Соглашаясь на жизнь экспата, вы неизбежно принимаете роль зануды, который испытывает вечный дискомфорт. В Москве я постоянно жаловался, что мне не хватает чипсов Doritos и джерки — в Канаде страдаю от нехватки докторской колбасы и кваса.
Чтобы унять эту боль, мы с женой ходим в магазин Yummy Market: русскоязычное комьюнити собирается тут, чтобы затариться пельмешками и ингредиентами для борщеца. Он расположен недалеко от перекрестка Батурст и Стилз — района, также известного как Литтл-Москоу, который был эпицентром советской и постсоветской эмиграции в Торонто. Начиная с 1970-х годов сюда едут переселенцы, и каждые десять лет новое поколение русскоязычных эмигрантов накладывается на прежнее, как селедка и шуба в салате.
В 1970–1980-е поток отъезжающих составляли в основном «нежелательные элементы»: преступники, диссиденты, евреи, интеллигенция — те, кого считали маргиналами в Союзе. В 1990-е в Канаду — да и другие страны — хлынули ярые обожатели Запада, кооператоры и новоявленные бизнесмены, которые мечтали свалить из СССР, но никогда не были в оппозиции. Опять-таки среди них было много жуликов и проходимцев.
Здесь и далее: вырезки с объявлениями из русскоязычной прессы Торонто
В нулевые Россия разбогатела, и эмиграция стала более рафинированной — поехали образованные люди, успевшие объездить мир, протохипстеры и мини-олигархи. А вот в 2010-е пошла новая волна: из Канады в Россию стали переезжать дети первого поколения советских эмигрантов, а потом — возвращаться обратно. В итоге последняя волна русских канадцев состоит из людей, о которых нельзя сказать, что они из Канады или из России. Они не привязаны к идее дома — они из самолета.
Моя семья приехала сюда из Белоруссии в конце 1970-х. Первые годы мы жили в городе Реджайна, Саскачеван: население порядка 100 тысяч, центр возделывания пшеницы в стране. И вот в эту дыру судьба закинула горстку советских эмигрантов — нас, одну ленинградскую семью и еще москвичей. В ней папа симпатизировал канадским коммунистами и водил жигули — мне казалось, что он тайный агент КГБ. Я рос во времена эскалации напряжения между Западом и Советами — в школе меня обзывали коммунякой. Помню, как 1 сентября 1983 года, после того как советский самолет сбил корейский боинг, меня загнали в угол и стали допрашивать, почему мы это сделали и что вообще мне известно. Мне на тот момент было одиннадцать — я отбивался, как мог, когда они не получили ответа.
Все изменилось в 1986-м, когда мы переехали в Торонто. Я обнаружил, что не один такой во вселенной, — в Литтл-Москоу полно таких же. Если возвращаться к категориям, то наше семейство представляло собой смесь еврейской эмиграции с криминальной — особенно это касается стороны отца. В СССР мама работала архитектором, а вот папины родственники были карикатурными гангстерами одесского толка. Главой семьи считался высокий черноволосый бандюга по кличке Крыло — папин кузен Володя. У меня не было ни малейшего представления, чем он зарабатывает себе на жизнь, однако Крыло всегда был при деле: то толкал кому‑то грузовик лобстеров, то пристраивал меховые изделия. В какой‑то момент он с женой держал ресторан. Володя был уверен, что его телефон прослушивает канадская полиция, поэтому, перед тем как набрать номер, обращался к трубке: «Ну че, суки, слушаете? Да?» Их отец — дядя Пиня — отсидел в Союзе и в Канаде стал реальным авторитетом. К нему на Батурст и Стилз приходили другие эмигранты с просьбой решить их проблемы. Леша — сын Володи и Гали — угостил меня первой сигаретой, когда мне было семь. Потеряв с ними связь, много лет спустя я узнал, что он умер от передоза.
Вся эта пятидесятилетняя история русской эмиграции оживает, когда я направляюсь в Yummy Market. Во-первых, драматически меняется поведение водителей. Вообще, в Торонто спокойная культура вождения: машины уступают велосипедистам, стараются уважать друг друга. На Батурст и Стилз автомобили начинают поворачивать не из своего ряда, не притормаживают на перекрестках, и, если кому‑то не нравится, как вы паркуетесь, то будьте уверены — этот кто‑то выйдет из машины и наорет.
Сегодня мне пришлось преодолеть трудности на пути к миру советских вкусняшек ради очень конкретных вещей. Я хотел черного хлеба, докторской колбасы и пару бутылок кваса (как‑то раз пытался сделать его сам — никогда больше не буду и вам не советую!). Yummy Market — нечто среднее между продуктовым в каких‑нибудь Великих Луках и парком развлечений. Справа от входа мужик играет на баяне военные песни, мимо идут пацаны с бутылками «Балтики» — обсуждают планы на вечер. Есть обменник, как возле всякого уважающего себя супермаркета в провинциальной России. И даже растительность будто вывезли оттуда: возле ограды растет репей.
Внутри женщины с костюмах дикой расцветки или, наоборот, идеально подобранных по цвету; в брюках, похожих на тюлевые занавески, на каблуках с волосами оттенка «шампань-блонд» и при помаде. Мужчины в рубашках с коротким рукавом и в сандалиях. Разговаривают на смеси русского и английского — рунглише. «А ты уже проснулась? — спрашивает дама в телефон, время — четыре дня. — О май год, почему?» Пикает интерком и безучастный женский голос зовет некую Олю: «Оля, вызывают он серти ван. Оля!» «Ты кушала самфинг? — продолжает женщина с телефоном. — Ну, это несерьезно»
На стойке хватаю номер Russian Express — аналог Moscow Times для русских экспатов. На первой полосе в глаза бросается реклама обмена валюты — это в эпоху блокчейна. Русскоязычное комьюнити в Торонто — порядка 100 тысяч человек. В городе издают 50 газет и журналов на русском, и самые популярные из них на пороге Yummy Market можно взять бесплатно, включая Doroga Road Magazine, «Вся реклама», «За рулем Canada», «Газета+», «Объявления Classifieds» и этот Russian Express.
«Давай. Бай!» — женщина прячет телефон и обращает взор на товары.
Я хватаю тележку — тут за нее просят 25 центов, как в аэропорту. Мы с женой незамедлительно переключаемся на режим покупателей в московском «Ашане», изведенных дефицитом и обезумевших от изобилия. Пельмени? Давай 8 пачек! На всякий… Квас? 10 банок — пусть будет. Творог — пару кило.
Находим майонез. Вернее, стену майонеза. В канадском супермаркете, как правило, продается три сорта — обычный, с низкой жирностью и с оливковым маслом. Тонкости отношений русских с майонезом и их умение различать нюансы его вкуса подобны тому, как чукчи обладают множеством разных слов для описания видов снега. Тут было 50 оттенков серого для фаната майонеза из СССР.
Мы остолбенели на мгновение, а потом взяли несколько разных.
На всякий случай.
