Хенк Шиффмахер — о том, как он делал татуировки Лемми, Энтони Кидису и узнику концлагеря

Когда я был мальчиком, я вообще хотел стать фотографом. Уже тогда я начал собирать коллекцию: я собираю птиц, черепа. Когда я вижу мертвое животное, я разбираю его по частям и приношу домой. Мой отец был владельцем мясного магазина, и поэтому совершенно неудивительно, что у меня в комнате было много костей и черепов. На двери в мою комнату висела табличка, на ней было написано «Музей». Так что у меня появился первый маленький музей, когда я был еще мальчиком.

Потом я начал фотографировать и снимать странных персонажей. Я гулял по улицам с маленькой камерой Pentax. Я фотографировал людей, которые спали на улице, играли на музыкальных инструментах, а еще я снимал людей с татуировками. Тогда, в начале семидесятых, вообще татуировок было не так много. Люди набивали себе татуировки сами, в тюрьмах, татуировки носили матросы. Это было далеко не так популярно, как сейчас. Я уехал из дома и нашел работу в Амстердаме, в большом универмаге, который располагался в центре, рядом с «кварталом красных фонарей».

Потом я работал фешен-фотографом: снимал моделей, флаконы с духами, кухонную технику, сковородки — это было самое скучное занятие, которое можно только представить. После армии я встретил Tattoo Peter, одноногого тату-художника. Он не мог путешествовать самостоятельно, но ему нравилось навещать разных коллег. Мы действовали как команда: я носил его чемодан, а он передвигался на одной ноге. Мы с ним отправились по свету, были в Англии, Германии, в Гамбурге, много где побывали. Наведывались к разным тату-художникам, у меня тогда, кстати, не было ни одной татуировки на теле, я просто фотографировал. Но эти люди меня приняли, сделали членом всевозможных тату-ассоциаций, Европейской, национальной, даже ассоциации в Японии. У меня скопилось огромное количество разных сертификатов, дипломов, которые показывали, что я был пожизненно принят в это сообщество.

В 1973 или 1974-м я впервые оказался на тату-конвенции, там я увидел черно-белые фотографии членов группы Хоффмана, из гамбургской тусовки, небольшую группу людей из гей-комьюнити, сильно увлеченных экспериментами с собственным телом. У кого‑то были проколоты соски, модифицированы гениталии. Все это меня очень поразило, я был молодым мальчиком, у меня не было ни одной татуировки, я не понимал, что я там делаю. Тогда я осознал, что должен сделать свою первую татуировку.

В 1977 году я все еще не был татуировщиком, занимался фотографией и оказался на первой международной конвенции, которую собрала организация The National Tattoo Club of the World. Это была первая открытая тату-конвенция, любой мог купить билет и сделать татуировку. Она проходила в Рино, этот город тогда был вроде сегодняшнего Лас-Вегаса. Все приехали, быстро проигрались в казино, после чего The National решила больше конвенции в таких местах не проводить. Я предложил им организовать следующую в Европе.

По сути, моя карьера началась только в 1979 году, когда я открыл свою первую студию татуировки в маленьком подвальном помещении в Амстердаме. Тогда в городе было много американских моряков, тысячи — им хотелось развлекаться, курить травку, посещать «квартал красных фонарей», где как раз и находилась моя студия. Они стали моими клиентами, и за одни выходные я заработал на них столько, что осознал, что этим делом можно заниматься и дальше.

В те дни, после окончания войны во Вьетнаме, тату-культура стала меняться и становиться более доступной. Начали выходить первые журналы, посвященные байкерам и татуировке. На задних обложках была реклама Spaulding & Rogers, крупного поставщика чернил и тату-машинок.

Когда я только открыл свою студию, у меня было очень старое оборудование, которое досталось мне от Питера. Это была старая машинка с большой деревянной рукояткой на 14 иголок, которые не менялись. Питер мыл иголки в ведре губкой. В 1983 году началась эпидемия СПИДа, мы поняли, что так больше нельзя и необходимо что‑то менять, улучшать гигиену в нашей индустрии. На следующую конвенцию, которая прошла в Парадизо, мы пригласили медиков, чтобы они рассказали нам, как сделать татуировку гигиеничной и чистой. Те первые конвенции в Амстердаме все поменяли.

Вот тут, к примеру, у машинки крышечка от водки, и это Smirnoff, даже не русская, а шведская водка, может быть кусок струны, моторчик от Walkman. Это все собирается на коленке, к примеру, в тюрьме, где у людей много времени. Кстати, русские тюремные татуировки замечательные. Я видел однажды на предплечье у человека была татуировка в виде колючей проволоки, за которой стоял маленький мальчик и рядом была надпись «Спасибо коммунистам за мое счастливое детство».

MTV начал показывать клипы, в которых снимались татуированные музыканты: Ramones, Stray Cats. Все они приезжали набивать татуировки в Амстердам. Первой знаменитостью, которая пришла ко мне в студию, был Лемми из Motörhead, я набил ему маленького пикового туза на руке, эту татуировку я впоследствии копировал для многих других людей, приезжавших со всего мира. Энтони Кидис сделал тогда тату с фениксом, этот рисунок стал очень популярным. После я еще делал для него обложку альбома. И конечно, тогда все вдохновлялись стилем tribal, он быстро набирал популярность, традиционные татуировки начинали уступать место разным экспериментам.

Все эти звезды рок-н-ролла сильно делали популярными разные стили. В ранних девяностых благодаря Робби Уилльямсу стали популярными татуировки в духе племени маори. Когда‑то давно, когда я был в Таиланде, я делал самые первые татуировки в стиле местных племен, а сейчас они повсюду, Анджелина Джоли делает себе такую.

Меня всегда спрашивают: то, чем я занимаюсь, это искусство или нет? Для меня это не такой большой вопрос, я не фанат искусства и не хочу оказаться в музее. Когда летом я выхожу из своего дома в Амстердаме, я вижу женщин на велосипедах, мужчин, проходящих мимо, людей, сидящих на солнце, — и у всех татуировки, которые сделал я. Оказывается, я по всему городу, а не просто внутри музея. Я и не говорил никогда, что татуировка — это обязательно искусство. В Голландии есть очень четкие критерии того, что есть искусство, а что нет. Нам об этом сообщает налоговая. Если что‑то можно перепродать, то это искусство. А татуировку сложно перепродать. Тем не менее тату эволюционировали и превратились в искусство, художники прошлого очень часто использовали татуировки в своих сюжетах, писали татуированных людей: Пикассо, Тулуз-Лотрек, Гоген. Сегодня я вижу, что очень много начинающих художников начинают свой путь с татуировок и потом становятся большими художниками, как Баския и Кит Харинг в свое время.

Иногда люди возвращаются с островов, приходят работать в нашу студию и делятся знаниями и рисунками с нами. Наши мастера приезжали с Гавайев, из Японии, также у нас работал Дмитрий из Киева. Вся эта международная история — это здорово. Это братство, которое объединяют чернила.

Тату-художник часто становится психоаналитиком, потому что в его студию приходят люди и начинают рассказывать о вещах, о которых ты даже не хочешь знать. Личные проблемы, беды, потери. После катастрофы MH17 многие люди приходили, чтобы сделать памятную татуировку.

Когда‑то к нам часто заходил один пожилой человек, я уже даже начал недоумевать, почему он постоянно приходит. Но однажды мы сели с ним выпить кофе, начали разговаривать, я спросил, чем могу помочь. Он рассказал, что, когда ему было 11 лет, он вместе со всей своей семьей попал в Аушвиц. Он был еще очень маленький, и поэтому ему не сделали татуировку с номером заключенного. Его отправили работать в парикмахерский зал, где он подметал волосы, которые сбривали у всех, кого отправляли в газовые камеры. Ему приходилось убирать волосы своих близких, своей бабушки, своей мамы. В итоге он выжил. Он сказал мне, что хочет, чтобы у него на теле появился номер заключенного из лагеря. Попросил сделать такую татуировку. Когда я его татуировал, он плакал. С одной стороны, это был очень болезненный опыт, с другой — очень радостный. Эта история стала символом всей жизни этого человека. Существует очень много памятников, в музеях, например, а я считаю, что этот номер на теле — это самый главный памятник тому, что случилось.