминская. В общем, всегда кто‑то приходил, кто‑то уходил, но костяк был — я и Макс.
— Три года — это совсем немного для жизни одного театра. Сколько спектаклей выпустил «Театр. На вынос»?
— Порядка 30–40, по-моему. Какие‑то из них повторялись. Но не в буквальном смысле «повторялись», потому что повторялась скорее просто схема. Это всегда были разные люди, разные исполнители, разные пространства.
Началось все с «Человек Take Away». Это 7 спектаклей за 7 недель. Каждое воскресенье я находил на улице случайного человека, готового поучаствовать в такой штуке, и мы делали с ним спект. Потом Макс придумал «Poe. Tri» (спектакль-путешествие по любимым местам того или иного современного поэта. — Прим. ред.), и мы стали бомбить эту историю. Потом возникла идея с оперой про насилие. Мы где‑то около года собирали истории, я путешествовал по городу, собирал эти материалы.
Вообще хотелось еще попробовать себя в разных каких‑то жанрах, балет сделали — «Дано мне тело». Хотели еще цирк, но что‑то до этого руки не дошли. Потом «Старик и море», тоже была классная история. Я просто гулял по городу, перелез через забор, смотрю — а там в центре Петербурга котлован, и вода в нем просто стоит. Я думаю — блин, какое пространство крутое! И я даже не читал тогда Хемингуэя, тут же погуглил, какие есть тексты, связанные с морем, с водой. Нагуглил Хемингуэя, пошел, прочитал — надо делать. Позвонил Вачегину (Данил Вачегин — ведущий, продюсер, перформер. — Прим. ред.), он такой: «А давай».
Потом, когда нас уже отчислили, мы придумали историю со строительством театра. Я так же гулял по городу, опять увидел строящийся объект. И подумал: «Классно было бы построить свой театр». И почему нет! Мы разработали проект, сделали паспорт проекта, взяли за образец паспорт объекта со стройки МДТ. Брат у меня тогда еще работал в строительстве, нашел логотипы всех этих организаций, которые никогда не проверяют, — аппарат президента, еще что‑то. И мы ночью с Максом повесили этот щит на забор этой стройки, ну а наутро все уже поверили, что мы строим театр в Петербурге «Черный куб». Этот щит, самое смешное, провисел две недели, его боялись снимать, потому что там действительно Министерство культуры, аппарат президента, все такое. Люди ходили, смотрели на этот черный куб — и такие: «Что?»
— Насколько я знаю, потом еще было продолжение с завершением строительства.
— Да, да! Самое смешное, что стройку-то разоблачили, но когда мы придумали, что там нашли останки шерстистого носорога, то это со второй силой еще больше взлетело. Я столько пабликов в своей жизни не читал.
Вначале я кучу районных пабликов прочитал, где все хейтят, что у них будет «Черный куб» в Санкт-Петербурге и что это за твари ломают архитектуру. Даже, по-моему, я в метро ехал, и человек читал газету «Метро», где было написано, что нашлись останки шерстистого носорога при строительстве театра «Черный куб». Это было, конечно, какое‑то потрясающее время. Меня даже позвали на этот сраный культурный форум говорить о фейке. И повидать Владимира Путина.
— Повидал?
— Да, издалека повидал. Но мы ушли с ним вместе.
— В описании театра у вас всегда было написано «total free». То есть вы никогда не брали денег со зрителей.
— Да, это была часть концепции. Только за участие в фестах брали.
— А на что вы жили? Или фестивальных гонораров хватало?
— У меня был бордель в Чехии.
— Супер. В 2019 году «Театр. На вынос» был номинирован на «Золотую маску», церемония вручения тогда проходила в Большом театре. И по пути на церемонию всю команду задержали. Потом были слухи, что вы хотели сорвать церемонию. Тогда я пытался выяснить, что произошло, и ты сказал, что не можешь об этом говорить. Можешь ли сейчас?
— Ну не знаю, смотря какие вопросы ты задашь.
— Что это было?
—*** [Блин]… Вот не знаю, я могу сейчас об этом рассказывать или не могу. Наверное, могу. На самом деле ты будешь первым, кто об этом расскажет. Мы никому ничего не рассказывали тогда об этом, поскольку рассчитывали потом из этой истории, может быть, сделать какой‑нибудь проект. Но поскольку театр закрылся, теперь можно рассказать.
Короче, у нас была идея одеться в костюмы такие театральные, исторические, ну которые очень часто играют в спектаклях. Поскольку в принципе мы, как уже говорилось, в оппозиции, план был такой: мы приезжаем в Большой театр в костюмах и, когда церемония заканчивается, ложимся и накрываемся простынями — знаешь, которыми трупы накрывают. И на них написано: «На вынос». И мы ждем, пока нас оттуда выносят.
— Это как «Подкидыш» Федора Павлова-Андреевича.
— Не знаю, про что ты говоришь. Но звучит хорошо, да. Была такая идея. Но благодаря нашим правоохранительным органам все получилось еще круче. Как мы выяснили потом, мой телефон прослушивался, и его читали. Видимо, сотрудники знали, что там что‑то будет происходить, и поэтому нас задержали прямо у подъезда, как только мы вышли из дома уже в костюмах. Ну и через несколько часов, когда церемония уже закончилась, просто отпустили. Хотя задержание было незаконно.
— Как ты понял, что была слежка? Вам прямо в полиции сказали?
— В телеграме можно посмотреть сеансы, когда заходил. У меня было несколько сеансов, которые ко мне не относятся. Плюс я думаю, это еще было связано с тем, что незадолго до этого была громкая акция группы Pussy Riot на чемпионате мира по футболу (акция «Милиционер вступает в игру». — Прим. ред.), в которой участвовала Ника Никульшина — она с нами должна была поехать на церемонию, и к ней тоже было особое внимание. А тут Большой театр, какие‑то высокопоставленные лица, и все, я думаю, боялись каких‑то провокаций. Но это все версии. Мы правды никогда не узнаем.
— А вот эта история с задержанием и освобождением, она связана с распадом театра потом?
— Нет, вообще не связана. Мы же после этого делали балет еще, еще несколько показов «Abuse opera» в других городах, и еще была история у Вити (акция «Против системы Станиславского» в рамках лаборатории Виктора Вилисова «Смещение» в Театре на Таганке; после задержания Ершова, вышедшего на площадь с плакатом «Против Системы Станиславского», дирекция Театра на Таганке приняла решение закрыть лабораторию. — Прим. ред.).
Вообще в принципе нет никакой истории, связанной с распадом театра. Кроме того, что мы просто пришли к пониманию того, что все наши мысли, связанные с этой формой, были реализованы. И надо либо что‑то менять, либо прекращать.
Проект появился тогда, когда он был нужен. Мы в полной мере реализовали то, что мы хотели. Все получилось красиво: чуть больше трех лет, разные фестивали, номинации на премии, интересные зрители, интересные города, классный образ жизни. Все, время прошло — пришло другое время. Время других историй, других героев.
— Что ждать от проекта Punx? В «Театре. На вынос» у вас есть список того, что нужно было сделать, и он выполнен. Это спектакли в разных жанрах, премии, фестивали, публикации в медиа. А в музыке есть такой список, что нужно делать?
— Конечно! Коллаб с Моргенштерном, получить «Грэмми», GQ «Человек года» обязательно, что там еще есть? Короче, все эти штучки будут нелишними! В принципе все те же задачи практически. Заработать кучу денег. Миллион долларов хочу.
Мы с Дашей как раз накануне спекта «Даром не надо» (совмещение идеи документального сторителлинга, гаражсейла и инсталляции; люди могли выбрать себе любую вещь режиссера, купить ее за произвольную сумму и узнать о ней историю; история в свою очередь становится отдельным экспонатом. — Прим. ред.), одного из последних проектов «Театра. На вынос» бежали в Альфа-банк, чтобы погасить кредит. Мы не успели добежать, касса закрылась, и онлайн нельзя было погасить, потому что у меня счет арестован за Красную площадь до сих пор. Мы вышли из этого Альфа-банка, сели у подъезда и стали сочинять какие‑то тексты, тут же записывать. За день мы написали где‑то десять текстов, в результате послали ***** [нафиг] Альфа-банк и все эти кредиты и решили, что все. Надо заработать миллион долларов.