Премьер-министр и Министерство правды: зачем читать две новые биографии Джорджа Оруэлла

Жанр биографии не предполагает большого композиционного разнообразия: люди, как правило, рождаются, взрослеют, совершают некоторые поступки и рано или поздно умирают. Поэтому существуют две основных причины для создания очередного жизнеописания известного человека: если в его или ее жизни обнаружились новые важные факты, меняющие все, или если автор нашел новую оптику, позволяющую увидеть в известном сюжете новое. Журналист Томас Рикс воспользовался последним случаем.

Немного есть в новейшей британской истории более известных персонажей, чем Уинстон Черчилль, о котором написаны десятки томов; Оруэлл тоже не обделен вниманием биографов. Но сопоставить их жизни пришло в голову только Томасу Риксу: человек, сделавший себе имя на репортажах о Сомали, Балканах, Ираке и других горячих точках, увидел в премьер-министре и романисте не просто великих людей, а коллег. Черчилль начинал свою карьеру военным корреспондентом на Кубе и в Индии, откуда привез репутацию сорвиголовы и пристрастие к сигарам. Оруэлл же воевал в Испании во время гражданской войны и был там ранен в горло; в военные корреспонденты его не брали по состоянию здоровья, но и он вкусил фунт этого лиха в конце Второй мировой.

Сталкивая в одной книге двух этих людей, Рикс наткнулся на золотую жилу. Черчилль и Оруэлл — максимально разные люди, возьми хоть внешность (высоченный худой Оруэлл, не доживший и до 50, — и Черчилль, на голову ниже, хлеставший виски до 90), хоть политические убеждения. Но двигаясь с разных сторон, они оба пришли к похожему качеству: умению (или даже неконтролируемому стремлению) ставить свои принципы выше любых условностей и чужих мнений.

Возможно, эта противоречивость и завораживает в Черчилле и Оруэлле. Оба они наделали в своих жизнях ошибок и наговорили вещей, о которых сейчас читать неловко, — Рикс уж точно не сглаживает углы, показывая своих героев (во всех смыслах: в одном из интервью он называет их своими «героями и ролевыми моделями») вовсе не идеальными борцами за все хорошее против всего плохого. Но некоторые ошибки оказываются вовсе даже не ошибками: когда в 1934 году Черчилль заявил, что «Германия вооружается, готовясь к войне», его обвинили в алармизме и неуравновешенности — иронично, что предвидение большого конфликта едва не стоило ему политической карьеры. Другие же ошибки — настоящие — удается исправить: если в «Днях в Бирме» Оруэлл не скрывает своего презрения к евреям, то десятилетие спустя отказывается оправдывать профашистские радиопередачи Эзры Паунда, заявляя, что антисемитизм «не является доктриной взрослого человека».

Вообще, готовность сменить сторону, если к тому зовут изменившиеся обстоятельства, относится к обоим героям книги. Черчилль еще по молодости умудрился перейти из стана консерваторов в лейбористы и назад («Любой может сбежать, но для того, чтобы сбежать обратно, нужно быть большим оригиналом», — бахвалился он, демонстративно не замечая, что в итоге его невзлюбили в обоих лагерях). Подобное поведение сейчас принято называть переобуванием в воздухе — но в таком случае не вполне ясно, как вообще могут люди становиться лучше, если не позволять им ошибаться и не давать возможность эти ошибки исправлять, — даже по несколько раз, если требуется.

В самом начале книги Рикс оговаривает: Черчилль и Оруэлл ни разу не встречались. Хотя могли бы: Оруэлл, как считается, назвал Уинстона, протагониста своего главного романа, в честь премьер-министра — а тот прочитал «1984» дважды. По крайней мере, на страницах этой биографии английский бульдог наконец смог встретиться с автором «Скотного двора» — и их виртуальный разговор получился очень интересным.

У романа «1984» (точнее, «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый», как на британский манер предпочитает называть его автор «Министерства правды») странная судьба. С одной стороны, это одна из самых читаемых книг XX века, которая полвека спустя продается фантастическими тиражами. С другой стороны, его практически перестали читать. Из книги «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» превратился в символ, а образы — в мемы, которые каждый трактует в меру своей испорченности.

Кажется, не было в последние десятилетия ни одного консервативного политика во власти, которого не называли бы Большим братом; любая государственная институция, принимающая решение, которое кому‑либо не нравится, становится Министерством правды. Некоторые изобретенные Оруэллом слова так прочно ушли в народ, что совершенно утратили связь с источником: так, один из персонажей прилепинской «Обители» упоминает «большевистский новояз» за несколько десятилетий до того, как Оруэлл придумал это слово (по иронии судьбы вдохновляясь как раз советскими сокращениями).

В итоге к 2020 году роман оброс домыслами и интерпретациями разной степени адекватности. Дориан Лински аккуратно снимает их слой за слоем, пытаясь обнаружить под ними живую и противоречивую книгу, а затем — понять, что же она говорит о современном мире на самом деле. Для этого он неизбежно обращается к биографии самого Оруэлла, а в поисках источников вдохновения — и к Замятину, и к Уэллсу, главы о которых вполне сойдут за самостоятельные ознакомительные эссе. Во второй же половине автор рассказывает о судьбе романа после смерти автора в 1950 году — экранизация, «Diamond Dogs» (музыкальный критик Дориан Лински уделяет особое внимание альбому Дэвида Боуи), рекламный ролик Apple, который окончательно превратил «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» в мем, — и так далее, вплоть до Трампа и его «альтернативных фактов».

Тут и начинается самая интересная часть книги: Лински окидывает взглядом весь культурный ландшафт XX века и показывает параллели между пропагандой Большого брата и газлайтингом, прочерчивает линии от Замятина через Айн Рэнд к «Лего Фильм», от «V значит «вендетта», где министр фашистского правительства призывает «make Britain great again», — к Трампу, от Евразии Оруэлла — к евразийству Дугина. При этом ему удается не уехать в популизм. В частности, Лински настойчиво отговаривает читателей от того, чтобы называть Трампа Большим братом (хотя и справедливо отмечает, что его выступления во время избирательной кампании вполне можно назвать двухминутками ненависти): штампы эффектны для пропаганды, но утаивают важные детали.

Заканчивается книга дополнением, в котором подробно пересказывается сюжет «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертого», — для тех, кто хотел бы освежить его в памяти, и для тех, кто почему‑то готов прочитать толстую книгу о романе, но не сам роман. Хочется надеяться, что хотя бы так больше людей узнают, о чем же на самом деле писал Оруэлл. А пока что самым популярным высказыванием писателя в интернете становится фраза «Идиоты, я писал роман как предупреждение, а не инструкцию», — которой Оруэлл, само собой, никогда не говорил.