— Зачем вообще нужна светская хроника?
— Сложно сказать, что именно называется светской хроникой. Бывают мероприятия с тусовщиками на «Стрелке», вечеринки с Киркоровым, которые идут в Hello и Starhit, а бывают чисто татлеровские истории. Я не знаю, зачем светская хроника нужна, но точно знаю, что она очень популярна. Я много общался с людьми из Buro 24/7 и People Talks, и они рассказывали мне, что у разделов светской хроники рейтинги зашкаливают. Читателям безумно интересно, кто, с кем и в чем был на том или ином мероприятии. До появления инстаграма попасть в журнал было очень статусно. Потом пришли диджитал и онлайн-светская хроника — и все захотели разместить мои фотографии в социальных сетях, появился какой-то корыстный интерес. Кстати, чем популярнее становится человек, тем больше ему нужно фотографий — он просто не может остановиться.
— Цель фотографа — выделить героев из массы?
— С точки зрения логики светская хроника должна рассказывать о важных людях. То есть, например, на открытие какого-то места пришел врач, который до этого спасал жизни, и при этом он или она хорошо одеты. В более широком смысле это могут быть другие деятели: политики, актеры, спортсмены. Но сейчас светская хроника делает так, что популярными становятся люди, у которых в жизни нет ничего помимо собственно стремления к популярности. Этому способствуют социальные сети и тот факт, что журналам нужно создавать новых героев — нельзя ведь постоянно снимать одних и тех же.
— Как изменилась светская хроника за последние 10 лет?
— Она меняется вместе с людьми: проходит время, люди растут — и это очень интересно. Например, раньше Мирослава Дума в бриллиантах и с огромными сумками Hermès Birkin одевалась очень дорого и эпатажно — было жирно и классно, тогда все так делали. А сейчас Мира даже на самые крутые показы ходит в черном топе. Так и все: кто-то меняется, кто-то уходит. Раньше мы фотографировали мам, теперь мы фотографируем их дочек.
— Раз уж пошла тема поколений. Расскажи, почему у тебя так много фотографий с тусовок с сыном? Зачем ты его берешь с собой?
— Мы брали его на тусовки, когда он был еще совсем крошкой, сейчас он уже взрослый и у него свои дела, детский сад или репетиторы. Мне кажется, что я провожу с ним не так много времени, потому что с утра он в саду, а по вечерам я часто работаю. Часто днями мы не видимся, поэтому если можно, то я беру его с собой. Так, например, было на съемке Шнура, которая проходила недалеко от дома и длилась всего пару часов. Ему ведь тоже хочется потусоваться!
— А как изменились московские вечеринки за последнее время?
— Маркетологи и пиарщики постоянно в поиске новых идей и форматов, поэтому тусовки постепенно меняются. Началась сегментация под конкретные бренды. Раньше формат был один: вечернее мероприятие с каким-то развлечением вроде шаржиста и баяниста, какой-то певец и много бесплатного алкоголя. Сейчас мероприятия делают более разнообразными. Алкогольные бренды делают тусы типа «Boiler Room», а люкс-сегмент начал делать форматы вроде «девичников», когда можно напоить гостей, а потом их красиво сфотографировать.
— Можешь рассказать о своих самых запоминающихся тусовках?
— Мне нравятся, когда другие проекты переходят в вечеринки. Такое, кстати, бывает нечасто. Здорово получается, когда люди не пытаются сделать все сами, командой из пяти креативщиков в каком-нибудь ангаре, а когда организаторы вкладывают в проекты серьезные ресурсы, при этом не полностью подстраиваясь под спонсора, а делая качественный продукт для аудитории.
— Какие сейчас в Москве места силы?
— У меня редко бывают такие вечера, когда я сижу и думаю, куда бы мне пойти. Обычно это время занято съемками и двумя детьми. К тому же в этом плане я вообще какой-то слоупок. Я хожу в одни и те же клубы и бары. Когда я тысячу лет назад приехал в Москву из Калуги, меня никуда не пускали — и у меня из-за этого развилась паранойя. Сейчас такого уже давно нет, но страх с тех времен остался.
— Что насчет «Симачева»? Мне рассказали, что тебя с ним много что связывает. Например, ты там познакомился со своей женой.
— Да, мы встретились там первый раз. Но, помимо этого, я работал с Денисом Симачевым еще до клуба, занимался спецпроектами. Например, мы раскрашивали под хохлому PlayStation. Наш баннер висел на площади у гостиницы «Россия». Я долгое время совмещал все это с фотографией, но потом понял, что лучше займусь только ей, потому что в офисе мне было тяжело. Так что для меня «Симачев» был местом, куда я ходил с первого дня и хожу туда до сих пор.
— Почему «Симач» стал культовым местом?
— Наверное, потому что Денис классный. Это уникальное место, как и все другие клубы, такие как Fabrique или «Зима», «Лето», «Осень» или «Дягилев». Но в отличие от них у «Симачева» нет срока годности, он рассчитан на постоянную аудиторию и развивается вместе с ней. Даже если у моего сына спросить, какое его любимое место, он скажет — «Симачев». У него корыстные интересы: там вкусная пицца, показывают мультики и там с ним все здороваются. Таких мест в Москве в принципе нет, хотя в Европе и Нью Йорке такого много.
— Тебя стилист покрасил в красно-оранжевый City Beats в честь «Симачева»?
— Нет, я просто решил покраситься в теплые цвета, но они и правда совпадают с цветом моего любимого бара. Вообще я за эксперименты: волосы — это не зубы и не кости, их всегда можно быстро поправить и сто раз перекрасить.
— Как думаешь, какая реакция будет у сына?
— Он может расстроиться, что у него остались черные, натуральные волосы, а у меня такие яркие, потому что предыдущую стрижку с ирокезом мы сделали вместе. Когда я красился в прошлый раз, он смешно отреагировал. Я его тогда спросил, как ему мои белые волосы. Он ответил: «Ну да, нравятся, но, пап, можно назад коричневые сделать? Белые волосы прикольно, но я тебя стесняюсь»
— На улицах постоянно можно увидеть людей с цветными волосами. Москвичи стали свободнее одеваться и краситься?
— Ну да, у нас все потихоньку развивается, но с каким-нибудь Сан–Франциско, конечно, не сравнить — разные миры. Там как бы ты фриково ни выглядел, никто на это внимания не обратит. А у нас какая-то более зажатая нация плюс еще и погода такая, что все ходят в темном. Мне кажется, что девушки с розовыми волосами — это классно, а почему нет? Им самим это нравится, их парням тоже, фолловерами в инстаграме нравится — чего еще нужно?
— А где находится грань между экспериментом и эпатажем?
— Эпатаж похож на какое-то наркотическое чувство — и в нем нет пути назад. Ты приходишь на тусовку, например, с такими вот крашеными волосами, и на тебя начинают обращать внимание, говорить тебе хорошо или нет. Многим очень приятно то, что их обсуждают и замечают, и люди начинают за этим гнаться. Сначала ты просто очень хорошо одевался, тебя начали ставить в хронику, потом ты начал эпатажно одеваться, потом доходишь до каблуков и женских элементов гардероба, потом ты приходишь почти голый — и обратной дороги нет. Я подхожу к внешности не с этой стороны, я не про внимание к моей персоне. Мне просто нравится делать какие-то немного безумные штуки — типа покрасить волосы. Мало кто может взять и покрасить волосы, например, в белый цвет. Я могу, так почему бы и нет.
Узнать больше о салонном окрашивании City Beats можно здесь.