Литературный деятель
«Писательское ремесло, прежде страшно одинокое и десоциализирующее занятие, отныне не обязано быть таким. Принято думать, что оставленный без поддержки читателей писатель впадает в мизерабельность и одиночество и перестает совершенствовать свой текст. Это, кстати, очень частая для русских писателей судьба, когда автор, подающий надежды в первых текстах, потом начинает писать все хуже и хуже, потому что у него нет никакого отклика ни от индустрии, ни от читателя, ни от близкого круга.
Идея интеграции интерактивной дискуссии внутрь процесса творчества — не окончательного продукта, а процесса — позволяет как бы заново ресоциализировать писательское ремесло. Мой самый любимый пример такого социального писательства — это история про юного писателя Дмитрия Глуховского, который, сидя в съемной каморке под лестницей, написал свой роман «Метро 2033», а участники форума на его персональном сайте коллективными усилиями отредактировали роман, заставив автора не только усовершенствовать героев, но и привести в соответствие с исторической реальностью подробности описания метро после ядерной катастрофы. В этом смысле новые формы интеграции читателей в писательский процесс восстанавливают то, чем Глуховский воспользовался в рамках раннего интернета, и позволяют пригласить довольно широкий круг бета-ридеров — заинтересованных читателей, способных не только прочитать, но и поправить какую‑то строчку в тексте, — внутрь своей работы по ходу ее свершения, а не после окончания.
Возможность следить за произведением по ходу его написания и участвовать в том, чтобы оно как‑то менялось, в XIX столетии была совершенно естественной. Когда Диккенс приехал с гастролями в Америку, то в порту его встречали читатели с транспарантами «Требуем воскресить крошку Доррит!». До них уже дошли журналы с фрагментами романа «Крошка Доррит», где главную героиню терзала тяжелая болезнь. И они чувствовали, что если сейчас возвысят голос против писательской несправедливости, то с крошкой все закончится хорошо.
Будет ли это читательское переживание более вовлекающим, ярким — это больше зависит от читателя, чем от кого бы то ни было еще. Я лично как читатель страшно люблю законченные тексты, но так устроена моя индивидуальная идеология — меня интересует творение, которое уже свершилось. Но я знаю, что существует огромное количество читателей, у которых отношения с завершенностью устроены принципиально иначе. Они любят вложить каплю своего труда в завершение работы, и в данном случае не очень важно, вкладывает ли потребитель свою крохотку в постройку Руанского собора или в редактуру текста — он чувствует себя хотя бы немного, но автором. Мне кажется, для такого рода читателей предлагаемый Алексеем [Кулаковым] инструментарий должен быть страшно привлекателен.
Другое дело, что мы сегодня еще не вполне ясно видим все формы использования этого интерактивного пространства. Пока что первые практики, которые видны на платформе Rideró, дали какие‑то формы реализации. Но можно представить себе, что завтра, например, этим инструментом пользуется неограниченно широкий творческий авторский коллектив, который пишет такое бесконечное буриме, или что на этой платформе возникает принципиально незавершаемый текст, в котором все варианты и версии разворачивания сюжетов пребывают одновременно. Более того, именно это технологическое решение в своем ядре несет возможность принципиально новых и прежде невозможных текстопорождающих стратегий, но увидим ли мы их реализацию — я не знаю.
Мне кажется, что эта технология некоторым образом делает писателя ответственным не только за его художественный мир, но и за то, каких читателей он туда впускает.
Году в 1995-м я, будучи очень юн, приперся в мастерскую к Дмитрию Александровичу Пригову, чтобы для некоторого московского издания взять у него интервью на тему «Что будет после постмодернизма». И Дмитрий Александрович отвечал, что наиболее интересное из всего, что будет после постмодернизма, для него лично — это новая тотальность, когда художник создает уже не произведение, а бытие в целом, в которое запускает зрителей, которые тоже неким образом являются частью произведения. Вот вовлечение будущего читателя в процесс создания литературного произведения — это, конечно, шаг навстречу чаемой Дмитрием Александровичем новой тотальности, пусть и в несколько неожиданном ракурсе».
сооснователь и директор по продукту издательского сервиса Rideró
«Есть разные факторы, которые влияют на то, будут ли у книги читатели: обложка, правильно написанная аннотация, то, как она лежит в магазинах, и всякое такое. Но также узнают о книге благодаря усилиям самого писателя. Речь идет о том, какой у него круг общения, как часто он про книгу говорит, в каких формах он это делает, насколько предложение его аудитории про эту книгу подумать релевантно запросу этой аудитории.
Почти все книги, которые хорошо продаются, показывают этот результат не только потому, что текст гениальный; качество текста — это только один из факторов, то, что помогает автору вызвать интерес к тексту на старте. Они продаются потому, что хорошо встроены в контекст общения автора с его окружением, и этого общения много.
Почему этот фактор важен сегодня — и почему вообще издатели не бегают и не говорят про него на каждом углу последние 30 лет? Это история про изменение паттерна покупки книг. Каким было обычное поведение покупателя в офлайновом магазине? Мы приходили туда, еще не зная, какую хотим купить книгу, и узнавали это, гуляя по магазину. Главное было не брать с собой всю зарплату — потому что выкладка книг на полках прекрасно их продавала. И еще надо быть сильным человеком, иначе не унесешь все.
В интернет-магазине все не так: если вы идете в интернет-магазин покупать книжку, вы, скорее всего, заранее знаете, какую книжку вы идете покупать. Потому что вышел фильм — или вам рассказали про эту книжку. И это приводит к тому, что у уже существующих бестселлеров становится больше шансов быть купленными, а у будущих бестселлеров — меньше. Поэтому, если мы хотим новому бестселлеру в новом интернет-мире дать шанс, мы должны как‑то читателю об этом рассказать. И есть такой главный парадокс издательского мира: с одной стороны, всем понятно, что новый бестселлер будет не такой, как предыдущий, но с другой стороны, когда ты вкладываешься в какую‑то «не такую» книжку, то, скорей всего, у тебя вообще не будет продаж. И что делать?
В каком‑нибудь прекрасном другом мире, где есть много литературных агентств — это значит, не в России, — будут волшебные продюсеры, которые всю эту работу сделают за вас. Вы написали текст, а кто‑то другой талантливый очень хорошо почувствовал этот текст, придумал, как про этот текст общаться с людьми. Сделать это просто деньгами сейчас нельзя, нет такого места, куда можно взять положить деньги, и все зашибется. Нужно взять и сделать так, чтобы люди об этом узнали — и тут мы переходим к комьюнити. Кто‑то должен его вокруг книги собрать и позаботиться, чтобы первые читатели про книгу рассказывали бы своим друзьям. Писателю никто избавления не даст — ни бог, ни царь, и не герой, — а мы можем ему дать инструменты для этого всего.
Мы сейчас общаемся с авторами на тему того, что мы сделали, и у них есть ряд тревог: многие опасаются хейтеров и иногда стесняются «показывать полуфабрикат». Поэтому мы даем автору довольно много контроля над этой дискуссией. Можно туда приглашать только тех, кого хотите, а тех, кого не хотите, можете выпилить из диалога. В общем, сейчас это очень контролируемая история для бета-ридеров.
Я ничего не имею против чисто художественной позиции — вот у меня сердце горит, я так вижу реальность, я пишу не потому, что хочу вашей жалкой славы и грязных денег, а потому, что я поэт. Это отличная позиция, только не надо ждать, что восторженная толпа вас поднимет на руки. Пока вы не ставите перед собой задачу добиться для вашей книги популярности, вы не обязаны ориентироваться на читательский вкус и вообще ничего никому не должны. А вот если хотите, то очень неплохо с самого начала знать, насколько то, что вы пишете, откликается в тех людях, для которых вы пишете.
На меня сильно влияет логика продуктовой разработки, а не только написания книжек. Потому что когда я как инженер разрабатываю сервисы, понятно, что фидбэк — это моя религия. Я хочу качественных данных, я хочу количественных данных. Я делаю гипотезу, смотрю, как она откликается в действительности, и только так понимаю, что надо делать. И как бы хорошо я ни знал аудиторию до того, я понимаю, что в результате эксперимента у меня знания будет больше. В этом смысле автор ничем не отличается: если он хорошо представляет, как его тексты откликаются у аудитории, он имеет шанс написать для этой аудитории тексты, которые будут больше иметь отклика. И иметь площадку, где есть контролируемая коммуникация, автору очень полезно. Кстати говоря, ни автор, ни инженер не обязаны буквально выполнять то, чего от них просят люди.
Я сам пользователь нашего сервиса, и меня мотивирует, когда на мои тексты приходит какой‑то отклик, люди читают мои мысли, пока они еще совсем свежие, они как‑то относятся к моим идеям, и поэтому я хочу продолжать писать. Потому что я понимаю, что это не бессмысленная какая‑то история, что энергия, которую я вкладываю в писательский труд, возвращается ко мне, я вижу, как она откликается в людях. Я вообще думаю, что писатели для этого пишут. Они не все это так объясняют, но если ты пишешь текст, наверное, ты хочешь, чтобы его прочитали».