Археология будущего: как будут изучать нашу цивилизацию через сотни лет

Иван Рогов (археолог, исследователь памятников Таманского полуострова):

Предположим, что в мире не будет мировых войн и существование цивилизации не будет прервано никакими форс-мажорными обстоятельствами — вторжением инопланетян, геологическими какими-то происшествиями и так далее. У нас и на данный момент не охвачен еще огромный объем работ — чудовищных размеров. И если коллапсов не произойдет, можно предположить, что работы только с известными археологическими памятниками хватит не на одну сотню лет.

Наверняка археологи будущего будут работать примерно по той же методике, что и мы. Только технологии будут другие. Сегодня изучение обычно начинается с электромагнитного исследования, изучается трехмерная картинка почвы. В ходе раскопок начинаются другие пересечения. Например, химанализ — по распаду углерода можно точно определить возраст предмета. Потом начинаются тончайшие химические реставрационные работы. По большому счету мы можем из минимальных остатков восстановить или как минимум точно распознать фактически любой предмет.

Любой историк, который владеет корпусом информации об историческом периоде, даже на основании мизерных данных может составить весьма точные характеристики и по крайней мере узнать подробности о жизни поселения по каким-нибудь очень бедным материалам (буквально несколько черепков, косточек животных и, например, осколков монет).

Катерина Канаки (археолог, участвовала в раскопках памятников верхнего палеолита на Дону, эпохи бронзы на Южном Урале, античности в Северо-Западном и Восточном Крыму): Если цепь цивилизаций будет прервана, то вообще никто ничего не будет изучать. Археологическая наука — всецело порождение нашей цивилизации, нашего образа мышления, всей преемственности от Фукидида и Геродота до Гастона Масперо и Артура Эванса. Поэтому существование археологии за пределами нашей цивилизации можно не обсуждать. А вот как будут изучать современные памятники наши преемники, будет зависеть от конкретных задач ученых и от всей совокупности внешних факторов, которую сейчас едва ли можно спрогнозировать.

Иван Рогов: Я думаю, что история всегда повторяется. Даже если в будущем случится коллапс и что-то живое останется только на уровне клеток, есть вероятность, что жизнь опять придет к тому, что на стенах пещер появятся рисунки, опять появятся книги, опять найдутся люди, которые готовы взять в руки что-то типа лопат и начать исследовать то, что было до них.

Существует каноническая фраза Эйнштейна: «Я не знаю, чем будет вестись третья мировая война, но четвертая будет вестись палками и камнями». Так или иначе человечество переживало масштабные катаклизмы — падали империи, проходили колоссальные войны, — в которых погибало дикое количество людей. Все это уже случалось. Но земля хранит следы всего произошедшего, хотя массив хранения везде разный. То есть количество останков везде разное. В любом случае археология будет связана с систематизацией материалов, определением точной последовательности исторических событий.

Катерина Канаки: Думаю, что не изменится самое главное: антропологический материал, то есть человеческие останки, всегда будет важнейшей находкой. Хотя археология не синоним антропологии и занимается она в большей мере историей материальной культуры, то есть всего, что произвел или изменил человек, все равно невозможно изучать контекст, не затрагивая главного героя. Если рассматривать недавнее прошлое — например, Вторую мировую войну, — то какими важными ни были бы находки амуниции, укреплений, отличительных знаков, военной техники, они не могут сравниться с обнаружением павших солдат. Здесь сухой научный подход встречает человеческие ценности, и так и должно быть. Поэтому исследования некрополей, воинских и гражданских захоронений, никогда не «выйдут из моды».

Кроме того, при любых обстоятельствах будут важны письменные источники, какими бы они ни были: от надгробий до архивов. Всегда будут важны военные объекты. Постепенно завоюет место в академическом мире так называемая индустриальная археология — пока это своего рода черная овца от археологии и краеведения, но по всей логике вещей исследования промышленных комплексов новейшего времени рано или поздно станут полноценной субдисциплиной. Будет возрастать научный интерес к заброшенным городам, поселкам и деревням нашего времени, которые сейчас занимают только фотографов. Вообще, недавнее прошлое уже изучается: этим занимаются, например, городская археология, военная археология, авиационная археология, отчасти — подводная археология. Если же мы иногда не хотим рассматривать объект как археологический памятник только потому, что он выглядит «не очень-то и древним», — это не проблема археологии, это проблема археологов.

Катерина Канаки: Относительно сохранности всего, что мы видим вокруг себя сейчас, сложно что-либо предсказать. Никто не думал, например, что в этом году мы потеряем памятники Пальмиры, но это произошло. Чаще всего археология работает с двумя типами объектов: с разрушенными и с заброшенными. Иными словами, с ненужными, потерявшими практическую актуальность, не использующимися по прямому назначению. А чтобы найти что-нибудь ненужное, мы должны сначала потерять что-нибудь ненужное. Если же мы будем развиваться, а не деградировать, то постараемся оставить за собой поменьше ненужного. Хотелось бы, чтобы уже как можно скорее получили широкое распространение технологии, позволяющие полностью перерабатывать обветшалые здания, вторично использовать стройматериалы, утилизировать отходы. В общем, если новостройки Купчино станут когда-нибудь объектом полномасштабных археологических исследований, ничего хорошего это значить не будет. В норме сохраниться должно то, что мы сами хотим сохранить.

Города восстанавливаются после цунами, после землетрясений, после массированных бомбардировок. И это совершенно естественно: крупные городские центры возникают не на первом попавшемся месте, а в важных, чаще всего ключевых узлах, обеспечивающих хорошую защищенность, доступ к магистральным путям сообщения. Наконец, восстановить всегда проще, чем отстроить с нуля в другом месте. Поэтому я могу предложить два более реалистичных варианта: или это будет не мегаполис, или он будет заброшен далеко не окончательно. Если рассмотреть второй вариант, то такой опыт у нас уже есть. Например, археологические исследования разрушенного бомбардировками Дрездена, благодаря которым, кстати, и были воссозданы красивейшие храмы города: Фрауэнкирхе и Драйкёнигскирхе. В таком случае основной вектор археологических изысканий будет совпадать с общими практическими, политическими и мемориальными задачами. Вместе с другими специалистами археологи будут работать над уточнением числа жертв, их идентификацией и перезахоронением, над восстановлением облика города. Это то, что я могу сказать с позиций реалиста, все остальное уже очень сильно отклоняется в научную фантастику.

Иван Рогов: Чтобы начать археологические исследования, прежде всего нужно изучить источники. Наш современный мир детально отражен в информационной среде, и он вполне доступен для отвлеченного анализа извне. Конечно, можно собирать предметы, чтобы показать, как именно выглядел наш материальный мир. Но мы находимся на прикольном витке цивилизации, когда огромное количество важной информации располагается в абстрактном электронном пространстве — в интернете. Если не возникнет никаких коллапсов, то музеи превратятся в то, во что неизменно шаг за шагом превращаются классические библиотеки. В такие заповедные места для хранения информации особого рода.

Я думаю, что археология в какой-то момент, как и георазведка, к примеру, просто прекратит свое существование. То есть объем информации будет полностью исчерпан — и больше будет просто нечего делать. И это нормально, есть профессии, которые изживают себя. Пока работы непочатый край именно потому, что археология появилась только недавно — в XIX веке. Но постепенно можно выполнить любую работу. Какой бы большой ни была квартира, помыть в ней полы можно. Потом можно помыть и потолок, если больше нечего делать. В какой-то момент археология может трансформироваться, слиться с реставрацией и искусствоведением, к примеру. Кроме того, археология делает колоссальные шаги в методике из-за развития технологий.

Что интересного происходит сейчас: например, появилась аппаратура, способная сканировать грунт на действительно больших глубинах. Правда, стоит она очень дорого: георадар, способный исследовать глубину до 15 метров, определяющий качества сканируемых объемов, отличающий камень, железо, грунты разной плотности, будет стоить несколько сотен тысяч долларов.

Кроме того, используются новые методики производства раскопок. Например, итальянцы используют феноменально успешный прием: они приезжают с огромными грейдерами, забирают кусок почвы больших размеров, увозят на трейлере в Институт археологии, где медленно и внимательно с кисточками его перебирают в идеальных условиях — с подсветкой, вытяжкой, правильной влажностью. То есть археология увеличивает качество исследований. Так что говорить о скорой гибели незачем, но можно предположить, что настанет момент, когда можно будет сказать: археология сделала свое дело и гордо, победоносно уходит с арены.

Катерина Канаки: Археология — гибкая и открытая к междисциплинарному сотрудничеству наука. В наше время стремительно развивается генетика; молекулярная археология, возникшая на стыке собственно археологии и молекулярной генетики, позволяет расшифровать генетический материал, происходящий из органических находок самого разного характера — от человеческих останков до костей животных, пыльцы растений, остатков пищи и так далее. Первые исследования митохондриальной ДНК, выделенной из останков вымерших животных, а затем и из египетских мумий, были осуществлены еще в 80-е годы XX века, и с тех пор эта область медленно, но стабильно развивается. Думаю, вы представляете, какие перспективы открывают такие исследования. Мы сможем не только идентифицировать останки, как это было сделано, например, с останками царской семьи, но и уточнять маршруты миграций, выявлять родственные связи, получать бесценную информацию о происхождении, вымирании и одомашнивании животных, мутациях, динамике распространения болезней (этим занимается палеоэпидемиология), а в первую очередь — об эволюции человека. Но не стоит представлять молекулярную археологию в радужном свете и считать ее универсальным ответом на все вопросы ученых. Какими масштабными ни были бы открытия, количество вопросов только увеличивается.

Катерина Канаки: Виртуальная археология — другое перспективное направление, объединяющее компьютерные технологии с классическими геодезией, геофизикой, картографией, археологической реконструкцией. Трехмерное моделирование археологических объектов уже стало общеизвестным. С помощью лазерного сканирования создаются высокоточные трехмерные модели памятников, так что археолог и у себя в кабинете может продолжать замеры и расчеты, которые раньше можно было выполнить, только находясь на объекте.

Широко используются рентгенография, компьютерная томография — методы, которые стойко ассоциируются с медициной и криминалистикой. Кто бы мог представить себе, что мы сможем с такой точностью исследовать мозг людей из поселения Сейитёмер-Хююк на территории современной Турции, погибших 4 тысячелетия назад? Можно привести и более яркий пример. Как известно, во время раскопок Помпеев в слое вулканического грунта были обнаружены многочисленные пустоты, сохранившие форму истлевших человеческих тел. Эти полости заливались гипсом, и таким образом удалось получить слепки — фактически посмертные статуи погибших. Но весь антропологический материал оказался замкнут внутри гипсовых изваяний. Сейчас с помощью томографа ученым удалось получить цифровые изображения останков — и по мере публикации результатов мы узнаем много нового о прижизненном состоянии здоровья этих людей, питании, нанесенных перед смертью повреждениях и так далее.

Иван Рогов: Музеи — вот главные капсулы времени. К примеру, один из самых лучших на территории РФ археологических музеев находится в станице Тамань. Маленький и с удивительной коллекцией, с прекрасным хранением. Но таких музеев минимальное количество. Обычно большая часть найденных артефактов просто хранится в каких-то непонятных чуланах в местных краеведческих музеях.

Попадаются и удивительные находки. Недавно стало известно, что при ремонте в Пермском драматическом театре была найдена записка от тех, кто его строил, и выяснилось, что это были заключенные по статье 58-й, пункту 1-му (58–1г. «Недонесение о военных изменниках: лишение свободы на 10 лет» Уголовного кодекса РСФСР 1922 года. — Прим. ред.), которые написали: «Ребята, мы строим этот театр, живем в нечеловеческих условиях, но надеемся, что у вас все будет лучше в будущем». Для истории очень важны такие детали.

Что касается капсул времени, которые создаются как источники. Их изучение — это не археология. Это искусствоведение. Хотя искусствоведение тоже может делать весьма точный слепок эпохи. То есть, к примеру, фильмы Рифеншталь несут очень точную информацию. Потому что участники мизансцен как-то одеты, как-то подстрижены, они как-то ходят или сидят. Так или иначе читается культурологический текст. В этом плане искусствоведение и археология подобны в своих методиках.

Думаю, что сохранять нужно все. Но есть редкие произведения искусства, а бывают серийные предметы. Например, граненый стакан, который сделала Вера Мухина, — это совершенно гениальный предмет. Но он выпускался серийно. Он символ, имеющий колоссальное количество копий, растворенный в своем времени. Поэтому значимо абсолютно все, но единственная разница в том, насколько предмет сериен или уникален.

Катерина Канаки: Здесь уместно вспомнить девиз Шереметевых «Бог хранит все». Эта фраза, пожалуй, замечательно отражает отношение археологии к источникам. Абсолютно бесполезных, ненужных источников не бывает, даже надпись на стене является историческим документом, что уж говорить о переписке или кино. Можно привести в качества примера новгородские берестяные грамоты, многие из которых имели для горожан того времени не больше значения, чем для нас СМС или заметки в записных книжках. Имена, процарапанные на фрагментах глиняных сосудов, становятся предметом не менее скрупулезных исследований, чем официальные документы — законодательные, налоговые, военные. Фольклористы и культурологи изучают страшилки про мальчика, гулявшего по стройке, и результаты таких исследований иногда очень интересны. Если мы хотим понять эпоху настолько полномасштабно, насколько это вообще возможно, мы обязаны отставить в сторону снобизм и бережно хранить каждое сохранившееся свидетельство, а дальше выбор источников будет зависеть от целей и задач конкретного исследования. Если говорить о нашей эпохе, главной проблемой в долговременной перспективе представляются недолговечность и технологическая специфика носителей информации, а вовсе не их классификация. Материальная культура становится все более хрупкой, уязвимой, зависимой от энергетики, телекоммуникаций. Если хочешь, чтобы о тебе вспомнили через тысячу лет, делай селфи из мрамора и высекай свой блог на базальтовых плитах. Или по крайней мере сохраняй резервную копию на бумаге. Но я бы оставила эту тематику писателям-фантастам. В конце концов, история расставит все по своим местам. Пока же мы наблюдаем только стабильное обогащение информационного фонда человечества, а устаревшие технологии интегрируются в новые: мы можем воспроизвести киноленту 20-х годов, можем сделать снимок со стеклянного негатива XIX века и преобразовать эти данные в современный формат.