— Я в одном вашем интервью прочитал странную историю: когда вы придумывали имя Тони Глиммердал, то взяли его из диссертации об именах детских персонажей в норвежской литературе…
Парр: Правда? Очень странная история, не помню такого.
— Да, будто бы там упоминалась героиня по имени Тоня, и вы решили тоже использовать это имя.
Парр: Хм, это было какое‑то о-очень большое непонимание. (Смеется.) Наверное, вот о чем речь: Тоня сначала должна была быть мальчиком — а потом я прочитала исследование о новой норвежской литературе, написанной после 2000 года. И там почти не было девочек, которые были бы активными героинями. Тогда я и сделала героиню девочкой — а сперва-то это был мальчик по имени Дурас.
— А вообще это для вас обычная практика — проводить такого рода исследования перед тем, как писать книгу?
Парр: Я просто как раз работала над дипломом, и он был посвящен школьному образованию для детей в контексте литературы. Я просто по совпадению наткнулась на эту статью об отсутствии девочек-героинь в новой литературе. Сейчас это изменилось, но тогда была такая проблема.
— Вы, наверное, знаете, что в России есть система возрастной маркировки детских книг?
Парр: Да, знаю. А эта система была, когда я приезжала в прошлый раз?
Дробот: Нет, она появилась позже (Парр посещала Россию в декабре 2010 года; Федеральный закон «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» был принят в конце того же месяца. — Прим. ред.). Мы сейчас обсуждаем, стоит ли издавать на русском одну книжную серию для 13-летних читателей: в России она получит маркировку 18+, а тогда ее уже нельзя продавать в детских книжных магазинах, вот в чем проблема.
— Для нас по контрасту норвежская и вообще скандинавская детская литература кажется какой‑то утопически свободной: с детьми любого возраста можно говорить, о чем угодно. Это правда так? Или есть какая‑то граница, отделяющая подходящие для детей темы от недетских?
Парр: Нет, такой границы у нас нет. Очень важно ее не проводить. Но, приехав к вам, я поняла, что мы принимаем эту свободу как должное. А вообще да, у нас можно писать что угодно — хотя, понятно, не все будет опубликовано. Книга должна быть хорошей. Но такая цензура? Нет, ее нет.
Конечно, у нас есть дискуссии, бывают разногласия по поводу разных книг — но нет никаких единых правил.
— А у вас лично есть такие внутренние правила? Может быть, темы, о которых вам некомфортно говорить с детьми?
Парр: Я никогда об этом не размышляла — потому что я никогда не писала о том, о чем не хотела писать. Но, конечно, мы, норвежские детские авторы, очень разные, мы пишем о самых разных вещах. И я могу свободно писать о том, что для меня важно. Но у меня есть одно правило: я думаю, в детских книгах должна быть надежда. Они могут рассказывать об очень тяжелых вещах, но я не вижу смысла в том, чтобы отнимать у детей надежду.
— А с этой свободой детской литературы в Норвегии всегда было так?
Парр: Мне кажется, такого рода цензуры у нас никогда не было.
Бетанзо: Нет, не было. Вообще, детская литература в Норвегии развивается, и лет 15 назад, конечно, были темы, о которых писали детские авторы.
Парр: Но никаких официальных стандартов не было, только социальные договоренности, неписаные правила.
Бетанзо: Точно. И то, что Мария сказала о надежде, — это всегда было общим убеждением.
— В России по вашим книгам поставили несколько спектаклей. Вы их видели?
Парр: К сожалению, нет, но [режиссер спектакля «Тоня Глиммердал» Ольга Обрезанова] обещала прислать запись и показывала фотографии.
— А как вы относитесь к адаптациям своих книг? К тому, что персонажи, которые родились в вашей голове, начинают жить своей жизнью.
Парр: Я стараюсь об этом много не думать, потому что это очень ошеломляет. (Смеется.) Но в Норвегии тоже было несколько адаптаций моих историй, и для меня это всегда большая честь. Эти люди тратят на работу порой даже больше времени, чем я на написание книги.
А еще был сериал по «Вафельному сердцу», очень хороший. И когда я писала продолжение, он меня в некотором роде вдохновлял и помог мне развить вселенную книги — так что мне было легче писать новую книгу. Это вдохновение, которое вернулось ко мне. И это привилегия — то, что другие творческие люди могут превратить мои книги во что‑то другое.
— Когда вы видите, как ваша книга неизбежно изменяется при адаптации, что вы чувствуете? Хотите сказать — «Нет, там должно быть иначе»?
Парр: Вот до этого момента не хотела. (Смеется.) Но я думаю, что это по-разному работает с театром и экранизациями. У меня есть только одна экранизация — потому, что я очень строго к этому отношусь. Все должно быть сделано правильно. Потому что часто экранизация становится известнее книги, так что это должно быть что‑то, чем я могу гордиться. А театр — это искусство текущего момента. И мне очень интересно смотреть, насколько постановка отличается от книги.
— Вы были в России девять лет назад. Можете сравнить ощущения?
Парр: Пока не знаю: в этот раз я была в Санкт-Петербурге и Новосибирске, а в прошлый раз — в Москве. Так что, наверное, мне стоит ответить на этот вопрос через неделю. Но я помню, что в прошлый раз мне задавали много вопросов о том, как воспитывать детей. А я к тому моменту не воспитывала детей. А теперь у меня есть этот опыт — но никто меня о нем не спрашивает.
(Смеется.) Вот в чем отличие.
— А о чем вас теперь спрашивают?
Парр: Теперь больше о книгах, о вдохновении, о персонажах, о том, что я имела в виду.
— А расскажите о ваших отношениях с переводчицей? Как вы работаете — обмениваетесь сотнями писем или вы полностью доверяете Ольге?
Парр: Ольга работает очень независимо, а потом задает…
Парр и Дробот: (В один голос.) Пару вопросов в конце.
— Ого, как вы синхронизировались!
Парр: (Смеется.) Да!
Дробот: Но в последний раз мы встретились перед тем, как я начала перевод, и разговаривали о книге. А еще Мария начитала аудиокнигу, и я слушала эту запись, чтобы уловить правильную интонацию.
Парр: Да? Я этого не знала. Поскольку я не знаю русского языка, я не могу оценить перевод, но Ольга — мой друг. Я думаю, что она — переводчица, которую я знаю лучше, чем остальных переводчиков. И я знаю, что Ольга в какой‑то степени открыла мои книги, и я за это ей очень благодарна.
Дробот: Да, русский перевод был одним из первых, кажется, после немецкого и шведского.
Парр: Да, не было агента, который предложил бы книгу издательству [«Самокат»], это все Ольга, она знает, что происходит в норвежской детской литературе.
Дробот: У Марии очень особенный язык. В нем много локальных слов, и обычный словарь тут не поможет — нужно спрашивать Марию, что это за слово. Например, дети в ее книгах не используют грубые ругательства, но находят способ выразить свои чувства. И в переводе сложно найти правильное слово, которое не будет ругательством, но даст понять, что героиня, скажем, разозлилась.
— В России издают много скандинавской литературы, но почему‑то каждый раз всех сравнивают с одним автором — Астрид Линдгрен. Я знаю, что вас и так много мучают вопросами о ней.
Дробот: Можно я включусь с советом? Все спрашивают Марию про отношение к книгам Линдгрен — но никто не спрашивает, что ей нравилось в этих книгах. (Смеется.)
— Приму этот совет! И что же?
Парр: Моей любимой героиней была Рони, дочь Разбойника. Но еще я помню, как мама читала нам «Мы — на острове Сальткрока», и ей самой от этого было так же весело, как нам. И когда я пишу сама, то надеюсь, что и взрослый, и ребенок смогут наслаждаться книгой вместе исходя из детского взгляда. Потому что это был для меня такой приятный опыт, и это то, что выделяет Астрид Линдгрен. Она очень предана ребенку, не перемигивается с взрослыми — и при этом пишет очень универсальные и актуальные для всех вещи.
Но еще в чисто техническом плане — мне кажется, у нее очень хорошо получается начинать книги. А еще, когда я была маленькой, меня восхищало, что она может придумать ситуацию, из которой нет никакого выхода, но когда все уже на грани катастрофы — вуш! — случается поворот, и все налаживается. В детстве я была этим очарована.
— Вы говорите о том, как мама читала вам в детстве, ведь в Норвегии это очень распространенный способ общения детей и родителей?
Парр: Да, очень. Я много читаю своим детям. Я выросла с традицией чтения вслух, и мне кажется, что это важно — не только писать книги, но и читать их вслух.
— Напоследок довольно банальный вопрос, но я все равно люблю его задавать: можете поделиться советом, как пишется хорошая детская книга?
Парр: Я думаю, важно, что плохие вещи — потеря близких, зависть, ревность — не исчезают просто потому, что вы о них не говорите. Для меня важно воспринимать детей всерьез, как людей с настоящими серьезными чувствами, с печалями и горестями. И давать им надежду — даже если тебе самой кажется, что все безнадежно.
«Афиша Daily» благодарит книжный магазин «Перемен» за помощь в организации интервью.