Джон Малкович о том, каково примерять на себя образы Уорхола, Монро и Энштейна

— «Малкович, Малкович, Малкович» показывает, как, например, фотограф Сандро Миллер видит то, как Джон Малкович воспринимает то, как Анни Лейбовиц видит Йоко Оно. Что, как вы думаете, получилось из проекта, в котором фактически участвуют четыре художника?

— Я думаю, этот проект рассказывает о разных вещах. Именно из-за этих изображений Сандро когда-то и стал фотографом, и вот почему он так хотел их повторить. Мы привыкли говорить о том, что фотография является инструментом документирования действительности и правды. Как мне кажется, проект показывает, как сильно мы в этом ошибаемся.

Принято считать, что фотография всегда показывает правду, но фотография может быть таким же фейком, как все на свете. Все говорят, что одна картинка стоит тысячи слов. Я могу ответить на это, что нужно понимать, о каких словах и о каком изображении идет речь. Да, фотография показывает определенную правду — но не всегда. Сейчас получится определенный трюизм: в кино принято считать, что камера не врет. Но мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что камера не просто врет — именно для этого она нужна. По крайней мере вполне себе может врать — и успешно делает это.

— Один из наших художников 90-х, Владислав Мамышев-Монро, переодевался в своих персонажей, как и вы — кстати, в ту же Мэрилин Монро. Он говорил, что художник может использовать холст, а может использовать свое лицо, в принципе, это одно и то же. Вы чувствовали то же самое?

— Для меня это была прежде всего возможность попасть внутрь изображений. С кем-то из героев у меня не было ничего общего — я отличался от них физически и эмоционально, принадлежал совсем к другой культуре. Но почему бы и нет? Мне интересно работать с тем, что было до меня, и многие художники тоже с удовольствием делают это.

— Сандро Миллер писал, что визажисту пришлось как следует потрудиться с вашими глазами, чтобы вы стали похожи на Дали, — растягивать их так, чтобы они стали круглыми, а потом быстро-быстро убирать руки. Это, конечно, технический момент, но кто из персонажей вам дался сложнее всего?

— Психологически мне никто не показался сложным, а физически… Наверное, это была Бетт Дэвис из-за особенностей ее лица. Хотя мы и были примерно одного возраста, может быть, я был чуть старше, чем когда она снялась у Скребнески, но она так сильно отличалась внешне.

— Если бы вам пришлось сделать подобный проект с фильмами — воспроизвести фрагменты фильмов, которые на вас повлияли, — то какие фильмы бы вы выбрали?

— Я не уверен, что это были бы фильмы… Мне кажется, так сильно на меня влияли книги. Наверное, Питер Пэн, хотя я больше внимания уделяю Венди, а не Питеру. Когда я смотрю кино, я восхищаюсь именно тем, как это сделал кто-то другой, — и именно поэтому я не хотел бы играть Кэри Гранта в фильме Хичкока. Потому что он мне очень нравится таким, какой он там, не чувствую, что мог бы к этому хоть что-нибудь добавить. И то же я мог бы сказать о многих актерах.

— О вашем проекте с Робертом Родригесом много говорили, а потом оказалось, что вы вместе снимали рекламу коньяка. В одном из интервью вы говорили потом, до чего интересной может быть реклама. Вы не думаете, что в будущем реклама может стать новым кино?

— Кино сегодня стало совсем скучным — мне кажется, эта форма исчерпала себя. А еще иногда кажется, что в кино ходят смотреть только фильмы для одиннадцатилетних — эти экранизации комиксов Marvel. Реклама — это, конечно, не полноценный фильм, а его фрагмент, который к тому же используется вполне определенным образом. Не знаю, кому что нравится, но я работал над действительно интересной рекламой вместе с умными людьми, которые умеют хорошо снимать кино. Почему бы и нет: всем нужно как-то зарабатывать себе на жизнь в этом мире. Сейчас мы с Сандро вот-вот расскажем о новом проекте, который будет в совсем другом жанре — и не имеет ничего общего с «Малковичем, Малковичем, Малковичем». Это будет сложнее, чем кино, — или по крайней мере интереснее.

— Вы так долго работаете вместе с Сандро. Чем он вас покорил?

— Мне нравится работать с тем, кто так любит свое дело, кто отлично в нем разбирается. Для меня это всегда новая территория — в конце концов, я актер, и то, что я умею делать хорошо, — так это играть роли. Но, знаете ли, большую часть времени роли в кино попадаются не самые интересные. Когда удается поработать с кем-то, как Сандро, кто предлагает сыграть таких забавных и по-хорошему странных персонажей, от этого трудно отказаться.

— Мой последний вопрос не серьезный, но после этой выставки с переодеванием его очень хочется задать. Какой был ваш самый забавный костюм на Хеллоуин?

— В детстве я был очень крупным ребенком для своего возраста, так что приходилось наряжаться Франкенштейном или циклопом. Помню, на один из Хеллоуинов мой отец нарисовал мне третий глаз на лбу — я понимал, что получился циклоп, но он, кажется, хотел, чтобы это было связано с буддистским третьим глазом. По-моему, я тогда даже выиграл какой-то конкурс. Но, к сожалению, я был таким крупным, что меня всегда узнавали, в какой бы костюм я ни наряжался.

У этих изображений есть много слоев и спрятанных идей. Прежде всего — есть персонаж, о котором они рассказывают. Также есть камера, линза и свет — и это живописные эффекты фотографии. А другие элементы собирают все это вместе — и это то, что я делаю вместе с визажистом. Мы смотрим на картинку и думаем — окей, сделаем это так. Мы работали быстро и инстинктивно. Сандро делал основную работу, чтобы придать узнаваемость, — выставлял расстояние, выбирал ту или иную линзу, направление света, костюм и фон. Он готовился, и я готовился — но у нас был час или полтора, чтобы сделать все это, так что мы старались получить результат так быстро, как это было возможно.

Самыми интересными для меня были работы Дианы Арбус — две маленькие девочки-близняшки, маленький мальчик со странной рукой и трансгендер, или трансвестит, как это теперь называется, — с волосами в бигудях. Они были мне особенно интересны, потому что я так далек от них физически. Я на 55 лет старше, чем близняшки, и я не девочка. Я обычно не ношу платьев — но то конкретное платье мне нравится. У меня нет сестры-двойняшки и так далее. Я другой национальности, чем тот самый мальчик, мои родители не были разведены, и я не расстраивался на этот счет. То же и с трансгендером: у нас очень разная форма лица, у него длинное лицо с характерными зубами, а у меня нет. И у нас определенно нет одного и того же опыта.

Я люблю эту работу, потому что она здорово и убедительно отражает свое время. Это очень французская и фэшн-вещь со всем лучшим и худшим, что это может значить.

Это прекрасная фотография, которую мне было не так-то легко понять: чем живет эта женщина? Как случилось так, что она дошла до этой жизни. Кто знает, возможно, когда-то она была невероятно богата. Мы знаем только то, что показывает нам фотография, — но и фотография может рассказывать разные вещи. Я не знаю, о чем вы думаете, когда смотрите на двух маленьких девочек Дианы Арбус, но я сомневаюсь, что вы думаете так же, как и я. Те фотографии, о которых я сейчас рассказываю, не были лучшими или самыми сложными — но с ними интереснее всего коммуницировать. Или, как говорят в Калифорнии, беседовать с ними. А это как раз то, что делает работу актера интересной.

А вот с этими фотографиями мне было проще — но не оттого, что мы знаем об их героях так много. История Мика Джаггера на этом фото про то, что он просто выходил из ресторана и кто-то снял его — а он сделал глупое лицо. Мне было 60, а ему — 19 на тот момент, и его тоже было не так-то легко: и, конечно, мой физический облик и взгляд на мир тоже отличались — трудно сказать, почему некоторые герои оказались сложнее, чем другие. Это не значит, что простые не были интересны, — просто некоторые роли пришли ко мне как будто более готовыми. Та же фотография с маленькими девочками очень лаконичная и говорящая: они идентичны, но при этом очень разные, по-разному относятся к тому, что их фотографируют, — и к тому, что думает об этом другая близняшка и их родители. Бог знает, возможно, под этим внешним обликом есть и конфликт, и так много всего, — но мне не было особенно сложно их повторить. Я делал примерно то, что делает и художник, когда рисует быстрый набросок.

Фотографию Андреса Серрано я помню очень смутно — мы снимали ее как будто тысячу лет назад. Не очень вижу себя в роли Христа: я не страдаю так много, скорее у меня есть склонность вызывать подобные чувства. Так же смутно я помню и фотографию с головой в руке, как будто бы оторванной от тела, — саму фотографию вспоминаю с трудом, но помню, как было сложно занять эту позицию. Но мы справились. Из фотографий того времени женщина в корсете, снятая со спины, мне нравится больше.