Художник
— Расскажите о вашей новой выставке? Почему вы решили разделить ее на две части?
— У меня давно была идея двух параллельных выставок — видеоинсталляции и живописи — в одно время и в разных местах. Картины и фильмы — как запутанные фотоны в физике: ничего не знают друг о друге, но танцуют синхронно. В фильмах — поступки, на картинах — следы. Мне было важно, не нарушая их автономии, синхронизировать их танец, страсть и текст.
Так вот. В этот раз было решено объединить две выставки в один ивент, произведение о двух главах. «Злая Земля» — название видеоработы, созданной на основе одноименного перформанса, который был поставлен в Новом пространстве Театра наций с помощью Арины Зверевой, Светланы Мамрешевой, Ренаты Сайтовой и Ульяны Щербаковой — артисток, очарование которых мне еще предстоит в полной мере осознать. С другой стороны, уверенно скапливались живописные работы, имеющие тот же модус лирической песни, что и видео. В общем, решили даровать выставке живописи название «Злая Земля. Глава II», а выставке видео — «Злая Земля. Глава I».
— У вас, насколько я знаю, есть работы не только на русском языке и не только с российскими актерами, причем тексты, как правило, вы пишете сами. Вы всегда создаете «партитуру» уже совместно с участниками на площадке?
— Мне доводилось работать с актрисами и актерами из разных стран. Это всегда приключение: ты вступаешь в связь со страной, с культурой через тела и язык ее граждан. Например, работа «Вытоптать пашню» поставлена со шведами — в ней такая тектоническая неспешность, «крестьянскость». «Чертов язык», «Корона» и «Вот» — французы, бесконечная власть языка. Есть еще работа на немецком, там на разные лады повторяется одна и та же фраза, кажется, в переводе «Я говорю на плацу». Работа «Wie heißt dieser Platz?» («Как называется эта площадь?». — Прим. ред.), сделанная в Австрии, — разговор о пространстве, его жестком делении и именовании.
— Что общего между этим видео и этими картинами?
— «Злая Земля» задумывалась как серенада — речевая, пассионарная атака, обращенная к той, кто наделен властью эту атаку отменять или, наоборот, утверждать. Так, барабаны то подчеркивают, то «зачеркивают» слова певиц. В то же время «моя барабанщица», лирический адресат, «нарисована» словами певиц, каскадами уточняющих и присваивающих определений: «Мой полдень, мой гром, моя ярость…» Нечто подобное происходит и в живописи: последовательное всматривание, нахождение новых черт. Это черты, которых нет, — как нет меридианов на поверхности планеты. Образ приближается к абстракции, но все равно несет это первоначальное всматривание, эти работы фигуративны — лица, эмоции.
Надо сказать, что моя первая взрослая, как я тогда решил, работа была как раз такой констелляцией видео и живописи. Это «Несколько подарков Олегу», семиминутное анимационное видео плюс серия живописных работ, где ряд ключевых образов — девичья коса, магазинные весы, улыбка, жест руки, некий абстрактный «плевочек» — соединялись в смешные, но горделивые геральдические связки на картинах и зацикленные, как бы дразнящие действия в видео. Это была и ироничная, и серьезная дружеская элегия. Тогда и возникла идея лирического: формирование и утверждение реальности собственным очарованным взглядом. Идея, до сих пор меня питающая. В общем, если принять комплиментарный взгляд на мои работы, то можно сказать, что они хорошо высублимированы (смеется). Как брусчатка, отполированная взглядами.
— Многие почему‑то уверенно называют ваши живописные работы абстрактными, вы же настаиваете на том, что это самая что ни на есть фигуративная живопись?
— Да, моя живопись может показаться абстрактной, и, надо сказать, я стремлюсь к такому качеству — самодостаточности живописного приключения. Но картины всегда имеют фигуративный исток, даже если это просто тыканье пальцем: «Здесь, здесь, здесь». Здесь можно говорить о фигуративности роли, персонажа, которого играет актриса.
— На выставке «Лучистая» в 2014 году у вас была работа, посвященная Кэтлин Ферриер, также вы делали спектакль «Мы говорим о музыке» с подзаголовком «Пересказ первого концерта Шостаковича», когда по приглашению Ромео Кастеллуччи принимали участие в театральном фестивале в Венеции. Есть ли какие музыкальные референсы в этой работе?
— Да, музыка важна для меня в обоих смыслах: музыка как буквальная часть работы — если это постановка с пением, например — и как общий референс, «музыкальность». Это эффект музыкальности в живописи, танцевальная логика линий и тембровая густота лессировок. Однажды я придумал, что буду проверять качество моей живописи голосом Кэтлин Ферриер (британская оперная певица, прославившаяся в 1940-е годы. — Прим. ред.).
— И Ферриер до сих пор является этим мерилом? Новых не появилось?
— Голос Кэтлин Ферриер — мерило, но такой частный случай мерила, как ориентир в навигации. Хорошо, когда знаешь, где находится Полярная звезда. Когда же обнаруживаются другие звезды, навигация становится точнее. Старых, устаревших мерил здесь нет. Недавно вот я открыл для себя танцы под музыку техно. Еще одна звездочка зажглась.
Ирина Шульженко — соавтор текста перформанса «Злая Земля», ставшего основой для одноименной видеоработы Виктора Алимпиева.
