Сын Чини Боэри — архитектора и дизайнера, благодаря которой в 1970-е в Италии начался дизайн-бум. Реконструировал средиземноморские порты, был главредом журналов Domus и Abitare. В 2014-м произвел фурор комплексом из двух жилых домов «Вертикальный лес» с деревьями на фасаде и теперь считается главным провозвестником зеленой архитектуры.
— Помните, когда началась ваша безумная любовь к деревьям?
— Мой отец из Лигурии — красивого итальянского региона, и в детстве я много времени проводил с ним на природе. Когда вырос, я стал восхищаться Бойсом: он в 1982 году он объявил, что посадит 7000 деревьев (знаковый перфоманс «7000 дубов» на «Документе» в Касселе. — Прим. ред.). А лет двадцать назад стал размышлять о том, как изменить климат Милана, сажая больше деревьев, — и понемногу стал воплощать этот проект в жизнь. Вот еще факт из детства: моя мама в 1970-х сделала очень красивый дом в лесу, который деликатно выстроен вокруг берез, как будто их обнимает. Мне хочется думать, что я разделяю этот подход.
— Когда в 2014 году вы получили награду за лучшую высотку в мире, вы сказали, что теперь архитекторы задумываются не о «выразительных приемах» и «череде стилей», а о том, во что превратятся мегаполисы через сотню лет без зелени. Вас раздражает погоня за модой, сиюминутность в архитектуре?
— Прежде всего, я бы сказал, что сегодня соответствовать времени не так-то просто. У нас есть три серьезные проблемы — в первую очередь бедность. Треть населения живет в трущобах, и мы должны с этим что-то поделать. Климат меняется с огромной скоростью, и на миграцию тоже нельзя закрывать глаза. Быть современным — значит думать обо всем этом. Конечно, можно стараться соответствовать стилю своего времени; это тоже важно. К тому же если ты хочешь решать великие проблемы, то придется укладываться в определенные стандарты — иначе тебя просто не поймут. Это очень тонкий момент: необходимо избегать обеих крайностей, чтобы быть одновременно и заметным, и глубоким.
— К разговору о трендах: впервые разговор о зеленых крышах как о способе снизить температуру в городах прозвучал восемь лет назад в конкурсе «Большой Париж». Теперь это стало мейнстримом. Не думаете, что это тоже пройдет?
— Не буду спорить с вами, но давайте вспомним архитектуру в стиле хай-тек: этот стиль объединял очень много приемов — например, все архитекторы добавляли солнечные батареи на всевозможные поверхности. Ренцо Пьяно, великий мастер стиля, отлично справлялся с этим в 1995–2005 годах. Сейчас это тоже стало общим местом: все достойные проекты так или иначе включают в себя хай-тек-элементы. То же случится и с зеленой архитектурой. Я жду, что деревья в зданиях через десять лет станут таким же общим местом.
— Как оценить архитектурную ценность зеленой архитектуры? К ней применимы традиционные параметры?
— На это можно ответить просто: главное, чтобы зелень работала. Но настоящий мой ответ такой: каждый наш проект ставит дерево на пьедестал. Конечно, мы всегда думаем и о форме — как можно выкинуть архитектуру из здания? Вот почему меня не очень-то задевает критика людей, которые считают, будто я прячу архитектуру за зеленью. Это просто не соответствует действительности.
— Вы все-таки не единственный архитектор, который работает в этом направлении. Как вам проекты датчанина Бьярке Ингельса и его бюро BIG? Его дом-гора, например, где у каждого резидента есть зеленая терраса? Как вы думаете, почему в Китае заказывают масштабные проекты озеленения городов вам, а не ему?
— Наверное, потому, что из «Вертикального леса» в Милане получился проект-манифест, который оказал невероятно сильный эффект. Перед тем как его реализовать, мы экспериментировали, ведь мы не знали, что получится: каждый сезон наше здание меняется, а деревья растут. Устраивали тест-драйв деревьям — проверяли, смогут ли они выдержать сильный ветер. Люди приходили на него смотреть, картинки разлетелись по всему миру, о нем много говорили. Но правда в том, что нам было неизвестно, каким оно станет через пять лет: не опадет ли листва, не превратится ли все в джунгли? Я шучу, конечно, но только отчасти.
— Вы верите, что архитектура может изменить мир?
— Не думаю, что наши проекты смогут перевернуть планету. Но меня, скажем, пригласили поработать в исследовательский проект Common Worlds, чтобы вместе думать о проблеме изменения климата. Этим интересуется премьер-министр Индии, а вклад этой страны в мировую экологию, как вы сами понимаете, нельзя недооценивать. И это все потому, что мы построили одно здание в не самом влиятельном европейском городе — зато специально для растений. Вот наше отличие от всех прочих архитекторов: к зелени мы отнеслись с таким же уважением, как и к жителям.
— Какова вообще предыстория Bosco Verticale?
— В 2007 году я оказался на форуме в Дубае, и мы как раз размышляли о том, как уйти от небоскребов из стекла и бетона. Я думал, как природа может стать материалом для архитектора, как построить башни, похожие на холмы, — и тут вдруг получил предложение из Милана. Я связался со знакомым ботаником, и мы начали исследовать вопрос. Какой высоты деревья нам подойдут? А что будет, если мы посадим деревья на северный фасад — не облетят ли листья зимой? В конце концов мы спроектировали здание, учитывая естественный рост деревьев. Отвечая на ваш предыдущий вопрос: да, мы все-таки изменили мир, придумав такой радикальный проект. Будто воплотили в жизнь безумные идеи, о которых архитекторы могли только мечтать в 1970-х.
— У вас в Милане есть еще один характерный проект: на месте заброшенных железнодорожных путей в Scalo Farini and Valtellina вы собираетесь устраивать сад. Кажется, что ваши проекты вдохновлены кадрами из фильмом про зомби-апокалипсис, где человечество исчезло, а природа победила. Вы не думаете, что ваши идеи — невероятно инновационные и при этом немного ретроградные?
— Ну, это не я — просто природа в любом случае побеждает. Ее жизненная сила просто поразительна, и лучшее, что может сделать архитектор, — как-то пытаться ее направить. Иногда она оказывается намного сильнее. Дикая природа всегда очень красива, мы можем ее уважать, пытаться контролировать, при этом не забывая, какие риски для человека заложены в этой дикости. Я люблю лес, но тот, над красотой которого трудятся люди.
— Об этом риске я и хотела спросить. Ваши проекты раз от разу все амбициознее. Вы не боитесь, что в какой-то момент что-то выйдет из-под контроля: природа восстанет, корни пробьют кровлю, в кронах поселяться хищные птицы, и дальнейшие события будут развиваться в абсурдном ключе, как в фильме «Высотка»?
— Ну природа уже отвоевывает территорию у городов. Знаете, у Лондона серьезные проблемы с лисами — они даже забегают в метро. Многие итальянские города страдают от диких животных. Вы не думали, откуда в Милане столько чаек — там же нет моря? Эти чайки прилетели со всей Италии, потому что им не хватает еды. И теперь они выживают других птиц.
Зеленые башни Нанкина — первый проект Боэри, в Китае. Уже в 2018 году две высотки с деревьями, напоминающие проект в Милане, будут вырабатывать по 60 кг кислорода каждый день
А это второй проект архитектора, в Лозанне. Его называют «Кедровой башней»: деревья, украшающие фасад, в течение года меняют свою окраску
Квартал D4 в московском Сколково Боэри разработал вместе с Юрием Григоряном в 2011 году. Статус проекта пока неясен
А это второй московский проект архитектора — терминал в Шереметьево. Он тоже не построен
— Вы были советником по культуре мэра Милана, руководили ведущими журналами об архитектуре. Как вы совмещаете одно с другим? Боэри-архитектор, Боэри-писатель и Боэри, который устраивает выставки Марины Абрамович, — это разные люди?
— Я архитектор в том смысле, что определенным образом думаю о будущем. А политикой мне было интересно заняться, чтобы разобраться с опытом своих неудачных проектов. Мое здание для G8, которое так и осталось недостроенным, потому что саммит перенесли в другое место, будто бы оказалось в заложниках у политиков, и я хотел проникнуть в их мир, чтобы лучше понимать, как принимаются решения. Политика также всегда увязана с управлением пространством — вот почему многие архитекторы так легко в ней себя чувствуют. И культура, и финансирование неизбежно меняют улицы, города, пространство. Отношения архитектуры и политики, конечно, очень сложные — и мы должны ей учиться, чтобы понимать логику управления городами.
— В Москве вы входили в состав научного комитета Сколково, а также курировали проекты станций линии метрополитена, которая свяжет столицу со всеми ее аэропортами. Какая судьба у этих проектов?
— В первом случае я был разработал проект одного квартала вместе с Юрием Григоряном. Что происходит с ним сейчас, я не знаю — точно так же, как и с терминалами в Домодедово и Шереметьево, которые мы разработали. Вроде бы их строят, но смотреть пока не на что.
— Среди ваших проектов много безумных. А есть настолько сумасшедший, что его еще не удалось реализовать?
— Сейчас мы разрабатываем антигравитационную лампу, и муниципалитет Шанхая просит нас задуматься о том, как перенести город на другую планету через сто лет, когда его часть уйдет под воду. Я не шучу: они серьезно думают об этом.