В этом исследовании затрагивается проблема трансляции гражданских интенций и социального сопротивления в дизайне общественного пространства. Протесты в общественном пространстве могут принимать разные формы. Меня особенно интересуют три разновидности протеста: явный, то есть народные демонстрации и присвоение пространства маргинальными и отвергаемыми обществом социальными группами, скрытый протест — символическая борьба за архитектурную и культурную репрезентацию застроенной среды, и ритуальный протест — проведение праздников, парадов и карнавалов, которые на время меняют обычную социальную структуру и превалирующие значения общественного пространства.
Явный протест наиболее прозрачен и очевиден. Это забастовки, демонстрации и другие проявления социальной активности с целью выражения недовольства и несогласия. Явный протест, который выражается в постепенном присвоении пространства, — форма гораздо менее ясная, хоть и не менее заметная. Нью-йоркский парк Томпкинз-сквер (Smith 1996b) и «Народный парк» в Беркли (Mitchell 1995) оккупированы наркодельцами и бездомными, а общественные пространства Сан-Хосе — чистильщиками обуви и проститутками. Городские власти принимают меры против явных протестов, поскольку они представляют собой серьезную угрозу для среднего класса.
Скрытый протест обычно реализуется в виде упорного неприятия людьми символики малых архитектурных форм, устройства общественного пространства и окрестных зданий и учреждений. Он называется скрытым, так как социологу приходится дешифровать его значения, чтобы распознать подспудную социополитическую борьбу, как в случае с коста-риканской пласой.
Ритуальный протест, в свою очередь, тоже направлен против доминирующего толкования общественного пространства. Но в отличие от явного протеста ритуальная его форма предполагает временный контроль над пространством с символическим изменением его значений и последующим возвращением к норме. Оформление пространства не меняется, требования перепланировать или закрыть его не выдвигаются — это случай площади в Таосе, штат Нью-Мексико (Rodríguez 1998).
У публичных протестов может быть по крайней мере четыре типа социальных последствий. Если явный протест происходит слишком бурно и государство чувствует угрозу, общественное пространство закрывают и обеспечивают усиленную охрану территории. Чересчур активный явный протест в виде присвоения пространства может привести к его перепланировке и усиленной охране территории впоследствии с целью не допустить ее дальнейшей оккупации нежелательными группами.
Успешный скрытый протест превращает общественное пространство в территорию конфликта пространственных репрезентаций. Планировка и использование пространства становятся темой длительной общественной дискуссии, что находит отражение в газетных публикациях, телевизионных ток-шоу, интервью, а иногда и в проведении народных референдумов (DePalma 1998).
Результативный ритуальный протест позволяет группе людей на время завладеть общественным пространством, чтобы затем вернуть его под контроль властей. Новогодний карнавал в Филадельфии (Davis 1986), Хеллоуин в Гринвич-Виллидже в Нью-Йорке (Kugelmass 1994), фестивали в Таосе и Санта-Фе, Нью-Мексико (Rodríguez 1998; Wilson 1997), бразильский карнавал (Da Matta 1984; Linger 1992) — все это примеры ритуального протеста. Они ограничены во времени и пространстве, часто привлекают внимание к социальным проблемам, но не приводят к изменению реальной обстановки.
Некоторые общественные пространства становятся настоящей ареной социальных и культурных конфликтов. Изучая историю испаноамериканской пласы, я обнаружила, что в этих спроектированных общественных пространствах наслаиваются друг на друга исторические значения (см. главы 4 и 5). В пространственных соотношениях, оформлении и архитектуре площадей Сокало в Мехико, Тяньаньмынь в Пекине, Пласа-де-Майор в Буэнос-Айресе и парка Сентраль в Сан-Хосе содержатся эти напластования прежних значений, и они создают мотивацию для протеста, таким образом привлекая к себе внимание общественности.
Пожалуй, самый яркий пример последствий явного протеста — закрытие пекинской площади Тяньаньмынь, священного центра Китайской империи, расположенного перед входом в Запретный город. В 1989 году на площади прошла студенческая демонстрация против деспотизма Дэн Сяопина, но по приказу министра обороны генерала Чи Хаотяня ее участников расстреляли, а доступ к площади был закрыт. Я побывала там через некоторое время после этих событий, и даже тогда площадь все еще строго охранялась милицией во избежание несанкционированных акций.
Другой пример — закрытие центра Агуаскальентес, построенного сапатистами в Чьяпасе. Название Агуаскальентес напоминает о неудавшейся встрече Эмилиано Сапаты и Панчо Виллы в 1914 году в мексиканском городе Агуаскальентес с целью разработки стратегии мексиканской революции. Центр Агуаскальентес был построен на скорую руку в июле 1994 года из столбов и навесов на краю лакандонских джунглей для проведения Первого национального демократического конгресса. Посмотреть на свой первый «революционный форум» сапатисты пригласили представителей мексиканских и международных СМИ, а также кандидатов от оппозиционных политических партий (Gossen 1996).
Однако к 1995 году мексиканская армия снесла постройки. В ответ на окраинах города было сооружено четыре «Новых Агуаскальентеса», напоминавших священные города индейцев майя. Это были «платформы со столбами наверху, покрытые разноцветными ламинированными плитами» (Gossen 1996: 529), четыре больших шатра, которые быстро превратились в новые социальные и культурные центры. Но и они оказались под угрозой — мексиканское правительство перекрыло подъезды к центрам от основных дорог, и проводить там собрания стало невозможно. Тем не менее они остаются постоянно действующими общественными форумами и символическим ядром современного движения сапатистов. Это пример того, как общественное пространство, созданное в рамках протеста, было заблокировано и взято под полицейский контроль, хотя символика его сохранилась.
В парке Сентраль в Сан-Хосе происходил скрытый протест в форме присвоения пространства, результатом которого стала реконструкция территории. К 1987 году парк наводнили наркодельцы, торговцы нелегальным товаром, мошенники из числа чистильщиков обуви, ищущие работодателей поденщики и проститутки — представители маргинальных социальных групп, которые бросили вызов культурной самоидентификации других горожан и муниципальных властей. Нелегалы, безработные и уличные бизнесмены не отвечали представлениям власти и горожан о том, как должен выглядеть город, чтобы привлечь туристов. Первой реакцией правительства на скрытый протест было строительство пласы-де ла Культура, которая должна была стать воплощением новых культурных идеалов Сан-Хосе. Новая пласа вскоре стала таким же пространством нежелательной для среднего класса и городских чиновников активности, и в 1993 году по решению властей парк Сентраль был закрыт на реконструкцию. В 1994 году, после того как деревья, укромные места под зеленым навесом и лавочки, скрытые от посторонних глаз, были ликвидированы, обновленный парк Сентраль вновь был открыт для посещения. Усиленный полицейский надзор и введение законов, запрещающих торговлю и чистку обуви в парке, позволили властям существенно ограничить нежелательную деятельность. Однако в парке появились банды тинейджеров, которые собирались там во второй половине дня, чтобы подготовиться к вечерним вылазкам с целью мелкого воровства и грабежа туристов.
Еще один пример скрытого протеста, который превратил пространство в территорию конфликта, — площадь Сокало в Мехико. В главе 5 мы говорили о том, как происходит столкновение государственных репрезентаций, пространственно выраженных в традиционной символике руин Теночтитлана и Темпло-Майор и колониальной прямоугольной планировке площади Сокало; этот конфликт значительно осложняется политикой бережного отношения к истории и проведением археологических раскопок. Другой случай подобного столкновения — непрекращающийся поток критики в адрес современной пласы-де ла Культура в Сан-Хосе со стороны местной прессы и социальное противодействие некоторым особенностям площади, что обсуждалось в главе 6.
В этой главе, опираясь на данные, собранные мной в ходе последних полевых исследований в 1993 и 1997 годах, я постараюсь ответить на вопрос, как гражданский протест в общественных пространствах Сан-Хосе соотносится со скрытыми значениями, заложенными в них проектировщиками в рамках решения экономических, художественных и инвестиционных задач.
Издательство
Strelka Press, Москва, 2016, пер. Ю. Плискиной