Реконструируй это: митинг с точки зрения бояр, гусар и сотрудников НКВД

— Фестиваль закончился. Какие итоги?

— Осознание приходит постепенно. В этот раз мы вышли на федеральный уровень, и у наших гостей могло сложиться разное мнение. Например, итальянские реконструкторы приехали в жуткий холод, но их очень тепло приняли, а те, кто 12 июня попал в самую гущу событий, увидели совсем другое, нежели рассчитывалось. Главное, обошлось без инцидентов, хотя на подобных фестивалях такое случается регулярно. При реконструкции битвы при Ватерлоо, например, регулярно происходит по 20 серьезных травм и две-три смерти.

— Откуда столько иностранцев и почему у нас такой взлет реконструкций?

— Вообще, ввозить иностранных участников было сложно: некоторые ехали с мушкетом XIX века, а норвежцы вообще хотели пушку привезти двухсоткилограммовую. На Западе в принципе фанатеют от русской истории, а наши реконструкторы одни из самых сильных в мире, и это многие признают. Этим может гордиться все постсоветское пространство — не только Россия, но и Украина и Белоруссия.

Все пошло из советского школьного образования — достаточно академического и подталкивающего к изучению истории. Во-вторых, у нас были уроки труда: многие ребята моего поколения рукастые — в Европе такого нет. Ну и третье: мы вообще безбашенные, поэтому русским хорошо даются все экстремальные виды спорта. Ведь реконструкция тоже экстремальная: все эти походы на ладьях, зарницы в лесах с мечами.

— Но в советские времена никто по городу в бескозырках не бегал — только в Театре на Таганке играли 1917-й.

— Реконструкция тогда существовала в виде кружков. А началось все с фильма Сергея Бондарчука «Война и мир», когда наделали костюмов начала XIX века и пригласили толпы в массовку. Но в целом да, реконструкции — это постсоветская тема, начавшая развиваться в виде субкультуры на фоне интереса к корням и к славянским каким-то сюжетам.

— Насколько на ваше движение повлияло увлечение наших властей корнями и скрепами?

— Это вторично — вначале возникла субкультура, потом ее заметили сверху. Как с любым видом спорта: сначала катаешься в удовольствие, потом хобби становится олимпийским видом спорта со всеми последствиями. Мы попали в историю. Правда, с реконструкторами у властей всегда были проблемы, потому что движение очень децентрализовано: разные эпохи — разные люди. Например, те, кто увлекается Древней Русью, ничего общего не имеют с тусовкой Второй мировой. Удивительно, что Высоким Средневековьем и Возрождением занимаются в основном хипстеры. Да, есть какие-то общественные организации, но в основном движение остается разрозненным. К патриотизму оно мало привязано.

— Вы начали говорить про субкультуры — насколько ваша тема связана с толкинистами и прочими ролевиками? Вы с ними воюете?

—  Прежде движения ролевиков и реконструкторов имели общее ядро. Принципиальная разница касается понятийного аппарата: реконструкторы занимаются восстановлением реальной истории, а ролевое движение — вымышленной, будь то «Игра престолов», «Властелин Колец» или что-то не по книгам. Движение ролевиков очень мощное — ристалища в лесах собирают по 3–5 тысяч участников. Но оно меньше востребовано публично, потому что мир их вымышлен.

Драки между реконструкторами и ролевиками скорее шутки. Все реконструкторы — довольно юморные люди. Вот вчера, например, мой оператор пишет, что к нашим реконструкторам приходила пресса и спрашивала комментарии, а те быстро сориентировались и отвечали, что все они переодетые сотрудники спецслужб. Да, раньше над ролевиками смеялись, собирались какие-то группы, чтобы их чмырить и бить даже. Но и с нами такое случалось: реконструкторов били деревенские гопники. В любом случае все мы родом из 1990-х — конфликтного времени.

— Как вы во все это пришли?

— Как раз через ролевиков. В школе был увлечен Жюлем Верном и прочими приключенческими книгами, прочел «Властелина Колец» — меня это поразило еще больше. Присоединился к ролевому движению, но быстро понял, что хочу заниматься реальной историей. Изучал Древнюю Русь как хобби, закончил юрфак МГУ и со временем превратил хобби в основную работу.

Наше агентство «Ратоборцы» вышло из клуба «Ратобор», где мы занимались эпохой викингов. Постепенно мы начали организовывать исторические праздники, корпоративы, потом пошли муниципальные проекты и фестивали по билетам, потом появились и госзаказы. С нами познакомился председатель комитета по туризму Москвы Сергей Павлович Шпилько. Сказал, что они проанализировали туристический рынок и пришли к выводу, что им нужно большое событие, что реконструкция кажется им перспективной. Так родилась идея фестиваля «Времена и эпохи».

Организация в первые годы шла через преодоление невозможного, нервы и седые волосы. Реализовывать такие проекты в России, где все стремительно меняется, очень сложно. Мы начинали с Коломенского, и все шло к расширению на весь город. Формат оказался жутко популярным: помню, как по склонам Коломенского, словно муравьи, спускались толпы, и в 2015-м начались негативные отзывы, потому что парк перестал выдерживать всех желающих. Думали, что следом сделаем несколько площадок, но правительство Москвы предложило сразу встроиться в уличную сетку. Мы согласились.

— Ну вообще, вы встроились куда-то между бесконечным ремонтом «Моей улицы» и фестивалями варенья. Потом еще митинг 12 июня — эффект абсолютно сюрреалистический.

— У нас было всего три месяца на подготовку, и это была очень сложная работа, учитывая политизированность общества и подход властей: если у нас что-то строится, надо все перекопать. Мы посмотрели на прошлогодний опыт «Московских сезонов», когда ставились большие объекты, плохо вписывавшиеся в городскую среду, и сразу решили от них отказаться. Сделали ставку на живых людей. Второй момент: нам было важно, чтобы праздник не напрыгивал на горожан. Человек не должен выходить из метро и втыкаться в толпу — может, у него плохое настроение или он уставший с работы идет, поэтому мы постарались задействовать бульвары и не загружать пешеходные улицы.

Вообще, у нас у всех ужасные проблемы с планированием. Например, я живу с перспективой на 5–10 лет вперед, но тут появляется чемпионат по футболу, который рушит все, а перед этим — указ Путина, ужесточающий оборот служебного оружия. И мы понимаем, что у наших бедных реконструкторов с мушкетами могут возникнуть проблемы. Потом еще Навальный с митингом…

А вообще я планирую, что фестиваль станет аналогом Венецианского карнавала, который проходит в регулярное время, и под него перекрываются определенные площадки. Если москвичам не нравится, они уезжают на время — так проходят масштабные фестивали во всех нормальных европейских городах, — и приезжают туристы. Понятное дело, что это надо обсуждать с жителями или заказчики могут быть против, но план такой. Плюс некоторые куски фестиваля мы хотим отдавать на аутсорс, превращая его из проекта «Ратоборцев» в сотворчество по принципу Burning Man или «Политеха».

— Давайте теперь про митинг поговорим: появление на Тверской протестантов и охотившегося на них ОМОНа среди ваших стрельцов и рыцарей окончательно превратило политическое событие в постмодернистское шоу.

— Лично я пережил все это плохо. Понимаете, реконструкторы — это люди, чье хобби — играть в войнушку. Они, если что, готовы к физическому контакту и даже к драке. И так получилось, что древнерусские реконструкторы со своими семьями — а они самые патриотически настроенные — оказались в центре митинга. А в палатках у них спали дети. Сейчас уже можно выдохнуть — ничего серьезного не произошло, — но в тот момент, когда стало понятно, что на митинг пришло много народа, мне было не до смеха.

Фарсу добавила сцена со стаскиванием пожилого оппозиционера с баррикад людьми в форме НКВД. У «Известий» был еще праздник народных костюмов (фестиваль «Многонациональная Россия». — Прим. ред.), и вот оттуда подкинули топовое видео, когда под гимн России задерживали манифестантов. При этом параллельно шла программа, которую мы осознанно не хотели прекращать — не для того, чтобы кого-то заглушить, а потому, что могла возникнуть паника. Я больше всего этого боялся — что подавят женщин и детей.

— А каких вы вообще придерживаетесь взглядов и как относитесь к Навальному?

— У меня двоякое отношение. Я вообще за мир во всем мире, и мне очень не нравится, когда противостояния наращивают уровень энтропии. Сейчас огромное количество моих коллег пишут озлобленные посты про Навального и его сторонников. Я их понимаю, потому что там были их дети. А есть озлобление с другой стороны — что вот, дескать, мы специально подкупленные люди, которые мешают другим высказывать свою позицию.

Я считаю, что цель реконструкции, наоборот, разряжать обстановку. Снимать напряжение, обсуждая проблемные моменты истории — будь то 1917 год или Вторая мировая война. Моя позиция чисто организаторская. Перенос митинга вечером на Тверскую при всех известных обстоятельствах — нехорошо. Ведь у нас не было шансов ничего изменить, никак подготовиться. В Москву сорвались ребята из кучи городов, и, когда перенесли митинг, они уже ехали в поездах и машинах, чтобы принять участие в фестивале, отменить что-либо было невозможно.

—Вы сказали, что реконструкция нужна для общественной разрядки. Зачем вам тогда реконструировать сцены с участием НКВД?

— Высказываю свое личное мнение, поэтому со мной многие могут не согласиться. Я не фанат реконструкции СССР и эпохи ВОВ, потому что эта страница истории еще не перевернута. Мне кажется, в обществе еще не случился серьезный разговор на тему недавнего прошлого — нужно рассекретить архивы, решить финально, что делать с телом Ленина. У нас осталась куча подвешенных вопросов, и реконструкция тут полезна, потому что помогает об этом говорить. Лишь после этого стоит развивать туристический потенциал СССР, потому что бренд той эпохи — просто золотое дно, в котором пипец как заинтересованы туристы.

Такая же проблема есть с военной формой Вермахта — постоянно звучат вопросы о том, как можно реконструировать фрицев. Но для нас больше важны мелкие детали — то, что форму шил Хьюго Босс, — а не идеология сталинизма или фашизма. Негативная оценка исторических личностей не мешает надевать костюм того периода. Мне кажется, гораздо хуже все эти ряженые, которые напяливают на себя псевдоформу времен Второй мировой. Например, вот эта жесть с фотовыставкой на Тверском бульваре: мы выходим рассказывать про историю, а на нас выкатываются накаченные губы в военной форме и парень с хипстерской подбритостью и маникюром в виде рядового советской армии. Уж лучше люди в форме НКВД, которые знают эпоху.

— Чаще всего реконструируют сражения или сцен быта. Есть ли вероятность того, что когда-нибудь займутся реконструкцией перформанса Pussy Riot или позавчерашнего разгона митинга?

—Конечно, может быть. Хотя, может быть, реконструкция как молодое явление к тому времени вступит в какую-то новую эпоху и все будет по-другому. Нельзя недооценивать степень извращенности реконструкторского ума в желании воссоздать ту или иную деталь. Но при этом важно учитывать, что некоторые события остаются болезненными и неожиданно могут открыться кровоточащие раны. Когда мы в 2014 году делали фестиваль, посвященный Первой мировой, многие плакали. Это событие воспринимается даже более эмоционально, чем Великая Отечественная, несмотря на то что никаких воспоминаний родственников о Первой мировой уже нет.

— Сейчас на фоне увлечения традиционными ценностями историческую форму надевают, будто чтобы оправдать свое агрессивное поведение. Например, на фестивале я видел казаков и чуть даже не получил от них.

— Да, такого много. Взять тот же фестиваль «Один народ», который проходил рядом с нами. Мы стали популярными, и многие другие субкультуры начали под нас подстраиваться, бороться за те же ресурсы. Например, в Переславле-Залесском казаки заблокировали нам отличный фестиваль по XIII веку со словами, что мы проповедуем язычество по заказу НАТО — прямо так и сказали на совете администрации. Ну как мы можем с этим бороться? Мы же не можем изгонять из них дьявола и сжигать на кострах, хотя многие реконструкторы были бы счастливы. Для нас нет ничего хуже, чем неправильная подача истории, и, когда кто-то рядом ведет себя как клоун, это раздражает. Однако в таком городе, как Москва, это неизбежно.

У нас уже есть целая коллекция городских сумасшедших, которых притягивает фестиваль. Есть чудная тетечка, которую мы называем Королева Масленица — она стоит на Красной Площади вместе с Лениным и Сталиным и приходит на каждое наше мероприятие. В прошлом году к нам приходила бабушка с лозунгом «Борщевик захватывает Россию». Мы с ней согласны и взяли ее в оборот, потому что борщевик действительно захватил все Подмосковье. Вот человек, который посвятил свою жизнь борьбе с борщевиком, — и это часть города. Он большой, и это нормально, что в нем есть разные сумасшедшие — с обостренной политической позицией в том числе.

— «Времена и эпохи» — фестиваль масштабный, дорогой. Откуда деньги?

— Их выделило московское правительство в рамках серии «Московские сезоны». Я активно выступаю за то, чтобы снижать долю бюджетного финансирования, и считаю, что фестивали должны выходить на самообеспечение. Потому что за деньги сложно отчитываться: например, наша документация на XVII век — это пачка высотой сантиметров 20. В мире госконтрактов все привыкли к четким разнарядкам: плитка, кирпичи, асфальт. А тут к ним приходят какие-то ребята и рассказывают, как они волочат серебряную проволоку через такое-то древнее устройство. Я хочу двигаться в сторону продажи билетов или спонсорского финансирования. Сейчас уже часть денег мы получали от спонсоров — в том числе на гранты на конкурс проектов. Большую часть вещей реконструкторы делают сами, потому что для них это хобби. Понятное дело, что кому-то мы платили — например, тем, кто 12 дней работал с детьми.

При этом как бизнес реконструкция работает слабо даже в нашем случае — несмотря на то что мы существуем без откатов и являемся лидерами рынка, денег мы зарабатываем немного. Главное — это все развивать системно, годами двигать. Конечно, нам нужно снижение визовой нагрузки, должен развиваться внутренний туризм. Если все пойдет так, как идет сейчас, то большой фестиваль реконструкций сможет обеспечивать себя сам. По крайней мере, мне бы этого очень хотелось.

— Что запомните от 2017 года?

— Во-первых, исторический поезд 1950-х, который ходил от станции Подмосковная — она сама по себе крутая тайная локация почти в центре Москвы. Во-вторых, XVIII век в Царицыно: более трехсот иностранцев, которые отлично вписались в красивые, пусть и новодельные декорации дворца. Третье — гусары и XIX век на Страстном бульваре. Затем из жареного — француз в форме Французской революции, которого замели на Тверской и отвезли в какое-то новокосинское УВД. Параллельно он вел в фейсбук трансляцию с телефона сидевшего с ним в автозаке русского парня. Мы его вызволили, вручили бутылку полугара, и он, счастливый и довольный, получил незабываемые впечатления.