7 причин оставить все и пойти на выставку Бротарса прямо сейчас

«Без Бротарса концептуальное искусство — да и все современное искусство в целом — выглядело бы иначе. У него был особый способ работы с текстом и изображением: он впервые вывел текст в зону видимого, визуально воспринимаемого — и параллельно утвердил его невозможность. Навязчивый сюжет в работах Бротарса: текст нельзя прочитать, любая линейность отменяется, а количество интерпретаций бесконечно. Он осуществил глобальную операцию обнуления смыслов — то, что написано, не является, не присутствует в реальности, а всегда указывает на другие формы жизни того, что мы считали текстом».

«В России проходит первая выставка Бротарса, на которой можно увидеть все его значительные вещи. Это и секции придуманного им «Музея современного искусства, департамента орлов», и знаменитые «Декоры», и многочисленные объекты — в том числе плохо поддающиеся хранению и транспортировке объекты с яичной скорлупой и мидиями».

«Бротарс — художник, который больше всех определил актуальные художественные практики. Он утвердил и детально разработал удивительно современную проблему: если музей как важнейший институт европейской культуры и цивилизации мертв и давно безжизненен (неслучайно его проект музея современного искусства начался с секции XIX века), то любая радикальность в его стенах становится жестом практически смехотворным — от «Фонтана» Дюшана до прочих кошмаров музейщиков. Объекты в музее — не радикальные артефакты, а просто вещи, собранные в декорации — пользуясь терминологией Бротарса, в декоры, — в которых возможны театральное действие или съемки фильма. Что, кстати, и делал Бротарс.

Глен Лоури, директор Нью-Йоркского МоМА, сказал однажды, что Бротарс — это художник для художников. Добавим, что это живой учебник и наглядное пособие еще и по развитию важнейшего художественного навыка — самоиронии».

«Программная установка Бротарса — нивелирование краеугольного камня многих споров об искусстве второй половины XX века: о судьбе медиума. Медийности как таковой благодаря Бротарсу просто не существует.

Его фиктивный музей начался с ящиков, в которых перевозят искусство. Моя любимая «Документальная секция» музея представляла собой выкопанный на пляжном песке план «Секции XIX века», то есть план его собственной квартиры, которую смыло волной. Он завещал наследникам право делать тиражи некоторых своих работ бесконечными, включая, например, золотой слиток с печатью «Департамента орлов». Он не то чтобы первым обратился к рекламным технологиям — были и Дэн Флавин, и Брюс Науман с неоном, — но если тот же Флавин делал из неонового света свечение нового мира, то Бротарс заказывал ваккумное литье алюминиевых табличек для своего музея и придумал (задолго до цифровой печати) способ нанесения фотоизображения на холст».

«Это придумал не Буррио (Николя Буррио — французский куратор, искусствовед и художественный критик. — Прим. ред.) и группа художников, связанных с «реляционной эстетикой», а умерший в 1976 году Бротарс.

Музей, как и все прочее, — бюрократическая инфраструктура, жизнь которой происходит не в символическом, а во вполне реальном поле. Кстати, как только его фиктивный музей был признан высоким художественным сообществом и стал одним из фрагментов легендарной Зеемановской пятой ДокументыДокументаВыставка современного искусства, проходящая каждые пять лет в Германии. В пятой Документе, куратором которой был Харальд Зееман, участвовали Йозеф Бойс, Марсель Дюшан, Йоко Оно и еще более ста художников., Бротарс незамедлительно сложил с себя директорские полномочия. Случилось это в 1972 году, однако секции музея продолжали появляться и после. А также «открытые письма» видным деятелям искусства, его современникам вроде Бойса, которые с удушающей серьезностью искали альтернативы для европейской культуры».

«Бротарс неоднократно подливал масла в огонь, представляя поэтические высказывания о полой природе яиц и мидий, единстве черного и белого, заставляя музеи — до сегодняшнего дня — перевозить, хранить, описывать практически эфемерные вещи, срок использования которых неизбежно подойдет к концу.

Его скорлупки и мидии мы гоняем по всему миру, перевозя выставки с места на место, и понятно, что это делается с известным усилием. В том числе и для выставки в «Гараже» — видели бы вы наших хранителей. Но Бротарс, кажется, перевернулся бы в гробу, если бы узнал об этом.

Мы очень старались поэтому, чтобы выставка выглядела легко и ощущалась как дыхание за плечом. Дыхание кого-то очень важного».

«XIX и XX век — это те декоры, которые останутся в России навсегда, в собрании фонда VAC. Это невероятно важный шаг для истории русского коллекционирования. Для меня он сопоставим с тем, что сделали Щукин и Морозов, покупая современников Сезанна, Матисса».