Посмотрите на Мемориальную квартиру Маяковского — лучший маленький музей города

С семьей Маяковского в Москве связано много адресов. Они часто переезжали, и с 1913 по 1915 год поэт с мамой Александрой Алексеевной и сестрами Людмилой и Ольгой жил по адресу: Красная Пресня, 36, квартира 24. В 1957-м на стене дома появилась памятная доска, в 1960-е в квартире по инициативе Людмилы Владимировны Маяковской — художницы по тканям и хранительницы наследия поэта — была устроена временная выставка, потом начал работать клуб-музей. В 1982 году квартира вошла в состав Музея Маяковского, и до 2013-го здесь хранился библиотечный фонд. Практически ничего от дореволюционной обстановки не сохранилось.

Итогом трехмесячной американской поездки Маяковского в 1925 году стали 22 стихотворения, роман с Элли Джонс и дочка — Патрисия Томпсон. Этот эпизод оставался в тени советской биографии поэта, да и сама Патрисия рассказала миру о своем отце только в 1990-е. Тогда она стала часто приезжать в Россию, написала книгу «Маяковский на Манхэттэне, история любви», а в 2015 году даже говорила, что хочет принять российское гражданство (и выучить забытый русский язык).

В 2014 году новоназначенный директор Музея Маяковского Алексей Лобов приехал к Патрисии Томпсон в Нью-Йорк. Почти сразу было решено провести в квартире на Красной Пресне выставку, посвященную поездке Маяковского по США. Летом 2017 года она открылась как полноценный мемориальный мини-музей — что особо ценно, учитывая, что основное здание Музея Маяковского уже 4 года закрыто на реконструкцию.

Патрисия, последние 30 лет хранившая оба своих имени, и американское, и русское — Елена Владимировна Маяковская, писала кинообзоры, была редактором в различных издательствах, преподавала философию в Леман-колледже в Нью-Йорке и всю жизнь собирала материалы об отце. После своей смерти она завещала развеять свой прах над его могилой на Новодевичьем кладбище, а архивы — передать московскому музею.

Первая комната экспозиции посвящена краткой поездке Маяковского и знакомству с матерью Патрисии — русской эмигранткой Элли Джонс, она же Елена Петровна Зиберт. Вторая часть рассказывает историю Элли. Далее следуют два зала, которые воссоздают кабинет и гостиную американской резиденции Патрисии Томпсон. «Афиша Daily» попросила Алексея Лобова провести экскурсию по ним.

«Первая комната — это Нью-Йорк глазами Маяковского. Он был прежде всего урбанистом: он любил большие города — Москву, Париж, был в Берлине и Праге. Как футурист он видел за городом будущее. Его тянула Америка, он хотел ее увидеть. Маяковский много пишет о том, как Нью-Йорк блестит после дождя: и асфальт, и дома. Не забывает и про 10-ю — «Авеню смерти», — которую так назвали из-за множества прохожих, погибших под колесами транспорта. Поразили его и женщины за рулем. В Америке за два с половиной месяца он написал так много, как редко писал, — 22 стихотворения и один очерк».

«От Нью-Йорка у Маяковского остается очень двойственное впечатление, и он говорит об этом во многих интервью. Он увидел расовую сегрегацию, которая для России были неприемлема. Поэт пишет о том, как одновременно существовали вещи, которые должны были бы друг друга исключать: сухой закон и возможность выпить в любом баре. Огромный взлет техники и совершенно мещанский взгляд людей. У нас выставлен подлинный доллар 1925 года — такими деньгами пользовался и Маяковский. Об отношении американцев к деньгам он много размышлял и писал в своем очерке — «доллар бог, доллар отец, доллар дух святой».

«Я люблю Нью-Йорк в осенние деловые дни, в будни.

6 утра. Гроза и дождь. Темно и будет темно до полудня.

Одеваешься при электричестве, на улицах — электричество, дома в электричестве, ровно прорезанные окнами, как рекламный плакатный трафарет. Непомерная длина домов и цветные мигающие регуляторы, движения двоятся, троятся и десятерятся асфальтом, до зеркала вылизанным дождем. В узких ущельях домов в трубе гудит какой-то авантюристичный ветер, срывает, громыхает вывесками, пытается свалить с ног и убегает безнаказанный, никем не задержанный, сквозь версты десятка авеню, прорезывающих Манхэттен вдоль — от океана к Гудзону. С боков подвывают грозе бесчисленные голосенки узеньких стритов, так же по-линеечному ровно режущих Манхэттен поперек от воды к воде. Под навесами — а в бездождный день просто на тротуарах — валяются кипы свежих газет, развезенные грузовиками заранее и раскиданные здесь газетчиками».

Из очерка «Мое открытие Америки».

«А вот два сборника, которые проиллюстрировал Давид Бурлюк. На них даже написано: «украшение Бурлюка». Что касается названия одной из книг, так это была шутка Бурлюка: вместо «Солнца» он поставил на обложке: «Солнце в гостях у Маяковского». Маяковский ужасно разозлился, но ничего нельзя было изменить.

А на этом портрете Бурлюк нарисовал Маяковского по фотографии для какой-то газеты. Он здесь в своей знаменитой полосатой кофте, а в руках у него манифест «Вперед, в будущее», позади — колокольня Ивана Великого и вся патриархальная Россия».

«Важный переходный сюжет экспозиции — встреча Маяковского с Элли Джонс. Они познакомились на поэтическом вечере, который устроили его американские друзья и поклонники. Ей был всего 21 год, она была великолепно образованна, знала четыре языка — русский, немецкий, английский и французский. Маяковский увидел в ней не просто красивую женщину, но женщину достойную и сильную, которая любила Россию.

У нас есть две версии портрета Элли Джонс: один — Давида Бурлюка, второй — Маяковского. В тот день Элли и Маяковский приехали в гости к Бурлюкам. После ужина они отправились на крышу дома, где Элли позировала двум художникам, и в тот же момент Элли заснял корреспондент. Немудрено, ведь во время поездки по Америке с Маяковским всегда были фотожурналисты, он много давал интервью, читал лекции в Чикаго и Детройте — их организатором в основном выступал его друг Бурлюк.

Рисунок, где из глаз Элли исходят молнии, мы называем «Первая ссора влюбленных». Со дня встречи они практически все время проводили вместе и как-то отправились в лагерь американской молодежи, где она впервые узнала, что у Маяковского есть жена. Это был первый укол в ее любящее сердце. Организаторы лагеря дали им одну палатку на двоих, что было неприемлемо для нее — замужней женщины, и она уехала оттуда на последнем поезде. Маяковский с Бурлюком тоже уехали, три дня Элли и Маяковский не виделись, но на четвертый хозяин квартиры Маяковского позвонил Элли и сказал: приезжайте срочно, он болен, ничего не ест и не пьет. Конечно же, она тут же приехала с продуктами. И тогда Маяковский нарисовал рисунок, в котором он покорен и склоняет голову. А она смотрит на него большими добрыми глазами».

«Здесь история семьи Элли, рассматривая которую можно понять, почему она уехала из России. Елизавета Петровна Зиберт, в будущем Джонс, родилась 13 октября 1904 года в Давлеканове. Ее родители происходили из потомков колонии немецких меннонитов — пацифистской протестантской секты, которую Екатерина II пригласила в Башкирию, чтобы заниматься сельским хозяйством и ремеслами.

Во время послереволюционных беспорядков Элли сначала уехала в Самару, где в начале 1920-х годов работала в приюте для беспризорных детей. Во время голода в Поволжье она устроилась переводчиком в Американскую администрацию помощи, она же ARA, — организацию, которая помогала поволжским голодающим в 1921–1923 годах. Сначала она работала в районе Уфы, к 1923 году перешла в московское отделение ARA. Там она встретила англичанина-бухгалтера Джорджа Джонса и вскоре вышла за него замуж, чтобы вместе уехать в Лондон. В Лондоне им не понравилось, и они перебрались в Америку».

«Уезжая из Уфимской губернии в 1923 году, Элли взяла с собой сапожки с национальным башкирским узором. Их сохранила ее дочь Патрисия, и вот сейчас они окольными путями попали в Москву».

«Такая она была, когда познакомилась с Маяковским, — потом она отрезала свои роскошные волосы. У нас есть три версии, почему она это сделала: либо так сильно тосковала по поэту, либо последовала моде, а еще после родов женщины часто отрезают волосы — они, бывает, портятся».

«Тут мы переходим к моменту рождения Хелен-Патрисии и встрече семьи в Ницце — единственной встрече Маяковского с дочерью. В 1928 году году мать Элли и дочь Патрисия поехали на французский Лазурный Берег, и неожиданно на пороге квартиры Элли возник Маяковский — с возгласом «Вот! Я здесь!». Три дня они провели вместе, потом он написал трогательное письмо «Двум Элли» — единственное, которое Элли хранила, потому что все остальные она рвала и жгла: боялась и Лили Брик, и НКВД».

«Последний зал — рассказ о самой Патрисии Томпсон. С 9 лет ей было известно, что она дочь Маяковского, но она не рассказывала об этом. Мать, а затем отчим — второй муж Элли, Генри Питерс, — опасались сплетен и возможных опасностей. Только после их смерти она смогла публично заявить, что является дочерью советского поэта, — в 1991 году.

Тогда она уже была известным человеком. Она вообще никогда именем своего отца не пользовалась: состоялась и сама как педагог и автор учебников. Патрисия Томпсон работала редактором в издательстве «Макмиллан» и преподавала в Лемановском колледже Городского университета Нью-Йорка, писала труды по социологии. Она была вылитый Маяковский: очень высокая. На столе у нее всю жизнь стоял бюст отца, на стене висел портрет, она собирала все вырезки про него — мы получили шесть толстых папок.

Патрисия коллекционировала сов: они были у нее везде. Вот, например, подставка под турку, которая была у нее на кухне. Ее часто спрашивали, почему именно совы, — думали, она их собирала как символ мудрости, ведь Патрисия была профессором. Но по натуре ее скорее стоит назвать художником, и ей было интересно, как другие художники воплощали образ этой наполненной символизмом птицы».

«Кресло, стул, стол — все это приехало из американской квартиры Елены Владимировны. И телевизор тоже: она работала, а параллельно у нее вещал Russia Today. Она считала себя русской, хотя по-русски и не знала ничего, кроме любимой фразы «некультурный» — произносила ее с жутким акцентом. На полках у нее стояли книжки по марксизму, коммунизму и русской истории.

В гостиной можно увидеть ее картины, написанные в 1954 году, — ей тогда было 26. Как и у всех Маяковских, у нее был явный талант, но она решила, что не хочет соперничать с отцом в его гениальности. И ушла в профессорскую деятельность — как и мать Элли, которая всю жизнь преподавала русский и литературу в Америке».